Судебная система не первый год находится в перекрестье жесткой критики, претензии к судебным решениям по конкретным делам предъявляются с правовых и политических, нравственных и экономических позиций. Гробовое молчание до сих пор хранила только РПЦ. И вот — не то чтобы плотину прорвало, но в ней появилась трещина.
В начале сентября на сайте «Православие и мир» была опубликована заметка «Что происходит с нашими судами?», подписанная священником РПЦ — отцом Андреем Кордочкиным. Ставя под сомнение законность дела Юрия Дмитриева, или дела «о массовых беспорядках, которых не было», автор зовет в свидетели пророков: «О вы, которые суд превращаете в отраву и правду повергаете на землю! …Вы враги правого, берете взятки и извращаете в суде дела бедных». (Амос, 5–12.) «…Князья твои — сообщники воров; они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них». (Исаия, 1–23.)
Автор смоделировал и ответ, который Исаия (VIII век до н.э.), по его мнению, получил бы в наши дни: «Ты за Майдан? Почему ты критикуешь евреев, а не шумеров — может, тебе Вавилон платит? Не нравится у нас — езжай к эфиопам!» Наверное, если не считать мирян, это первое такое публичное высказывание изнутри церкви, хотя его автор и сам в известном роде «уехал к эфиопам». Андрей Кордочкин родился в Ленинграде, но докторскую степень в области богословия получил в Дареме (Великобритания), в 2002 году рукоположен в сан священника РПЦ в России, но в 2003 году направлен в Мадрид, построил там православный храм и является его настоятелем.
Мы связались с отцом Андреем, который сразу откликнулся.
— Отец Андрей, такой странный вопрос, я надеюсь, что вы его правильно поймете. Вы живете в России?
— По сути, я не живу в России с 1994 года, когда еще школьником приехал в Англию на три месяца, а в результате провел там восемь лет. Но я русский человек, и все события в жизни России для меня несравнимо более значимы, чем то, что происходит в Испании, хотя и за этим пытаюсь следить. Кроме того, Священный Синод в любой момент может перевести меня, как и любого другого священника, в Россию или в другое место.
—Не опасаетесь, что ваши публикации (а вы в 2018 году издали в России еще и книгу о том — «Должен ли христианин быть патриотом?») могут повлиять на такое решение?
—Я готов принять любое решение, но не даю для этого формального повода, мною не было сказано или написано ничего, что противоречит евангельскому учению. Напротив,
осмыслять то, что происходит в России, в свете нашей веры и нести это видение другим — это наш христианский императив.
Если мы этим не заняты, то церковь превращается в декоративный придаток. Если же соль теряет силу, она «становится яд» (так поет Борис Гребенщиков, усиливая евангельский образ).
Когда Мартин Лютер Кинг в 1963 году сидел в тюрьме Бирмингема (кстати, за организацию «массовых беспорядков»), он написал: «Да, я вижу церковь, как тело Христово. Но увы! Мы ведь изранили и замарали это тело, пренебрегая нуждами общества… Если сегодняшняя церковь не сможет стяжать жертвенный дух древней церкви, она потеряется свою аутентичность, лишится поддержки... Каждый день я встречаю молодых людей, чье разочарование в церкви переросло в отвращение…»
Его же антивоенная проповедь в церкви Риверсайд называлась «Время нарушить молчание». Несмотря на всю разницу между тогдашней Америкой и современной Россией, то, чему учил пастор из Алабамы, во многом актуально для нас сегодня.
Вообще мне кажется, что представления о степени единомыслия в Русской православной церкви преувеличены. Наши священники — это совсем не оловянные солдатики. Книга, о которой вы говорите, была принята неоднозначно, но получила рецензию издательского совета и свободно продается в храмах. Но иногда всеобщее молчание удручает. Думаю, это скорее самоцензура, нежели цензура, для кого-то — инертность, для кого-то — убеждение и согласие с «линией партии». Нас всех слишком долго приучали сидеть тихо и не будить лихо, но сейчас глубокомысленное молчание пора нарушить.
— РПЦ — иерархичная структура, и там господствует мнение, что концепция прав человека в принципе чужда православию. Наша коллега и правозащитник Зоя Светова в связи с вашей публикацией вспомнила, что два года назад, когда она брала интервью у епископа Тихона Шевкунова, на ее вопрос, почему РПЦ не вступается за невинно осужденных, владыка ответил, что церковь не занимается правозащитной деятельностью (там было несколько более уклончиво с его стороны, но в целом это господствующее в патриархии мнение).
— Мне кажется, что те, кто так говорит, правы лишь отчасти. Правозащита — это форма борьбы, а церковь ни с кем не борется, это не часть ее природы и миссии, как ни с кем не боролся и Иисус Христос — разве что с теми, кто дом божий превратил в универсам. Однако тем, кто утверждает, что правозащита не связана с церковным служением, я бы подарил репродукцию картины Репина «Николай Мирликийский избавляет от смерти трех невинно осужденных». Можно вспомнить и святителя Иоанна Златоуста, который заступался перед императрицей за осужденного чиновника и его семью, что стало одной из причин его низложения и ссылки. Есть и другие примеры. Мы ни с кем не боремся, но, веря в достоинство и богоподобие человека, мы не можем не провозглашать нашу веру в то, что его жизнь и свобода — это дар божий, а не подачка от государства.
А если по-другому поставить вопрос о правозащитной деятельности, то ведь это же вопрос и о лжи, и о правде. Мы подозреваем, что приговор Константину Котову основан на лжесвидетельстве, и судья, отказавшись приобщить к делу видеозапись, доказывающую его невиновность, тем самым подтвердил наши подозрения. Если я читаю, что бывший сенатор, обвиняемый в изнасиловании, или экс-спикер из Тюмени, виновный в ДТП с двумя погибшими, или бывший префект московского района, виновный в хищении 367 миллионов рублей, и подобные им получают условные сроки, а по «московскому делу» люди получают сроки реальные,
я понимаю, что правосудие превращается в насмешку, в злую шутку.
«Сначала пытали их электрошокером, подкидывали и бросали на пол. После они надели им на голову пакет, перекрыли доступ воздуха, распылили баллончик, душили руками, а также водили по лицу туалетным ершиком», — сообщают о работе бурятских полицейских, также отделавшихся условным сроком. А дернуть росгвардейца за шлем — реальный срок.
Да, в любой стране насилие по отношению к представителю органа власти — более тяжелое преступление, чем по отношению к обычному гражданину. Но если месседж суда таков, что представитель власти может делать что угодно и ему все сойдет с рук, а гражданину в ответ на насилие остается только утереться, то само государство подрывает доверие к себе, к силовым структурам и к органам власти.
— Что означает заповедь «Не судите — да не судимы будете»?
— Мне кажется, ее смысл в том, чтобы человек не ставил себя на место Бога, за которым всегда остается последнее слово. Что касается работы судьи — он судит не своим именем, а именем закона. Но этот закон может быть в согласии или в несогласии с Законом Божьим. Тогда и труд судьи может быть с ним в гармонии или же ему противоречить. Тот же Мартин Лютер Кинг, ссылаясь на блаженного Августина, говорил: «Несправедливый закон — это не закон». Любой закон, который унижает человеческую личность, не может быть принят как справедливый.
— А Исаак Сирин, если я ничего не путаю, учил: «Не говори, что Бог справедлив: если бы это было так, ты был бы уже в аду». Может быть, надо говорить о милосердии?
— «Милосердие — поповское слово», — говорил Глеб Жеглов в культовом фильме. Но мы были свидетелями того, что и среди православных верующих оно может оскудеть и они могут требовать показательной расправы. Есть время говорить о справедливости, и есть время говорить о милосердии. Но основывать общественные отношения на запугивании может только тот, кому самому страшно.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»