У нас назревает новое «блокадное дело». Условно первым таким «делом» можно назвать кейс телеканала «Дождь». Пять лет назад из-за обсуждения в эфире вопроса, стоило ли «держать» город ценой такого количества жизней (сегодня известно, что в блокаде погибло более миллиона человек), канал оказался на грани закрытия.
C тех пор карту «неуважения к блокадному подвигу народа» разыгрывали бесконечное количество раз — в пропагандистских ток-шоу, политических дебатах, просто для того, чтоб ущемить неугодных (вспомним скандал с фильмом Алексея Красовского «Праздник», который посвящен изнанке блокадной жизни). Но речь о деле против конкретного частного человека, позволившего себе пренебречь героической риторикой и сказать об ответственности советского руководства за то, что тогда происходило, кажется, заходит впервые. И это, в любом случае, важный прецедент.
«Политолог, политтехнолог, общественный деятель» (так она аттестует себя в соцсетях) Наталья Елисеева написала в Следственный комитет письмо с призывом проверить Елену Чижову — известную писательницу, лауреата Букеровской премии. По мнению Елисеевой, Чижову следует привлечь ни больше ни меньше как за «реабилитацию нацизма» (статья 354.1 УК РФ). Со страстными обличениями Чижовой также выступили коммунистический функционер Зюганов и патриотический беллетрист Стариков.
справка<br>
Елена Чижова — петербургский прозаик, автор романов «Лавра», «Время женщин», «Полукровка», «Планета грибов», «Китаист», «Город, написанный по памяти». Лауреат литературных премий «Северная Пальмира» (2001) и Русский Букер (2009).
Повод для всего этого — статья, которую Елена Чижова написала для швейцарской газеты Neue Zurcher Zeitung («Новая» публикует эссе на русском языке с согласия Елены Чижовой). Это напряженный и грустный текст о непроговоренности блокадной темы, о странном пятне замутнения, в котором она пребывает.
Чижова размышляет о том, почему, во всяком случае в первый год блокады, город был оставлен на произвол судьбы. Почему, пишет она, притом что в блокадное время в город с Большой земли все же доходили составы с металлом для ленинградских военных заводов, не было организовано снабжение города продуктами хотя бы в количествах, совместимых с жизнью?
В этом писательница видит умысел. «В глазах Сталина, Ленинград — объект кристальной, безо всяких посторонних примесей ненависти. Думаю, что ее причина — чувство собственного достоинства ленинградцев, способность к самостоятельному мышлению, которые, для укрепления своей богоподобной власти следует вырвать с корнем. Уничтожить раз и навсегда».
И тогда, получается, «автор» блокадной катастрофы — это не только Гитлер, решивший взять город измором, но и Сталин,
который сознательно и даже обдуманно позволял этой трагедии разворачиваться.
Эти соображения могут представляться спорными, но все же стоит заметить, что Чижова предлагает их не как сторонний наблюдатель, для которого трагедия прошлого просто материал для самовыражения, а как человек, этой трагедией затронутый. Она — из семьи блокадников и с детства помнит сдавленные редкие разговоры о случившемся, которые она, скорее, подслушала, чем услышала. «Теперь я понимаю, блокадная память моих родных была заперта двойным запором: снаружи и изнутри. Изнутри, потому что блокада — боль, о которой тяжело и страшно рассказывать; снаружи, потому что их мучил страх сказать «что-нибудь лишнее»: еще во время войны тема блокады стала подцензурной».
В отношении к блокаде современное российское государство наследует советскому, только форма цензуры подверглась модернизации. Цель не в том, чтобы прямолинейно замалчивать число умерших (цифры были открыты в перестройку) и утаивать самые ужасные факты (только за последнее время вышло несколько важных и жестких исследований блокады), а в том, чтобы создать и навязать определенную картинку блокады, ее единственную легенду — и пресекать любую попытку выйти за ее рамки, любую попытку размышления.
«С какой версией блокады сосуществовать — спрашивает поэт и антрополог Полина Барскова — с версией безупречного подвига? Гуманитарной катастрофы? С множественным нарративом, где человеческая доблесть и человеческая слабость постоянно сосуществуют?» Но вместо этих естественных и продуктивных сомнений и поисков нам навязывают лубок, упрощенный образ, которого следует держаться.
О блокаде надо думать, что это подвиг, причем подвиг коллективный и во многом государственный.
А на всякого, кто станет хоть сколько-нибудь явно думать по-другому, найдется свой «политолог, политтехнолог, общественный деятель», готовый настрочить заяву в СК,
а там уж у них и статейка соответствующая подготовлена.
Чижова пишет, что в качестве поздравления с Новым годом финансируемая городскими властями организация «Блокадное общество» подарила ее маме три пачки крекеров. Помнящему о «блокадном хлебе» в этом видится какой-то чудовищный намек, издевательство. Но это, я уверена, просто равнодушие и именно что беспамятство. Сведенная к методичке Память превращается в окаменелость, которую в нужный день календаря выставляют на всеобщее обозрение.
Под слоем лака Память не выживает.
реакция<br>
Заявление ПЕН-клуба Петербурга
«Вовсе не тема памяти, точнее, конкуренции двух памятей — официальной, государственной, с одной стороны, и низовой, народной, с другой, взволновала обвинителей Елены Чижовой. Их вывели из равновесия несколько фраз, в которых автор статьи возлагает персональную ответственность за блокадную трагедию не только на Гитлера, но и на другого «монстра-диктатора» — Сталина. Елена Чижова считает, что Сталин ненавидел Ленинград и ленинградцев и увидел в блокаде возможность расправиться с городом. Тут возможны разные точки зрения, но несомненно одно: на Сталине лежит чудовищная ответственность за военные неудачи, следствием которых стала блокада. Сталину и сталинскому режиму в целом было в равной степени наплевать на жизнь, на возможность выживания не только ленинградцев, но и всех своих подданных. Впрочем, послевоенное уничтожение Музея истории блокады и его коллекции показывает, что если не к самому Ленинграду, то к его подвигу, к попытке увековечения этого подвига Сталин относился как минимум неприязненно. <…>Самое главное, центр тяжести статьи — не блокадное прошлое, а современная «политика памяти». <…> Елена Чижова честно сформулировала свою позицию как петербурженка, как художник, как человек, чья семья пережила блокаду. Честность не нуждается в оправдании, а заслуживает понимания и уважения»
Полный текст
Под обращением стоят подписи 37 писателей, литературоведов и издателей Петербурга. К авторам письма присоединились и московские коллеги.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»