Наблюдаю за этим давно, но сейчас — явное обострение. Как известно, у преподавателей есть разные способы павлинничать (а вовсе не только осликать и жеребятничать, как говорит мусью Рабле устами товарищей Любимова и Пяста).
Один способ павлинничать большинство страдальцев тщательно и довольно успешно скрывают, но в условиях кризиса многое прорывается наружу.
Подобно боксеру, который идет в большой спорт, чтобы жесткими правилами и публичным контролем сдержать свою страсть к мордобою,
иной выбирает стезю педагога, чтобы каждый божий день возвышаться над паствой, над стадом.
Когда занятия проходят аудиторно, эта страсть утоляется с самого утра до позднего вечера без человеческих жертв.
Вот педагог кладет очки в очечник, вот отправляет в карман или в сумочку кошелек, вот, причесавшись, выдвигается в город. Окружающие могут и не догадываться, кто перед ними. Хе-хе, да попадись они мне (поправляет пучок на голове) в деле...
Но вот и двери в учебное заведение. Кто это пытается прошмыгнуть передо мной?
А, это чтобы дверь придержать. Тогда ладно, еще ничего. Но не слишком ли услужливо? Не слишком ли заметно услужливо? И смотрит нагло. Запомним. Понаблюдаем еще.
Заметила издали, но сделала вид, что не заметила? Гадина какая! И этот поздоровался не сразу и как-то через губу. Вроде жевал что-то. Хам. Здоровается боком, а сам что-то шепчет этой поганке. Дурачок, считает эту дуру красоткой. А она так и не смогла ответить, когда была битва при Пуатье, как звали госпожу Бонасье, как оформлять досье, что такое пенсне.
Потом начинаются уроки, тут
можно расправить человеконенавистнические хитиновые щеточки и порубить в салатик, здоровый салатик с мясцом, ничтожные самолюбьица букашек-бакалашек.
В этом ландшафте есть низины, но и есть гора.
Эта Джомолунгма с высокой башней на верхотуре называется просто: Пик Гуманизма. Когда мог бы изничтожить тварь на месте, но не делаешь этого из одного только человеколюбия.
А так-то, en masse, держать это все менее грамотное и все более наглое стадо в узде надо, иначе ведь, чего доброго, подумают, что не твари они дрожащие, что я им ровня. Ровня! Я?!
Я, я, я — что за дивное слово!
Неужели вон тот — это я?
Кандидатка подледного лова,
С нежным ядом в желёзках змея?
Оставим лирику.
Катастрофа наступает, когда все занятия переходят в онлайн.
Когда нет ни транспорта, ни разряжающих проходов по коридорам, когда единственным способом поднять себя над этими ничтожествами остается одна маленькая штучка.
Я даже боюсь ее назвать, эту пульку. Эту изготовленную из проволоки скобку для рогатки. Этот шип.
— Ну, знаете, молодой человек. То, что вы сейчас сказали, это откуда, что это, извините, за терминология-то у вас такая?
— Так это — Гоббс-Хеопс-Мопс-Бойль-Мариотт...
— Это все как раз поняли! Не надо нас учить и считать идиотами! Но вы же вырвали эту глубокую мысль товарища Хеопса из контекста! Это непрофессионально и антинаучно, это не ботанический, филологический, юридический, химический, философский подход. Да что вы себе позволяете? Троечка сопливая — это максимум, что мы можем вам поставить. На «хорошо» нужно еще поработать. Заслужить. Скажите спасибо, что вообще....
Мужчины и женщины, молодые и старые, имеющие заслуги перед наукой и обществом и таких заслуг не имеющие, не рычите, не бледнейте, не надо блеять про губительный либерализм, не изображайте из себя столпов академической требовательности, без которой наша цивилизация свернет в сторону Ада.
Нет, дорогие, дороги в ад не существует. Ад — это вы сами.
В вашем величии, в жертвенной готовности быть суровой богиней-охотницей на бессильных учеников, власть ваша над которыми в условиях пандемии, изоляции и карантина становится все более заметной. И все менее осмысленной.
Есть люди, которым и после заслуженной двойки улыбнется сквозь слезы студент или школьник. Но эпидемия неожиданно разбудила других. Зачем же ты, Артемида-охотница, убиваешь Актеона или натравливаешь на него собак только за то, что он увидел тебя голой?
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»