Я звоню, бубню общественно-важную просьбу про документ, который надо подписать, отсканировать и отослать на почту.
— Отсканировать? — удивляется она. — Я, наверное, не смогу. Надо спросить у Глеба. Я так плохо понимаю в компьютерах, вы уж извините, и почты у меня нет.
Странно слышать в обычном телефоне ее такой знакомый с детства переливчатый и ясный голос.
Я говорю:
— В мире есть миллионы людей, отлично понимающих в компьютерах. А таких, как вы, больше нет. Можете спокойно ничего и никогда в этих самых компьютерах не понимать.
— Да? — говорит она. — Вы так думаете, не страшно? А то мне как-то неудобно.
— Не страшно. Только не забудьте все Ваши звания, пожалуйста, указать. Вы же народная артистка России и много чего еще?
— Нет. Мы с Олегом Янковским СССР народные… Чуть не самые последние.
Через час она перезванивает:
— Как это Вы сказали? Какой я кавалер, никак не могу вспомнить?
— Вы — полный кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством».
— Ох, да, да, полный. Как бы запомнить…
— Ну полный, то есть не худой.
Она смеется.
— Точно. Так и запомню.
Что происходит? Да вот что: Инна Михайловна Чурикова пишет в Верховный суд Республики Карелия личное поручительство за Юрия Алексеевича Дмитриева.
Говорит:
— Вот Вы мне специальную форму дали поручительства, а я хочу от себя еще написать в суд, только у меня почерк как в четвертом «б» классе, буквы такие большие, ничего?
— Ну конечно, ничего!
И пишет и впрямь почерком, как в четвертом «б», и буквы такие большие, ровные, как только в прописях и у отличниц были, — «я, народная артистка СССР, полный кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством», прошу вас о милосердии»…
Потом звонит опять:
— Я прямо почувствовала, как же Дмитриев эту нашу землю любит. Мы в этом похожи — я тоже ее очень люблю. Я прочитала про него очень много, влезла в эту историю — вот ведь какой он человек прекрасный, и столько сделал для памяти людей, а так наговорили на него… И поняла я, почему он дочку-то свою приемную фотографировал: он же всю жизнь привык с косточками этими людскими возиться, перебирать, складывать — он же архивный человек! И про девочку такой же архив сделал, свято следя за ее здоровьем…
То есть она, артистка народная, тонкая чувствующая душа, сумела влезть в Дмитриева, увидеть, понять, через себя пропустить, сумела этим самым Юрием Дмитриевым побыть, нутром своим актерским распахнутым почувствовать его жизнь и суть — и все встало на свои места мгновенно, увидела она и логику дмитриевских действий, и гармонию их, и подвиг его, и любовь.
Увидела — потому что захотела разобраться, пошла за разумом и сердцем, не за приказом.
Вот ее письмо:
Письмо Инны Чуриковой в Верховный суд республики Карелия
Председателю Верховного суда Республики Карелия Анатолию Владимировичу Наквасу.
Уважаемый Анатолий Владимирович!
Я, Инна Михайловна Чурикова, народная артистка СССР, лауреат Государственных премий СССР и России, полный кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством», прошу Вас о милосердии к нашему соотечественнику Юрию Алексеевичу Дмитриеву, руководителю карельского отделения общества «Мемориал», краеведу и историку-поисковику, известному не только Карелии, но теперь уже всей России и всему цивилизованному миру.
Я прошу Вас, очень прошу, изменить меру пресечения в виде содержания под стражей в СИЗО на другую меру пресечения именно сейчас, когда этот чудовищный коронавирус пожирает и истребляет людей и проник уже в СИЗО Петрозаводска, а здоровье Юрия Алексеевича и без того слабое, он в зоне риска. Думаю, что в будущем о нем будут писать книги и снимать кино. Юрий Алексеевич — человек долга, порядочности и чести.
Верю в Вашу мудрость, проницательность и справедливость.
С надеждой жду Вашего решения.
Инна Чурикова
Закончили мы со сканированием и отправкой далеко за полночь. Все это время, как и всю жизнь, ей терпеливо помогал Глеб Панфилов, и любимая моя Паша Строганова вместе с Жанной Д’Арк, я уверена, незримо стояли у нее за плечом, переживая.
Кроме Инны Чуриковой личные поручительства за Дмитриева подали Олег Басилашвили, Юрий Норштейн, Владимир Познер, Андрей Смирнов, Александр Сокуров и Александр Филиппенко.
Суд никому из них не поверил.
— Ничего не вышло, Инна Михайловна…
— Не отпустили? Как же это так?..
Она очень расстроилась, а потом, как в утешение, прочитала мне десять ахматовских строк, вот этих:
В заветных ладанках не носим на груди,
О ней стихи навзрыд не сочиняем,
Наш горький сон она не бередит,
Не кажется обетованным раем.
Не делаем ее в душе своей
Предметом купли и продажи,
Хворая, бедствуя, немотствуя на ней,
О ней не вспоминаем даже.
Да, для нас это грязь на калошах,
Да, для нас это хруст на зубах.
И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чем не замешанный прах.
Но ложимся в нее и становимся ею,
Оттого и зовем так свободно — своею.
На самом-то деле, конечно, читала она не мне, читала она Юрию Дмитриеву — в знак их общей любви к нашей родной земле.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»