Российское законодательство дает журналистам право на посещение мест лишения свободы — колоний и СИЗО, однако на практике это право либо не работает, либо действует избирательно. Журналистам не из государственных СМИ отказывают во встречах с заключенными постоянно. Только «Новой» за последнее время отказали не менее 5 раз. Последний случай даже вылился в судебное разбирательство, и оно носит прецедентный характер: до этого никто из российских СМИ не пытался оспорить отказ в личной встрече с заключенным. На прошлой неделе Замоскворецкий суд Москвы отказался удовлетворить иск «Новой» и потребовать от ФСИН организовать встречу с осужденным. Рассказываем, как устроена практика недопуска журналистов в ИК и тюрьмы.
Какие права есть у СМИ
У журналистов есть три официальных способа напрямую связаться с заключенным, отбывающим наказание в условиях колонии. Первый — позвонить по специальной телекоммуникационной сети «Зонателеком». Сделать это можно только в том случае, если заключенный указал ваш номер в своем личном деле, и его подключили к системе, — просто так дозвониться до колонии не получится. Общение длится максимум 15 минут, затем звонок обрывается (иногда осужденным удается поговорить подольше, но все зависит исключительно от настроения сотрудников колонии).
Для журналистов этот способ не самый подходящий, поскольку зачастую у заключенных нет возможности подойти к телефону, а если и удается, то они не всегда могут рассказать о проблемах и правонарушениях: все разговоры с внешним миром прослушиваются и записываются. Кроме того, как отмечают юристы, такие звонки лимитированы, и в первую очередь заключенный будет тратить их на общение с родственниками.
Второй способ — переписка, которая открыто цензурируется сотрудниками ФСИН. «Мы никогда не узнавали, например, о пытках в колонии из письма, которое заключенный отправил адвокату или родственнику официально, — обращает внимание сотрудница проекта помощи осужденным «Русь сидящая» Светлана Осипова. — Заключенные не пишут о таком в официальных письмах, проходящих через цензора, потому что понятно — письмо цензуру не пройдет и из колонии не выйдет».
По словам Осиповой, большую роль играет и человеческий фактор — цензор вычеркивает слова и фразы на свое усмотрение.
Иногда цензура доходит до абсурда: например, из письма украинского моряка Андрея Эйдера, задержанного в Керченском проливе, вырезали фразу «Слава Украине».
И, наконец, третий способ — личная встреча. Право журналистов на посещение заключенных регулируется ч. 3 ст. 24 Уголовно-исполнительного кодекса (УИК) и п. 2 ст. 47 Закона «О СМИ». Это право также вытекает из ст. 10 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Причем Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) и Конституционный суд России обязывают ФСИН указывать конкретные причины, которые могли послужить основанием для отказа журналисту во встрече с заключенным, и предоставлять альтернативные варианты.
Ничего из этого тюремное ведомство не выполнило, когда в апреле я попросила разрешения на интервью в колонии с бывшим мэром Ярославля Евгением Урлашовым и получила отказ.
СПРАВКА «НОВОЙ»
Евгений Урлашов был осужден на 12,5 лет колонии строгого режима по обвинению в получении и вымогательстве взятки в особо крупном размере. Этот приговор стал самым жестким из всех приговоров осужденным мэрам. Урлашов свою вину отрицает и считает дело полностью сфабрикованным.
Сейчас «народный мэр» отбывает наказание в Рыбинской исправительной колонии № 2. Именно оттуда поступали сообщения о разгоревшейся эпидемии ВИЧ. Как рассказал «Новой» Урлашов через своих адвокатов, весной 2019 года в колонии было около 200 ВИЧ-инфицированных заключенных. ФСИН эту информацию отрицает. Урлашов также рассказывал о наличии наркотиков в колонии и нарушениях при оплате труда заключенных.
В связи с этим мне захотелось лично встретиться с Евгением Урлашовым, чтобы взять у него интервью. Но ФСИН в этом интервью, естественно, заинтересована не была.
«Из ряда вон выходящее»
Первоначальный ответ ФСИН на запрос «Новой» состоял всего лишь из трех строчек, в которых говорилось, что «обращение рассмотрено» и «разрешение не получено». Причины, по которым нам отказали, не раскрывались — ни устно, ни по телефону. В самой официальной бумаге не было ни подписи уполномоченного лица, которое вынесло решение, ни мотивировки отказа, ни указания другого времени для посещения заключенного. Позднее по просьбе редакции документ во ФСИН все же исправили — добавили имя и подпись начальника пресс-бюро.
И мы направились оспаривать отказ в суд.
Юристы Института права и публичной политики, представляющие интересы «Новой», объясняли судье Замоскворецкого суда Нелли Рубцовой, что подобный отказ нарушает право журналистов на свободный поиск, получение и распространение информации и право на свободу выражения мнения, что закреплено в Конституции.
Представитель ФСИН заявлял на полном серьезе, что в УИКе не прописано, что ведомство должно мотивировать свой отказ.
«Отказ может быть мотивирован, например, по соображениям оперативной обстановки учреждения. Никто не запрещает “Новой” еще раз обратиться во ФСИН России. Может быть, сегодня будет одна обстановка, завтра — другая. Ситуация может быть различна», — рассказывал в суде представитель тюремного ведомства.
Судья Рубцова горячо поддержала ФСИН, воскликнув, что тюремщики не могут предвидеть внештатные ситуации, которые случаются в колониях: «А вдруг они предложат другое время, а в этот раз произойдет что-то из ряда вон выходящее, например, будет введен карантин?»
Впрочем,
представитель ФСИН России в суде скрыть так и не мог: управление ведомства по Ярославской области посчитало интервью с Урлашовым «нецелесообразным».
— Как вы понимаете слово «нецелесообразный»? — поинтересовалась юрист Ольга Подоплелова, представляющая интересы «Новой».
—Я могу вам сказать значение слово «целесообразный». Вы его не знаете?
— В том-то и дело, что я как раз знаю. Меня интересует, почему ФСИН считает себя уполномоченной оценивать целесообразность или нецелесообразность предоставления интервью.
Тюремщик ответить не смог.
Рассмотрение иска «Новой газеты» к ФСИН заняло около получаса. Чтобы вынести решение об отказе в иске, судье Рубцовой понадобилось три минуты.
В своем постановлении она отметила, что в УИКе «не предусмотрена необходимость мотивировать отказ». К требованию истцов выделить другое время для посещения судья отнеслась «критически», поскольку «ситуация в ФКУ может поменяться в любой момент».
«Суд не защитил гарантированное законодательством право СМИ на получение общественно значимой информации, поддержав абсурдную позицию ФСИН, — сожалеет Подоплелова. — Вместе они воспринимают закрытость российских колоний как абсолют».
Что происходит на практике
Руководство ФСИН отказывает журналистам «Новой» во встрече с заключенными уже не в первый раз. В сентябре 2016 года редакция направила запрос на фото- и видеосъемку бывшего сотрудника службы безопасности ЮКОСа Алексея Пичугина в СИЗО «Лефортово». В ответе редакции ФСИН сообщила об отрицательном решении «в связи письменным отказом» самого Пичугина. Однако письменного отказа мы так и не увидели, но узнали от защитников об очередном факте давления на осужденного.
Зимой 2018 года на просьбу «Новой» сделать интервью с экс-губернатором Кировской области Никитой Белых, осужденным за взятку, руководство ФСИН в принципе не сочло нужным что-либо нам отвечать.
Журналисты других негосударственных изданий, опрошенные «Новой», говорят, что даже не пытаются добиться посещения колоний,
— они заведомо предполагают, что их туда не пустят из-за специфики освещения тюремной тематики, нацеленной на критику пенитенциарной системы.
Намного легче попасть в колонии корреспондентам государственных СМИ. Так, журналист-«расследователь» Эдуард Петров с телеканала «Россия 24» выпустил сюжет об уголовном деле Урлашова, к которому не допустили журналиста «Новой». В программе говорилось исключительно о позиции обвинения и ни разу не упоминалось о фальсификациях и несостыковках, о которых говорила защита экс-мэра. Вдобавок в сюжете лишь мельком упоминалось о ситуации с наркотиками в колонии (об эпидемии ВИЧ и остальных проблемах — ни слова).
«Если сотрудники колонии чувствуют, что СМИ не очень хорошо будет писать о ФСИН, то всячески постараются спустить это на тормозах. Прибегают к разным полуофициальным способам, чтобы не допустить встречи. Например, ответить через месяц, когда встреча уже будет неактуальна, — говорит представитель защиты Урлашова Светлана Ефимова. — Если же канал прогосударственный, то сотрудники колонии всячески содействуют и помогают журналистам».
С проблемой допуска к заключенным, как известно, порой сталкиваются и сами адвокаты. По словам юриста фонда «Общественный вердикт» Якова Ионцева, решение о допуске защитников к доверителю зависит от усмотрения той или иной администрации ИК.
«В некоторых колониях в принципе не пускают никого, кроме адвокатов. И даже они сталкиваются с большими затруднениями, например, заявления о допуске рассматриваются по несколько часов, — говорит юрист. — Или отказывают под различными надуманными предлогами, например, будто бы осужденный заболел».
Если же речь идет о резонансных делах, практика отказов распространена гораздо шире. Так, юриста не пускали к жертве пыток в ярославской ИК-1 Руслану Вахапову, пока тот не вышел на свободу летом 2018 года. В мае этого года к украинскому политзаключенному Павлу Грибу, осужденному в Ростове-на-Дону за содействие терроризму, трижды отказались пустить адвоката Марину Дубровину. Сотрудники ФСИН говорили ей, что «все комнаты для свиданий заняты».
В общем, на практике для ФСИН неважно, журналист ты, правозащитник или адвокат. Если твой разговор с заключенным или подследственным вызовет проблемы внутри тюремной системы, то повод отказать во встрече найдется всегда. Карантин, золотуха, бунт заключенных, нехватка комнат для свиданий — словом, как говорит судья Рубцова, «любое из ряда вон выходящее». Главное — что проверить это все равно не удастся.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»