Маска без откровения

В Ленинградском окружном военном суде обвинение заканчивает представление доказательств по делу о теракте в апреле 2017 года. Выездная сессия Московского окружного военного суда опрашивает сотрудников правоохранительных органов посредством видеоконференцсвязи — большинство оперативников ФСБ и следователей СК, раскрывших дело, живут и работают в Москве.

Напомним, 3 апреля 2017 года террорист-смертник Акбаржон Джалилов взорвал себя в вагоне во время движения поезда со станции «Сенная площадь» на станцию «Технологический институт». Кроме смертника, погибли 15 человек, 103 получили ранения и психологические травмы.

Несколько недель суд исследовал собранные обвинением доказательства виновности подсудимых. Они заключались в основном в показаниях потерпевших и в результатах экспертиз — от лингвистической, которая исследовала возможные переговоры смертника и одного из подсудимых, до взрывотехнической. «Новая» уже писала, что частички взрывного устройства (в/у) были обнаружены на верхней одежде подсудимых, задержанных в квартире на Товарищеском проспекте. По мнению некоторых экспертов, эти частицы могли попасть при соприкосновении с другой одеждой, а не при изготовлении в/у, как на этом настаивает обвинение. Иначе части взрывчатки были бы не только на куртках. Однако на рубашках, носках и даже обуви никаких следов в/у не имелось.

До сегодняшнего дня подсудимые, адвокаты, представители прессы и судьи (судебное следствие ведет коллегия трех судей) могли видеть лишь черные маски на лицах опрашиваемых представителей ФСБ и СК.

«Все сотрудники ФСБ, участвовавшие в расследовании данного дела (…), могут вести оперативно-разыскные мероприятия, не раскрывая своей принадлежности к правоохранительным органам. А потому просим суд позволить оперативным сотрудникам свидетельствовать в суде без возможности их опознания сторонними лицами», — говорилось в обращении руководства ФСБ РФ к суду.

Так, до 17 июля 2019 года

Следователь СК РФ Вероника Шишкина, которую 17 июля пригласили на видеодопрос, оказалась исключением. Подозреваемые и адвокаты впервые общались с человеком с открытым лицом. Впрочем, перед допросом Шишкиной обвинитель зачитала ходатайство ее руководства с просьбой спрятать и ее лицо. Но тут уж возмутились адвокаты, заявившие, что следователь СК оперативной работы не ведет, ее личность известна подсудимым, и данных о том, что ей угрожают в связи с данным делом, не имеется. Суд отказал пожеланиям СК.

Вероника Шишкина спокойно отнеслась к тому, что ее лицо, в отличие от сотрудников ФСБ, будет открыто. На вопросы адвокатов она отвечала довольно бойко, а как только начинала путаться, спасалась за дежурной фразой: «Не помню в связи с давностью событий! Два года прошло, кое-что из памяти стерлось!»

Не помнила Шишкина многое. Не помнила, что делали в обыскиваемом помещении (речь идет об обыске в квартире, где проживала Шохиста Каримова и где были обнаружены граната РГД, электродетонатор и некая микросхема) сотрудники ФСБ. Не помнила, как устанавливала личность Каримовой. «Наверное, по паспорту, — неуверенно заявила следователь. — А может, с чьих-то слов». Не помнила, какая мебель была в помещении. Не помнила, сколько было окон и сколько людей там проживало. Даже где именно была обнаружена граната, и то затруднилась сказать.

— Читайте протокол обыска, — отрезала Шишкина. — Там все подробно изложено. А я могла многое и забыть, времени много прошло. От себя могу добавить, что (…) Басманный суд Москвы признал полную правомерность и законность обыска.

Когда суд предложил подсудимым задавать вопросы, из уст Шохисты Каримовой прозвучало неожиданное:

— Это не та женщина! Это не она меня арестовывала!!! Это не она, та была другая… волосы у нее другие были… И мимика другая, губы не те, жесты не те, да это просто подстава… — Каримова не выдержала и зарыдала.

— Может, перерыв сделать? — поинтересовался председательствующий в коллегии судей. — Чтобы вы могли успокоиться?

— Не надо перерыва, я задам вопрос.

Впрочем, вопросы Каримовой к Шишкиной были судом в основном отклонены. На том основании, что эти же вопросы уже задавали адвокаты. Либо потому, что Каримова не вопрос задавала, а пыталась дать оценку показаниям следователя.

Шишкина все это время вела себя спокойно. Однако заявление подсудимой о том, что перед камерой видеосвязи может быть другая женщина, несколько возбудило адвокатов. В течение примерно получаса они так или иначе пытались подвергнуть личность свидетеля сомнению.

Но Шишкина сразу сказала:

— Да, в 2017 году у меня были светлые волосы (перед камерой стояла жгучая брюнетка). Ну а по поводу жестов и мимики мне даже сказать нечего.

В итоге вопрос об идентичности следователя был снят судьей из Москвы, заявившим, что личность установлена и сомнений не вызывает.

После перерыва ее место занял другой следователь, также принимавший участие в предварительном следствии. Но если Шишкина не помнила некоторые детали, то Андрей Жигулин забыл все напрочь. Он не смог ответить, ни почему одного из подозреваемых допрашивали в ночное время (что является грубым нарушением УПК), ни почему адвокат Аброра Азимова видел на лице своего клиента следы побоев.

Похоже, амнезия — профессиональная и заразная болезнь в Следственном комитете. Шишкина, по ее же собственным словам, найдя гранату в женской сумочке, которая просто лежала на кровати, забыла вызвать взрывотехника, чтобы тот проверил помещение на предмет других взрывоопасных веществ; забыла, где она составляла протокол и на чем его печатала (согласно материалам дела, это происходило на кухне); забыла сколько комнат в квартире и сколько в ней жило человек; забыла даже, сколько было коек в той комнате, где жила Каримова и жила ли она там одна. Но как будто заранее знала, что интересует следствие лишь Каримова, а кроме гранаты (которые, как она заявила, сама определила как боевую) и электродетонатора, искать больше было нечего.

— Читайте протокол! Там все написано и все законно! Никаких «подбросов» и «подстав» не было, — несколько раз повторила Шишкина. Только вот у адвокатов и немногочисленных зрителей на процессе создалось впечатление, что на бумаге, может быть, все и законно, а на самом деле вопросы так и остались без ответов.

До опроса подсудимых дело фактически еще не дошло. Напомним, что на первом заседании они обещали журналистам рассказать, «как все было на самом деле» и как они стали подозреваемыми в терроризме.