«Пашинян похож на водителя, который угнал машину»

Прошлой весной в Ереване вспыхнули народные протесты, которые меньше чем за месяц привели к победе оппозиции. Спусковым крючком волнений стала попытка Сержа Саргсяна сохранить власть после истечения второго президентского срока. Еще в 2015 году правящая Республиканская партия провела конституционную реформу, значительно расширив полномочия премьер-министра. Тогда Саргсян уверял, что делает это ради укрепления демократии в стране, а сам не будет претендовать на кресло премьера и завершит политическую карьеру в 2018 году. Своего обещания Саргсян не сдержал и в результате был вынужден уйти в оставку, уступив свое место лидеру оппозиции Николу Пашиняну.

Для правящей партии «бархатная революция» имела плачевные последствия. Республиканцы лишились всех постов в правительстве, потеряли большинство в парламенте и не смогли провести на новых выборах ни одного депутата. Однако многие люди из команды бывшего президента остались в политике и ждут своего часа. Тем более что демократическая эйфория в стране начала спадать, и не все довольны темпом проведения обещанных реформ.

«Новая» встретилась в Ереване с заместителем председателя Республиканской партии (ее лидером остается Серж Саргсян), бывшим депутатом и министром образования Армении Арменом Ашотяном. Он рассказал, почему не считает Пашиняна альфой и омегой армянской демократии, активно дружит с «Единой Россией», а в событиях прошлой весны видит руку западных политтехнологов.

—Нет, это была смена власти, я бы даже сказал, захват власти с использованием технологий ненасильственного политического давления, описанных [Джином] Шарпом (американский политолог, автор книги «198 методов ненасильственной борьбы», которого в определенных кругах считают вдохновителем «оранжевых революций» — А. Х.).

Все наблюдатели и международные акторы, включая США и ЕС, в своих заявлениях подчеркивали позитивную роль, которую сыграл Серж Саргсян в предотвращении возможных столкновений.

Для нас стабильность в стране, безопасность — гораздо более важный фактор, чем удержание власти. На постсовестком пространстве, а может быть, даже на пространстве всего бывшего соцлагеря вы не найдете второго такого прецедента, когда предыдущая власть, избегая кровопролития, передает эстафетную палочку группе людей, которые пришли к этой власти с улицы.

Так что это была смена власти, сопровождаемая многочисленными нарушениями закона и Конституции. Более того, Пашинян продолжает свой антиконституционный тренд. Например, в прошлом году 2 октября он забаррикадировал парламент. Мы просидели там всю ночь, я, как депутат, был лишен права передвижения. Была ужасная политическая давка, охота на ведьм, шантаж... Ужасам преследования по политическим мотивам подверглись не только мы, но и наши семьи. Группы активистов приходили к нашим домам, ругались, возлагали венки, гробы, перевязывали черные ленты. Практически все мои коллеги по партии подверглись буллингу и выстояли. Я могу Никола простить политически, но переживания своих родных по-человечески я ему не прощу никогда.

—Извините за сравнение, но это то же самое, что пытаться мотивировать действия любых экстремистов на расовой или политической почве. Евреи в Германии не провоцировали недовольство фашистов своим благосостоянием и социальным статусом? Это неправильная постановка вопроса. Никакой провокацией или политическими ошибками нельзя оправдывать нарушения против человека.

—Посеешь ветер — пожнешь бурю, гласит китайская пословица. В нашей стране, к сожалению, за последние полтора года подверглись эрозии все писаные и неписаные законы общественно-политического консенсуса. До Никола Пашиняна тоже были политические разногласия, стычки. В Армении с внутренней политикой всегда было неспокойно. Но тогдашняя оппозиция сохраняла политические табу. Семьи и дети прессингу не подвергались. Армия и церковь не становились объектами самоутверждения и клинического нарциссизма премьер-министра. И нарушение неписаных законов в таком традиционном патриархальном обществе, как армянское, проходить бесследно тоже не может.

Это ты рассказывал народу сказки, что брат президента Александр Саргсян имеет 50 % во всех бизнесах в стране. Полтора года прошло — ни одного кейса нет. Это ты говорил, что деньги от [дорожных] штрафов идут в карман элиты. Ты не только не снял видеорадары и не доказал, что штрафы шли в карманы в партии, но и сам увеличил количество этих радаров.

—В условиях транзитной демократии наличие политической коррупции неизбежно. Это не является знаковым признаком какого-либо президента в какой-либо стране. Естественно, во времена нашей власти была коррупция, но она есть и сегодня. Не коррупция ли, когда жена премьер-министра за государственный счет разъезжает по свету? Не коррупция ли, когда фонд жены премьер-министра облагает неписаными налогами крупнейших промышленников? Когда брат жены и брат дяди премьер-министра становятся депутатами? Или когда его крестный отец становится и. о. мэра города Иждевана?

—Естественно, были использованы определенные технологии, но была и благодатная почва. Мы об этом говорили всегда, мы никогда не были страусами в этой политике. Наоборот, даже на пике пашиняновской популярности мы не боялись за свою жизнь, когда нещадно критиковали его публично. Да, было благодатное поле, чтобы дали ростки семена популизма и демагогии. Армения не уникальная страна в этом плане. Это глобальный тренд на популизм, борьбу с истеблишментом. Мы видели это и в США, и во время Brexit, и с немецкими популистами AfD, и в успехе Ле Пен на европейских парламентских выборах. Глобальный тренд в постмодернистском обществе привел к тому, что популизм и демагогия становятся действенными механизмами реальной политики.

Но это все устоявшиеся демократии с какой-то традицией, поэтому удар в них пришелся по флангам, он не разрушил саму государственную машину. Популизм ворвался и остался в ней, как большие фракции праворадикалов в европарламенте. В случае с Арменией и ее хрупкой транзитной политической культурой нас прорвало по самому центру.

Конечно, были и ошибки со стороны предыдущих властей, накапливались проблемы. Люди устали от умных объяснений, почему их жизнь не улучшается. Да, был определенный уровень коррупции, но не тот, о котором нам говорили. Моим согражданам долгое время внушали мысль, что они плохо живут, потому что республиканцы обжираются.

—Почему обыкновенный народ на улице начинает роптать по поводу Пашиняна? Потому что они видят, что за эти полтора года улучшилась жизнь исключительно Пашиняна и его ближайшего окружения. Они видят ребят, которых с улицы назначили губернаторами. Они и мечтать не могли оказаться в парламенте, а тут вдруг лоббируют законы, например, по игорному бизнесу или производству цемента.

Но мы-то прекрасно понимаем, что резко изменить ситуацию в стране невозможно. Никол год назад стоял через улицу от нас на площади и обещал увеличить бюджет Армении с $800 млн до $1 млрд за один год. Мы понимали, что это ложь, а он эксплуатировал добродушие наших сограждан, которые поверили этим сказкам. Да, коррупция снизилась, особенно на бытовом уровне. Полицейские, учителя, врачи меньше берут. Кстати, можно долго спорить: коробка конфет — это благодарность или взятка? Оставим это. Но улучшилось ли качество жизни всех людей?

Велосипед изобретать не нужно, есть европейский антикоррупционный блок. Бери и делай. Но ни одного системного антикоррупционного закона в стране за 1,5 года так и не принято. Под флагом борьбы с коррупцией просто идет политическое преследование оппонентов.

Я работал министром образования 7 лет. Мой личный водитель, поскольку его зарплата была мизерная, был параллельно оформлен рабочим на каком-то из предприятий, которое входило в систему министерства. Получал за это $50 в месяц. Борьба с коррупцией свелась к тому, что моего водителя, потому что он мой друг, а не сотни тысяч других, работающих подобным же образом до сих пор, задержала специальная следственная группа и посадила на сутки. Сейчас министры делают так же. Это избирательное правосудие.

—Не обижайтесь, но подобная постановка вопроса манипулятивна. Республиканцев больше нет, мы ушли со всех позиций, сдали парламент, правительство. Нас нету. Это не мы обещали улучшить жизни людей в максимально короткие сроки с революционным экономическим рывком. Мы поплатились за наши политические ошибки, будучи одной из самых продуктивных политических сил в стране. До сих пор все, что делает Пашинян, — это продолжение тех реформ, которые начали мы. Внешняя политика — это мы развивали отношения с РФ и вошли в ЕАЭС, заключили Европейский договор, получили в ОДКБ пост генсека. Экономика — пожалуйста: все реформы начались в 2016–17 годах. Образование — пожалуйста, это вообще мой конек. 12-летка, болонская система, инклюзивное образование — мы развивали, а они продолжают. В любом отраслевом министерстве вам скажут, что все эти планы действий и дорожные карты остались от нас.

—Если они продолжают нашу линию, то должны работать.

Я не говорю, что машина была в идеальном состоянии. Да, у нее спускалось колесо, карбюратор барахлил. Надо было что-то менять. Но машина была работающая. Это не был Opel Vectra, это был хороший добротный старый Mercedes. Но Пашинян просто не может держать курс. То конфликты с Москвой, то непонятные разговоры с Брюсселем, то он между Тегераном и Вашингтоном.

То, что был запрос на перемены, это ясно как божий день. В чем были наши основные ошибки? Мы недооценили степень усталости населения от традиционных политических элит. Это болезнь универсальная, она и в США есть, и во Франции, и у вас. Второе — мы недооценили степень изменения культуры коммуникации за последние годы. Вся эта традиционная коммуникативная культура с галстуками, пиджаками, официальная, бюрократическая, тяжелая — она не вовлекала молодежь. Третье — люди уставали от проблем быстрее, чем мы были готовы их решать. Четвертое — мы не врали. Иногда обещали, но не делали, но не обещали молочных рек и кисельных берегов. То есть мы недооценили очень многое. Конечно, нужно было проводить чистку рядов партии быстрее. Конечно, был запрос на модернизацию, быстрые изменения, но не на революцию.

Та же Конституция, которая очень понравилась Пашиняну, с суперпремьерским набором функций. Та же внешняя политика. Практически та же внутренняя политика. Конечно, было большое искушение полтора года назад наблюдать над яркими кадрами, инстаграмными видео- и фоторядами с улиц Еревана...

—Да, такой entertainment(развлечение — А. Х.). Вот его мы прозевали. Людям нужен был праздник. Они думали, что победили дракона, но сейчас оказалось, что Пашинян сам становится драконом, и притом настоящим, в отличие от нас. К сожалению, пока что он транжирит политический капитал, который был накоплен предыдущими тремя президентами за 28 лет нашей независимости. Собственной добавленной стоимости, кроме бархатного брендинга, который он пытался продать Европе и США (в России не покупают такой продукт), не было. Но и этот пузырь сдулся.

—Есть такая версия, конечно. Но как человек, который долгое время был участником этой кухни — а я в активной политике 15 лет, — могу вам сказать, что то, что произошло в Армении, имело под собой четкий внешнеполитический компонент.

— Вы говорите про роль зарубежных сил?

—Да, я говорю про вовлечение внешних центров воздействия в нашей стране.

—Очень многих, и не только западных.

—Я же не на суде, чтобы доказывать, я вам просто даю интервью. Присутствие так называемого «соровского крыла» во фракции Пашиняна — это же неслучайно...

—В Армении западные институты долгое время взращивали пул неправительственных организаций, которые монополизировали общественный сектор. Создалось впечатление, что общественные организации Армении — это исключительно те, кто спонсируется западными фондами и пользуется поддержкой определенных сил Запада. Эти люди долгое время вырабатывали свою повестку, будучи в оппозиции к нам. Это политологический абсурд: НКО должны быть вне политики, это общественный сектор. Поэтому он и называется гражданское общество.

—Извините, а мы были в транзите. И мы строили по лучшим лекалам исполнительную и законодательную власть. По этим же лекалам должны были развиваться и общественные структуры. С самого начала так называемый общественный сектор в самом своем крикливом составе был оппозиционным.

В час Х был триггер, который запустил этот каскадный механизм вовлечения годами взращенной так называемой общественной элиты.

—Это, конечно, оказало большой эффект. В отличие от другой части команды Пашиняна, НКО были институционализированы, у них были связи, возможности, сети и опыт.

—Притом что творится с нашей СНБ, я даже не знаю. Они следят, например, за тем, чтобы в Армении через схемы не крутились деньги азербайджанских нефтяных фондов или турецких лоббистов? Я не уверен. Более того, меня терзают смутные сомнения, что эти деньги крутятся.

—Это было только поводом [для протестов]. Знаете, в решении президента выдвигаться на пост премьера большую роль сыграла партия, чем он сам. Решение о выдвижении было принято, насколько я помню, к концу зимы 2018 года, до этого у нас не было окончательного решения. Я более чем уверен, что за подобным решением стояла обеспокоенность по поводу Нагорного Карабаха и переговорного процесса вокруг него.

— Почему президент не вышел и не объяснил, зачем идет против своих же обещаний?

—Вы знаете, в реальной политике есть очень много вещей, которые потом прописываются в мемуарах или становятся достоянием общественности спустя 50 лет. К сожалению, вы не можете в режиме реального времени и прямого эфира рассказывать обо всем.

— Пашинян показал, что рассказывать можно о многом, даже в режиме стрима в социальных сетях.

—Пашинян показал, что может много говорить и ни о чем не сказать, особенно став премьером. Чтобы не получилось впечатления, что мы его очерняем, я должен признать, что он харизматичный, трудолюбивый и дьявольски подготовленный к этому процессу политик.

—Наша нынешняя власть позиционировала себя как демократическая бархатная элита, которая якобы будет трансформировать страну эволюционными темпами и вести в светлое будущее. Как любая пришедшая с улицы власть, они очень плохо себе представляли, что такое вообще государство, что такое государственная машина и что значит быть министром или депутатом. Их попытки выживать своих оппонентов из политического поля Армении, конечно, касались в первую очередь Республиканской партии.

Всеми силами, правдами и неправдами они просто не пропустили нас в парламент.

Я баллотировался в Ереване в центре города, и люди, к которым я обращался, чтобы открыть предвыборный штаб, извинялись за то, что не могут предоставить мне помещение, потому что боятся визитов представителей Службы национальной безопасности и налоговой.

То есть нас тупо не пропустили. Мы не добрали 4 тысячи бюллетеней. Пашинян с самого начала пытался похоронить Республиканскую партию, надеясь, что она не выдержит этого прессинга. Но этого не случилось. По опросам Международного республиканского института, наша партия сейчас третья в стране по популярности. Наши собственные соцопросы дают рейтинг в два раза больше — около 10 %. Мы не только выжили в этих нечеловеческих условиях, скажем так, пашиняновской мерзлоты, но и показали чудеса политической жизнестойкости.

Кроме того, мы расширили свои международные контакты. Мы одна из двух партий в Армении, у которых есть соглашение о сотрудничестве с «Единой Россией». Мы члены Европейской народной партии. У нас многовекторная корзина международных отношений с европейскими и российскими партнерами. Мы сохранили структуру партии и активно формируем политическую повестку страны.

А парламент, который был сформирован после последних выборов, с самого начала был мертворожден из-за отсутствия реальной оппозиции. Спустя 6–8 месяцев сам премьер фактически согласился с тем, что, в принципе, возможны и внеочередные выборы, потому что парламент не выполняет свою функцию в системе сдержек и противовесов по отношению к исполнительной власти. Приплюсуйте к этому антиконституционные шаги Никола Пашиняна по подчинению судебной власти — и вы получите, если говорить одной фразой, one man show(театр одного актера — А. Х.).

—Это как раз два разных дела. «Дело 1 марта» — это попытка найти причины и виновных тех событий, а «дело Кочаряна» — попытка навесить диагноз по 1 марта на Кочаряна. Наша партия публично поддерживает Кочаряна в его борьбе за справедливость. То, что процесс по Кочаряну зашел в тупик, видно невооруженным взглядом. Доказательная база обвинений, которые были озвучены премьером задолго до того, как весь этот процесс был запущен, указывает на явную политическую подоплеку. Еще в прошлом году Пашинян говорил, что дело раскрыто, и обещал найти виновных. И кого нашли?

Я уже не говорю о том, что есть решение Конституционного суда (КС Армении назвал незаконным арест Кочаряна из-за его права на неприкосновенность — А. Х.). Но Никол позволяет себе комментировать решения КС, говорить, нужно их выполнять или нет. Никол везде: он работает и за себя, и за министров, и за судей, и за депутатов. Даже вопросы назначения директоров районной школы, если есть какие-то проблемы, например, бунты со стороны учителей или родителей, он лично едет их регулировать. Альфа и омега, я есмь — и вот это все они называют армянской демократией.

Но сейчас это шоу подходит к концу, несмотря на сохраняющуюся личную популярность премьера. Он теряет не по дням, а по часам, как говорится в русских народных сказках. В мае был рейтинг 90 %, в декабре — 70 %, что уже должно было быть звоночком. Сейчас его реальный рейтинг — 35–40 %. Для премьера практически любой европейской страны это внушительный рейтинг. Но не для нашего премьера, у которого он упал фактически вдвое.

—Мне не нравится ретроспекция нашей беседы. На самом деле прошло полтора года. Свою работу над ошибками мы провели.

— И в чем она состояла?

—В том, что мы выдержали политический натиск. Мы не развалились. На самом деле, это уникальная ситуация. Посмотрите всю историю бывших партий власти на территории постсоветских стран, начиная от России и заканчивая Украиной и Грузией. Где их бывшие партии власти? А мы выстояли. Знаете почему? У нас сильная команда, огромный политический опыт. Наша партия истоками стоит в подпольном движении за независимость Армении еще в советское время. То есть наши отцы-основатели еще в советском ГУЛАГе сидели.

И, конечно, нашей движущей силой является озабоченность будущим нашей страны. Нашу партию можно было критиковать и за экономику, и за социальную сферу, но во внешней политике, обороне и безопасности было очень мало изъянов. К сожалению, в нашем неспокойной регионе на первый план опять выходят вопросы безопасности и геополитики. Нам удалось не превратить Армению в траншею геополитической борьбы между Западом и Россией. Нам удалось, в отличие от некоторых нашей соседей, оставить эту траншею за пределами Армении. Но мы все равно были прифронтовой зоной, и именно поэтому попали под этот геополитический артобстрел под названием «бархатная революция».