Репортажи · Общество

«Я считаю, что судят не меня, а свободу»

Первая партия фигурантов «московского дела» отправится в колонии

Евгений Коваленко. Фото: Анна Артемьева/«Новая газета»
3, 4 и 5 сентября в Мещанском и Тверском судах Москвы (оба находятся в одном здании на Каланчевской, 43) было столпотворение из журналистов и зрителей. На 4-м этаже судили Константина Котова по «дадинской статье» и первую четверку арестованных по «московскому делу». Приговоры выносились на фоне экстренно поступающих сообщений о прекращении уголовных дел в отношении части фигурантов (Сергея Абаничева, Владислава Барабанова, Даниила Конона, и Валерия Костенка) и перевода под домашний арест Сергея Фомина и Егора Жукова.
Впрочем, хорошие новости разбавлялись новостями плохими: СК привлек к уголовному делу «о массовых беспорядках» 27 июля еще двух человек — московского строителя Эдуарда Малышевского и пермского предпринимателя Никиту Чирцова (Басманный суд уже отправил обоих в СИЗО). Никак не изменилась судьба Алексея Миняйло (ч. 2 ст. 212), Айдара Губайдулина (ч. 1 ст. 318) и Самариддина Раджабова (ч. 2 ст. 212 и ч. 1 ст. 318) — они по-прежнему под следствием и под стражей. И очевидно, что суды над ними вряд ли будут тянуться долго.
Судьбы Ивана Подкопаева и Данилы Беглеца, признавших вину и согласившихся на особый порядок (ускоренный судебный процесс без исследования доказательств), Тверской суд 3 сентября решил буквально за два часа. 25-летний Подкопаев проведет ближайшие 3 года в колонии общего режима — за то, что распылил на акции перцовый баллончик (никто не пострадал). В такой же колонии, только 2 года, проведет 26-летний Беглец — за то, что подал человеку, которого задерживали, упавшие наушники и коснулся рукой омоновца. По версии следствия, «схватил омоновца за запястье правой руки и, сдавив, отдернул в сторону».
Это еще один наглядный пример того, что признание вины ничего не гарантирует (что бы ни обещали следователи), а те, кто не признает вину, хотя бы сохраняют право на апелляцию и Страсбург.
Процессы над не признавшими свою вину Кириллом Жуковым и Евгением Коваленко растянулись на весь день с перерывом на ночь — для написания приговоров. Но и эти суды закончились с тем же результатом: приговоры дублировали обвинительное заключение. 4 сентября судья Мария Сизинцева приговорила Жукова к 3 годам колонии — за то, что тот дотронулся до шлема росгвардейца. Судья Олеся Менделеева в тот же день приговорила к 3,5 года Коваленко — за то, что в сторону одного силовика он бросил урну, а другого толкнул.
Потерпевшие «представители власти» — сотрудники Росгвардии и полиции — пришли в суд по делу Жукова и Коваленко сами, собственными ногами, рассказали, что нанесенные увечья в больнице не фиксировали, на суде продемонстрировать эти увечья не смогли, но заявили, что хорошо помнят, как «испытали физическую и моральную боль».
Кирилл Жуков. Фото: Виктория Одиссонова/«Новая газета»
Двое «потерпевших» крепкого телосложения — сотрудник ОВД по ЦАО Евгений Терещенко и сотрудник ОМОНа Максим Салиев — сидели на отдельной лавочке для зрителей и внимательно читали рукописные листки, ожидая, когда их пригласят за трибуну. Из оглашенных листков (читали без выражения) следовало, что гражданин Коваленко, участвуя 27 июля в несогласованном мероприятии в центре Москвы, Коваленко с силой толкнул обеими руками в область туловища справа полицейского Евгения Терещенко, отчего тот потерял равновесие и упал с высоты собственного роста на гранитные ступени в пешеходной зоне, «испытав физическую боль». Поднявшись со ступеней, он продолжил «пресечение незаконной деятельности» Коваленко, к нему на помощь пришел боец ОМОНа Максим Салиев. Коваленко схватил того «за бронежилет и потянул рывком на себя». А затем кинул в его спину мусорный бак.
Защитник Коваленко Мансур Гильманов пытался выяснить, как именно сам полицейский «пресекал незаконную деятельность» участников акции.
— Я что тут, позы показывать буду? — сопротивлялся Терещенко.
— А спецсредства вы применяли? — спрашивал адвокат.
— Защита, снят вопрос! — осекала судья Менделеева. — Вы слишком обтекаемо задаете вопрос. Ближе к делу.
— А физическую силу вы применяли?
— Снят вопрос!
— А дубинки?
— Снят вопрос!
— Удары локтем?
— Снят вопрос!
Евгений Коваленко. Фото: Андрей Карев / «Новая газета»
— А в течение какого времени вы испытали физическую боль от действий Коваленко?
— В течение часа.
— Вы обращались в травмпункт?
— Незачем было. Все прошло.
— А синяк у вас какой-нибудь остался? Покажите нам.
— Нет, не остался. Но он был.
Выступившие свидетелями обвинения пятеро полицейских дали все как один одинаковые показания о том, что подсудимый кидал урну.
Лично задержавший Коваленко оперативник Центра «Э» Андрей Разумов рассказал, что когда Коваленко кидал урну, «у него горели глаза».
Ранее телеканал «Дождь» опубликовал кадры оперативной съемки, на которой видно, что перед киданием урны Коваленко пытался защитить других людей от жесткого задержания. Бросив урну (по видео трудно уверенно сказать, что она попала в омоновца, он даже не шелохнулся), Коваленко попытался убежать, но его догнал и схватил работавший на акции в штатском Разумов.
Сам 48-летний Коваленко заявил, что пришел на акцию, поскольку его задело то, что москвичей лишили права голоса, а швырнул урну в полицейских он с целью помешать им избивать безоружных граждан:
«На моих глазах людей били так, что у одного сотрудника Росгвардии резиновая палка разбилась о спину участника акции. Я надеялся отпугнуть. Это был больше жест отчаяния».
«Потерпевшие» настаивали на реальном сроке. Судья Менделеева их не подвела. У Коваленко на иждивении осталась одинокая престарелая мать.
Кирилл Жуков. Фото: Виктория Одиссонова/«Новая газета»
Потерпевший по делу Кирилла Жукова — рядовой Аскарбек Мадреймов, напротив, просил суд не наказывать того по всей строгости. «Ну ошибся человек, не подумал. Надо дать ему шанс исправиться», — заявил военнослужащий. При этом, не смутившись, повторил версию, что Жуков нанес ему удар в забрало шлема, после которого у него откинулась голова, ремешок сдавил шею, тем самым причинив физическую боль. Это же повторили три свидетеля обвинения — его сослуживцы. При этом один их них, Дмитрий Комаров, находился вообще в другом месте и знал о «боли» Мадреймова с его слов. Другой, Карен Мадоян, стоял за ним сзади и не мог видеть точного движения руки Жукова и что именно он там делал.
В ходе просмотра видео из материалов дела адвокат Светлана Байтурина обратила внимание судьи на кадр, где видно, как Жуков подходит к стоящим в сцепке гвардейцам. Видно потерпевшего — шлем на его голове не застегнут, то есть боли от ремешка быть не могло в принципе. Кстати, шлем в суде как вещественное доказательство не рассматривался. Самый смешной документ из материалов дела — следственный эксперимент, где на Мадреймова надевали шлем, и следователь по особо важным делам проверял, как отклоняется голова и может ли ремешок впиваться в кожу. При том, что на видео, напомню, шлем не был застегнут.
Сам Жуков на допросе рассказал, что никакого умысла на насилие у него не было: «Увидел бойца, который смотрел в ноги. Хотел привлечь его внимание, сделал неопределенный жест». Он отметил, что является правшой, а взмахивал левой рукой, никакого удара он не наносил.
«Мне нечего скрывать, но я не хочу соглашаться с тем, что считаю неправильным, — сказал Кирилл Жуков в своем последнем слове. — Я не путался в показаниях, не говорил, что меня там не было. Я там был. Но, конечно, не думал, что мои действия принесут столько проблем.
Я хочу извиниться перед потерпевшим — он просил не наказывать меня строго, на очной ставке мы нормально общались, ему понравились мои идеи.
Мы могли бы даже подружиться. Я молю вас, ваша честь, об условном сроке: ради матери, которая теряет здоровье из-за нервов, моих близких, тех людей, которым я помогал как волонтер, и мог бы еще помочь. Я прошу не лишать меня этой возможности».
Дальше вы все знаете.
Когда номер подписывался в печать, началось оглашение приговора программисту Константину Котову, обвиняемому по «дадинской статье». Накануне прокурор запросил для него четыре с половиной года колонии.
Константин Котов. Фото: Светлана Виданова/«Новая газета»
«Я считаю, что судят не меня, а право на свободу слова и свободу собраний, — сказал Котов в последнем слове. — Нет независимых партий, нет честных выборов, остается один выход — идти на улицу и там прокричать свои требования. Но даже это не разрешают. Публичные акции не согласовывают, мирный протест называют массовыми беспорядками, сотни и тысячи людей судят административно, некоторых сажают под арест. А некоторых, в том числе и меня, судят по уголовной статье за то, что я неоднократно пытался выразить свой протест.
Я считаю, что этими действиями режим сам себе роет могилу. Если легальные формы протеста запрещены, рано или поздно на улицах города мы увидим не мирные акции, а восстание доведенных людей.
Я этого не хочу. Никто из тех, кто выходил со мной на мирные мероприятия, тоже этого не хочет. Поэтому надо бороться до последнего за наше и ваше право. И не забывать тех, кто за эту борьбу лишен свободы. Поддержка важна — пишите письма, приходите в суды и, главное, не молчите. Россия обязательно будет свободной. Для этого нужно только не бояться».