Малые народы Москвы

Четыре с половиной года Симонов вырезает из бумаги людей и помещает их в повседневную городскую среду. Началось все с пляжных фотографий, сделанных в Сочи: «Обычно на пляже люди нелепые, расслабленные. В плавках или вообще без них. Был там дед очень смешной, чуть ли не в стрингах. И я подумал: что, если этих людей переместить на каменные стены, на бетонные коробки. Если ты стоишь в трусах и бросаешь камешки на пляже, это абсолютно этично и уместно. Но если в таком же виде стоишь и бросаешь камешки в Чистые пруды, это будет странновато. Неэтично и неуместно. Хотя вроде бы никаких противоправных действий никто не совершает. Это только естественное проявление своих желаний — все же любят в воду камешки бросать. Просто в большом городе сложно с проявлением простых человеческих чувств».

Мы встречаемся на «Китай-городе», у храма Всех Святых на Кулишках. В руках у Ивана ножницы, он вырезает по контурам людей из распечатанной на принтере фотографии. Он хочет найти сегодня место для своей новой работы. Вырезав, убирает ножницы и бумагу в рюкзак, и мы идем по Солянскому проезду. В Подкопаевском переулке Иван показывает мне человека. Он одет только в шорты и носки со шлепанцами и курит, приклеенный к зебре на знаке пешеходного перехода: никуда не хочет ни ходить, ни переходить. На самом деле это проводник почтово-багажного вагона, и где-то в городе даже наклеен вагон целиком.

В Хохловском, на стене художественного гетто «Арт-Хохловка», почти исчезнувшая работа. Иван поднимает улегшуюся на подоконник бумажную девочку: «Она смотрела на поезд с граффити».

В Огородной Слободе на старой стене, у которой стоят мусорные баки, он наклеил фигуру дворника — тоже с мусорным баком. Вся стена была в граффити и тэгах (это краткие автографы, которые оставляют уличные художники, чья деятельность часто только тэгами и ограничивается). Рано или поздно это должно было произойти: стену закрасили свежей краской — но мусорщика оставили. У работ Ивана есть одно хорошее свойство: будоражить, но не раздражать настырным эгоизмом, которым очень часто ограничивается стрит-арт.

Конфликтных ситуаций, как правило, не возникает, хотя работает он преимущественно днем. «Однажды я клеил фотографию девушек, которые держали портреты своих друзей, попавших в тюрьму по Болотному делу, — рассказывает Иван. — И ко мне подошел мужчина, он там рядом хорошим дикторским голосом зазывал всех в мясную лавку. Говорит мне: «Что же ты делаешь такое, фашист?» Я ему объясняю: «Понимаете, в современном мире высказывания маленьких людей незаметны. А я пытаюсь привлечь внимание людей к тому, о чем они говорят и что с ними происходит». Мы поговорили, он понял смысл и сказал: «Здорово! А что же ты таких маленьких клеишь?»

Одна из самых его известных работ, «Троица», представляла собой три фигуры полицейских, снятых Симоновым на Красной площади, объединенных ангельскими крыльями и нимбами. «Я только начал все раскладывать, как приезжает патрульная машина, — вспоминает Иван. Выходят два полицейских с автоматами наперевес: «А что вы здесь делаете?» Я говорю: «Я художник, занимаюсь оформлением стен». Они говорят: «А это кто?» Я отвечаю: «Это полицейские на Красной площади, сейчас буду их клеить».

У этой истории было продолжение. Люди часто себя узнают и на улице, и в соцсетях, где работы Ивана распространяются с помощью хештэга #маленькиелюди: «Работу с полицейскими разместили в группе «ВКонтакте» «Полиция России», и одна девочка в комментариях там сказала про одного: «О, я знаю этого парня!» А потом написала, что показала ему работу, и ему понравилось.

Прежде чем двигаться дальше, Иван вдруг достает из рюкзака колесо скотча, на котором размножено слово «Продано», и оклеивает им периметр дома на углу Хохловского и Колпачного. Дом беспризорно разрушается, его окружают металлические ограждения с красно-белой лентой. Иван всего лишь добавляет этой границе дополнительный смысл: «У нас же капитализм, все продается. Вот я и решил затягивать этим скотчем разные городские объекты. Пол-Москвы огорожено этой красно-белой лентой, и я с ней стал активно взаимодействовать. Она сама говорит, где мне нужно наклеивать «Продано». Этот угол реставрируется уже несколько лет, только ничего не меняется».

И снова парадокс: этот скотч с повторяющейся надписью выглядит очень органично, очень созвучно месту и времени. Нужно его не просто заметить, а обратить на него внимание, и тогда мелькнет мысль, ради которой все затеяно: это не работа коммунальных служб, это чья-то другая работа. А дальше запустится цепь ассоциаций и сопоставлений. «Уличное искусство — разговор с простым, неподготовленным зрителем, — объясняет Иван. — Помимо декоративного, эстетического предназначения оно ценно своими коммуникативными возможностями. Оно должно сталкивать зрителя с чем-то невероятным, с тем, что заставит его думать. Ну, или каким-то образом реагировать, по крайней мере».

Поначалу Симонов вовсе не вкладывал в своих маленьких людей гоголевского смысла. Он появился позже, потому что не мог не появиться. Одну из своих работ Иван показывает мне во дворе на Покровке: бездомный, потрепанный жизнью, сидит на нарисованной трубе, а вокруг него вьются пустые пакеты из «Пятерочки». «Это наша совместная работа с Лешей Михеевым. Он мозаичник, работает реставратором, — рассказывает Симонов. — И вот мы с ним сделали бомжа.

Видите, как со временем фигура выцветает. И он очень красиво выцвел, еще весенняя грязь такая хорошая вокруг, добавляет атмосферы. Уличные работы ценны тем, что у них со средой происходит диалог, и ты не можешь его предсказать. Как правило, все становится даже лучше, чем ты думал. Постепенно мои герои исчезают, становятся призраками».

Как стала призраком работа, поверх которой сделана эта. Иван говорит присмотреться, и действительно, видны два закрашенных пятна: «Тут был мальчик, который ловил сачком самолеты, это сделал художник F20. И я подумал, что хочу с этим мальчиком что-то сделать, долго вынашивал идею, что к нему можно приделать. И тут новость о том, что Владимир Владимирович Путин выводит войска из Сирии. Я вспомнил про этого мальчика, и сразу родилась идея наклеить бабушку, которая говорит: «Вова, пора домой». Я вообще часто работаю с сентиментальностью: детские воспоминания, дворовые воспоминания».

Мы приходим в Потаповский переулок, Иван ведет меня в самый обычный дряхлеющий московский двор. Там, за грязно-серым сугробом на стене старого сарая наклеены совсем уже выцветшие контуры, а рядом с ними надпись: «Чистые пруды. 1968 г»… «С этой работой произошло то, что произойдет скоро с бомжом, — говорит Симонов. — Она уходит в небытие от естественных природных явлений. Работа сделана восемь месяцев назад. Это моя бабушка, моя мама и моя тетя, фотография из личного архива. Они здесь жили, вот в этом доме. А в этом сарае было пианино, на котором они играли. И это личная история: бабушка умерла, тетя уехала в Америку, осталась только мама».

Неподалеку еще одна работа. На бетонных разводах на заложенном кирпичами окне — две руки на манер микеланджеловского «Сотворения мира» тянутся к спящему на асфальте человеку. Когда мы проходим через дворы и выходим к Чистопрудному бульвару, к нам подкатывает парень в костюме плюшевого котика. «Сфотографируй меня!» — говорит он Ивану и позирует, откинув руку с сигаретой. «Он еще не знает, в какой художественный проект попал», — комментирует Симонов. Этот котик наверняка тоже будет вырезан из бумаги и наклеен, может быть, даже рядом с тем местом, где был зафиксирован.

«Как я стал работать на улице, мне было три года, мой старший брат слушал Beastie Boys и подобные команды, и он рисовал — то есть для меня это с детства была естественная среда обитания, — рассказывает Иван. — Но выходить на улицу и делать шрифты мне было как-то неинтересно. Я долго искал, что можно сказать такого людям, чтобы они смогли с этим как-то ассоциироваться и соединиться. Чтобы было единение произведения и того, кто его воспринимает. Я увлекаюсь документальным кино и мне нравятся истории про простых людей: про то, что жизнь пастуха не менее насыщенна, чем жизнь какой-нибудь звезды.

Мы доходим до Огородной Слободы, до той стены, где должен быть дворник с баком. Но есть только настоящие, зеленые баки, а приклеенного нет. Стена в очередной раз закрашена и в очередной раз покрывается рисунками и метками. «Сначала, конечно, обидно, что работы вот так пропадают, но потом привыкаешь», — говорит Иван. И ведет нас во двор неподалеку: там, рядом с подъездом, наклеен на стену рабочий с тачкой: «Вот, пожалуйста, пример того, как долго может работа держаться: два года, плюс полгода назад я сделал реставрацию. Все в сохранности. Значит, хорошее место».

Роман Лошманов — специально для «Новой»