Невозможный Пучков

Есть каноническая биография первого олимпийского чемпиона по хоккею, в которой много верного, и есть жизнь менее известная, о которой он мемуаров не оставил. Он вообще считал рассказы про чемпионат мира 1954 года, дебютный и победный для сборной СССР, да и про Олимпиаду-1956, никому не нужной мемуарной чепухой. Переубедить его было трудно, иногда абсолютно невозможно:

Нет, конечно, в конце концов раскрутить его на какие-то воспоминания удавалось. Можно было понять, откуда у него залежи дисков с классической музыкой, — часами слушать оперные радиоспектакли пристрастился во время войны. Когда пошел в 14 лет работать в типографию, был уже меломаном. Он считал, что до всего человек может дойти сам, без малейшей посторонней помощи.

Так Николай Пучков, ставший первым номером сборной СССР уже по ходу дебютного чемпионата мира — 1954, учил перед поездкой английский язык. Я было усомнился в том, что он давал интервью без переводчика в глухие времена, но он посмотрел на меня как на идиота: «А что вас, собственно, удивляет?» Через много-много лет жизнь заставит его повторить давний опыт — опять же в Швеции, где в самом начале 90-х оказался не нужный Родине великий вратарь и выдающийся тренер. Шведский язык коуч Пучков выучил меньше чем за год.

Его странностям партнеры удивлялись еще в середине 50-х. Посмеивались над «книжным иностранным» Пучкова, не понимая, зачем ему это надо. Но уважали, конечно, безмерно, потому что трудяга он был редкостный, что отмечал сам Всеволод Бобров.

В «шайбу» пришел почти 20-летним, азам новой игры учился у старшего товарища по патронируемой Василием Сталиным команде ВВС Григория Мкртычана, но привнес в нее и прежние навыки из футбола и бенди. Еще и поэтому Пучков так эффектно смотрится на редких снимках, хотя эффекты его нисколько не волновали.

Кстати, ни одного снимка из славного прошлого мне так и не довелось у Николая Георгиевича выпросить. Боюсь, что к началу нулевых, когда он вернулся в Питер из затянувшегося на десятилетие скандинавского турне, фотографий уже и не было. Они ему были не нужны. А я один его снимок не так давно обнаружил — вырезанный из журнала, он украшал обложку первого моего детского хоккейного альбома середины 60-х: на переднем плане — распластавшийся вратарь без маски, «крабом» загребающий шайбу, на заднем — кто-то в шведской форме. Может, сам Свен Юханссон-Тумба. Скорее всего, это первый домашний чемпионат мира — 1957, открытый лед, решающий матч со шведами в Лужниках — увы, не победный.

Лучшим вратарем чемпионата мира его признали лишь однажды — в 1959-м в Чехословакии, хотя могли это сделать куда раньше — олимпийский турнир 1956-го стал звездным часом Николая Пучкова, спасшего матч с канадцами. Следующая Олимпиада стала для него последней — тогда в 30 лет запросто отправляли «на пенсию», особенно упертых. А Николай Георгиевич покладистым никогда не был, вот Анатолий Тарасов его из ЦСКА и попросил весной 1962-го. После чего коренному москвичу Пучкову пришлось стать ленинградцем и через восемь лет привести заштатный СКА к первым медалям, пусть и бронзовым. А еще через два года встать на тренерский мостик сборной СССР рядом с Всеволодом Бобровым, пусть всего-то на один чемпионат мира.

Он никогда не жаловался и не роптал на судьбу, которая отнюдь не была к нему благосклонной в последние годы. У него были перебиты все пальцы, гнувшиеся в обратную сторону, как резиновые.

Николай Георгиевич Пучков умер на исходе лета 2005-го, идя на тренировку детской команды. На памятнике на Северном кладбище надпись: «Хоккей — любовь и вся моя жизнь». Лучше не скажешь.