Доренко и грифы Маркеса

В 2007 «Новая газета» записала несколько аудиокниг своих авторов. Дело было новое, но интересное. Аудиокниги только вошли в моду и поговаривали, что даже Путин что-то там слушает по дороге в Кремль или на дачу — то ли Достоевского, то ли Ивана Ильина. Первой нашей книгой стали рассказы Александра Покровского.

Очень быстро выяснилось, что читать вслух нынешние звезды экрана за редкими исключениями практически не умеют. Обратились к театральным актерам, начали искать голос, способный создать образ офицера средних лет. После долгих дебатов в списке остался Сергей Гармаш, человек столь же популярный, сколь и занятой. Рассчитывать, что он захочет уложиться в график при тех скудных средствах, что были отпущены на проект, не приходилось. Нужен был дублер.

Пока члены команды ходили по третьему кругу, перебирая прошлые варианты, наш звукорежиссер предложил поговорить с Доренко. Голос более чем популярный, но как-то уж совсем неожиданно. Ну, за погляд денег не берут. Вечером я позвонил опальной звезде.

Сергей Гармаш Сашу Покровского читал, любил и сыграл в фильме «72 метра» мичмана Крауза. На озвучение был, что называется, приговорен судьбой, и мы ему за это благодарны по сей день. Доренко «Расстрелять!» не читал, предложение встретил настороженно, но обещал вникнуть.

Через два дня против ожиданий позвонил сам, сообщив, что берет паузу — рассказы хороши, надо готовиться.

В студии мы встретились за полчаса до пробы. Сергей, не отрываясь, все перечитывал лист первого в списке рассказа. Наконец, поднял глаза и начал как бы с мнения на полях, перешедшего в монолог:

— Он забирает с первой строки. Это редкое умение, такому не научишься. Знаешь, я не понял, как обрывочная речь вызывает тут такой эффект. Когда проговариваешь вслух, он отчасти теряется. Это другая природа текста. Вот у Маркеса текст идет волнами и, произнесенный вслух, вызывает даже гипнотическое состояние, хочется, чтобы он не кончался. В «Осени патриарха» прямо с первого слога: «На исходе недели стервятники-грифы разодрали металлические оконные сетки, проникли через балкон и окна в президентский дворец, взмахами крыльев всколыхнули в дворцовых покоях спертый воздух застоявшегося времени, и в понедельник на рассвете город очнулся наконец от векового летаргического сна…» Ну и так далее.

В эти секунды я пытался сообразить, разговаривает ли он со мной, с нашим звукорежиссером, и зачем это все?

Доренко тем временем продолжал:

— В отличие от Салмана Рушди, Маркесу с переводчиками очень повезло. Здесь почти все на месте, трудно улучшить. Хотя, на испанском эта же строка захватывает тебя быстрее: «Durante el fin de semana los gallinazos se metieron por los balcones de la casa presidencial…»

Тут в Сергее Леонидовиче Доренко что-то щелкнуло, взгляд переместился мне за спину и рокочущие звуки именно что волнами, одна за одной, нарастая полились в студию:

«…destrozaron a picotazos las mallas de alambre de las ventanas y removieron con sus alas el tiempo estancado en el interior, y en la madrugada del lunes la ciudad despertó de su letargo de siglos con una tibia y tierna brisa de muerto grande y de podrida grandeza. Sólo entonces nos atrevimos a entrar sin embestir los carcomidos muros de piedra fortificada, como querían los más resueltos, ni desquiciar con yuntas de bueyes la entrada principal, como otros proponían, pues bastó con que alguien los empujara para que cedieran en sus goznes los portones blindados que en los tiempos heroicos de la casa habían resistido a las lombardas de William Dampier».

Я, звукорежиссер и занимавшийся издательским процессом Роберт Джаноев сидели открыв рты и медленно клонились к центру разделявшего нас стола.

Понятия не имею, правильно ли Доренко читал и как вообще звучит Маркес в подлиннике. Но речи Фиделя Кастро слушал не раз и кое о чем догадывался. А Сергей просто подтвердил мои подозрения, показал, почему испанская литература давно уже живет не в Испании.

Пробы прошли быстро, голос был что надо, договор подписали тут же, за кофе. Я спросил, сколько он может цитировать «Осень патриарха» наизусть? Сергей запнулся, потом сказал в раздумьи:

— Один лист точно. Может, и пару. Когда молодой был, намного больше помнил. Я же его как прозу Лермонтова перечитывал, оторваться не мог. Мог бы, наверное, на курсах испанского выступать. Ну, или в цирке, если по нынешним взглядам на жизнь судить.

Потом он рассказывал о своем отце, об офицерской судьбе, о том, что хотя бы в память о нем обязательно озвучит Покровского, это он решил сразу после первого прочитанного рассказа. Потом мы говорили о Борисе Васильеве, который переписывал Чехова от руки, пытаясь через моторику постичь тайну его текста. О том, что офицеры корпуса португальских фашистов, пришедшего на помощь Франко в Испанию, цитировали Камоэнса перед строем и в письмах перед боем. И мне было немного стыдно за свои мысли в первую минуту знакомства.

Я всегда в душе категорически осуждал методы журналиста Доренко. Он внятно ответил на отчаянный вопрос Сальери — зло и божий дар совместимы. Но благодаря тому случаю мне понятно: наша общая культура — полноценная работающая защита от гражданской войны и взаимной ненависти. Может быть, вообще единственная надежда на лучшее будущее.

Чужая слава извечный предмет зависти и подражания. Мало знающие и плохо пишущие последователи Сергея Доренко не учат его урока: на халяву ничего не будет. Сведенные брови и ерничество, переходящее в развязность не поднимут вас до уровня человека, в обычной жизни умевшего говорить законченными сложными предложениями с идеальным управлением.

Сергей Доренко умер за рулем мотоцикла в День Победы, 9 мая. Не знаю, искренне ли он утверждал свои коммунистические убеждения на публике, но закон жанра его судьба соблюла идеально. Так послушаем, как Сергей читает Александра Покровского в проекте «Новой газеты»:

аудиокнига «72 метра». читает сергей доренко