15 сентября 2012 года я сидела на редакционной планерке, когда мне пришло сообщение от кого-то из адвокатов: арестована Ольга Николаевна Зеленина, заведующая химико-аналитической лабораторией Пензенского НИИ сельского хозяйства. Я пыталась вспомнить ее лицо — ​прежде мы мельком виделись на каком-то круглом столе, посвященном антинаркотическим кампаниям ФСКН.

Мне, если честно, показалось, что речь идет о недоразумении.

Это был четверг. В газете на следующий день вышла небольшая новость: «Арестованная накануне эксперт Ольга Зеленина попала в больницу: стало плохо с сердцем. Из-под стражи суд ее не отпустил». Вскоре стало известно: московское управление ФСКН, расследуя уголовное дело о контрабанде наркотических средств, нащупало преступное сообщество в составе 13 человек, в число которых попала и Ольга Зеленина.

По равнодушному календарю между этими событиями — ​арестом Ольги Николаевны и ее оправданием — ​шесть лет и три месяца. Если отойти от абсолютных цифр, это около 9% от средней продолжительности жизни рядового россиянина. Все это время «Новая» писала об этом чудовищном и нелепом деле, и вот наконец оно разрешилось оправдательным вердиктом присяжных.

Оправдание Ольги Николаевны, а также 12 ее «подельников» — ​это в общем-то праздник со слезами на глазах. Но сейчас, в новогоднем выпуске газеты, мне совсем не хочется говорить про процессуальное трюкачество и вертухайские заходы, про (поверженную) презумпцию торжества зла. Я сейчас хочу про другое. Я хочу про любовь.

С чего началось? В августе 2010 года на Брянской таможне ФСКН арестовала две партии кондитерского мака, которые импортировал бизнесмен Сергей Шилов (у него была крупная бакалейная компания). Мак, ввезенный в Россию со всей необходимой документацией, был объявлен наркотическим средством, вследствие чего было возбуждено уголовное дело по контрабанде наркотиков — вплоть до пожизненного.

Это дело было довольно хитро устроено.

Мак по природе своей является наркотическим растением, но семена опиатов не содержат. Впрочем, микроскопическое количество этих веществ может попасть на маковые зерна в процессе их извлечения из коробочек, которые как раз богаты млечным соком. Экстракция веществ опийной группы из семян на практике невозможна — в силу ничтожности их процентного содержания. Так, например, в шиловском маке эта цифра колебалась в районе пятой цифры после запятой. Но это не помешало следствию перемножить 0,00069% морфина и 0,00049% кодеина на общий вес мака в 42 тонны и получить в сумме около полукилограмма тяжелых наркотиков, которые Сергей Шилов якобы ввозил в Россию. Таможня готова была произвести реэкспорт — раз с маком все вышло так не слава богу, но ФСКН нужно было это уголовное дело.

Когда ФСКН арестовала у Шилова мак, он очень забеспокоился. 42 тонны мака — крупная партия, которая стоит дорого. Нет, он не боялся наркотических статей, которыми ему грозила ФСКН, он как раз не сомневался, что с легкостью от них отобьется. Свой мак Шилов самым тщательным образом чистил перед тем, как ввозить в Россию, поскольку знал о широкой кампании против продавцов кондитерского мака, развязанной наркоконтролем в то время. Собственная открытость и готовность к проверкам казалась ему непробиваемым щитом: он сам приглашал полицейских экспертов (а полиция в те годы остро конкурировала с ФСКН на поле наркотической борьбы), чтобы те брали его мак на экспертизу, подтверждали его чистоту. Он ошибся лишь в одном: в оценке целей ФСКН, возбудившей масштабную кампанию по посадкам бакалейщиков. Цель была — не одолеть наркоманию. Цель была — другая. И Шилов на предложенный ему вариант решения проблемы, по всей видимости, не согласился.

Так вместе с несговорчивым бизнесменом в уголовное дело попали его родной брат Владимир и его сын Роман, причастные к семейному бизнесу; вслед за ними — хозяева мелкооптовых компаний Теплов, Котенков и Сукиасьян, которые торговали шиловским маком наряду с иной бакалеей, кладовщик Спирин, ларечники из Москвы Симонян и Карапетян, точно такие же торговцы из Нижнекамска — Везоргин, Исоева и Ишонов. Все эти люди, среди другой бакалейной продукции, торговали и кондитерским маком, и на этом основании были включены в состав преступного сообщества, хотя прежде они даже не были знакомы между собой.

Но как в дело попала Ольга Николаевна Зеленина? А очень просто.

На том этапе, когда бизнесмен Шилов еще надеялся отбояриться от претензий ФСКН, он написал форменный запрос в головное учреждение, занимающееся селекцией мака (возделывать мак в России запрещено, однако изучать его в научном плане можно). Его вопрос заключался в том, возможна ли полная очистка мака от следов опиатов (к чему формально и сводились претензии наркоконтроля). Руководство института поручило подготовить ответ Ольге Николаевне Зелениной, она и подготовила. Ответ был скреплен начальственными подписями и институтскими печатями и ушел обратно к Шилову.

Позже следствие сделало вывод, что Ольга Николаевна, подготовившая письмо, превысила служебные полномочия и пособничала преступному сообществу.

Посидела она совсем недолго — всего 42 дня. Помогла поднявшаяся шумиха, и так я узнала о том, что такое «научное лобби»: кроме огромного множества российских СМИ о «казусе Зелениной» — ну как же так, ученого арестовали за научное мнение? — написал даже журнал Nature, издаваемый в Лондоне с 1869 года. Скандал перешел уже на международный уровень. Шептались, что в судьбу Зелениной вмешался сам президент. И поэтому — 42 дня.

Я отлично помню тот день, когда ее выпустили из СИЗО: был промозглый дождливый октябрь, я увидела их двоих сразу, вместе с мужем, Игорем Николаевичем Зелениным. Меня тогда поразила эта пара: тонкая и стремительная, какая-то отчаянная она — и ее неспешный, исполненный байронической грусти муж.

Мы с Ольгой Николаевной сидели и смеялись так, словно самое страшное испытание осталось позади, и скоро весь этот ужас совсем позабудется. А он мрачно подшучивал: мол, не спешите с поздравлениями освобожденной арестантке. Все еще будет!

И он оказался прав.

Потянулось расследование уголовного дела. Ольге Николаевне была назначена подписка о невыезде, а следователь УФСКН по Москве Денис Сагач привязал эту подписку о невыезде к Москве. Сейчас, когда прошло столько лет, мне, да и всем нам, понятно, что сам по себе процесс расследования уголовного дела, как и процесс рассмотрения его в суде, — это тоже вариант торжества системы, когда по-другому у нее восторжествовать никак не получается. А тогда мы охали и ахали насчет того, что ни следователь, ни суд почему-то не слышат, что у Ольги Николаевны в Москве ни угла, ни работы. При этом на следственные действия ее не приглашали месяцами, и все эти месяцы ей надо было где-то и на что-то жить. Так следствие давило, размазывало их семью, разорвав ее для начала на две половины. Он — в пензенском поселке научных работников Лунино, она — в Москве, по съемным углам. Цель была, конечно, чтобы она дала признательные показания. Но признаваться ей было не в чем.

И вот последующие шесть с лишним лет Игорь Николаевич мотался за тысячу верст к своей Ольге Николаевне в общих вагонах да на рейсовых автобусах. Одна поездка — минус пять тысяч рублей из пенсии. С работы (все в том же Пензенском НИИ) Игоря Николаевича сократили — я так думаю, от греха подальше. Ольге Николаевне с самого начала уголовного дела ни копейки не платили. И вот Игорь Николаевич демонстрировал чудеса выживаемости в экстремальных условиях, в каких оказалась их семья: вел огород, занимался консервированием, сажал картошку. Даже вино делал из мелкого винограда, который увил крыльцо их домика: а вдруг радость?

К 2016 году радость все же случилась: Ольге Николаевне разрешили-таки уехать в Пензу. Мы с фотографом Аней Артемьевой поехали в Лунино навестить их. Опять была осень, но солнечная, светлая. Он накрывал на стол, она ворковала. Когда она рассказывала, как нелегко ему приходилось без нее, со всем хозяйством, я видела, как она гладит его руку.

Мы гуляли в их огороде, и Ольга Николаевна показывала нам свои диковинные травы, которым Игорь Николаевич не дал пропасть, сберег. Потом мы ездили в соседнее село, смотреть разрушенную церковь. Они, я помню, рассказывали мне про свой последний отпуск, в 1994 году, в санатории. И с каким-то таким упоением, словно он с ними случился буквально вчера. Она вслух мечтала про Италию и дальние края, ведь никогда нигде не бывали.

А впереди был суд, и суд этот должен был пройти в Брянске, потому что Мосгорсуд, который изначально должен был это дело слушать, всеми силами с себя его спихивал — и спихнул в итоге «по месту совершения преступления», в Брянск.

Это означало, что их семье предстоят совсем непростые годы. В Брянске у них тоже не было жилья, а одна поездка в самом скромненьком варианте вставала в 8 тысяч рублей.

Вскоре я получила письмо от Ольги Николаевны.

Суд продлился больше двух лет, и эти два года были, конечно, настоящей расправой. Дело слушали дважды в неделю, и, чтобы не отрываться совсем от дома и семьи, многие из подсудимых приезжали в Брянск на эти два дня. Кто-то ехал из Москвы, а трое подсудимых добирались из Нижнекамска. Сначала — до Казани, оттуда — в Москву, оттуда плацкартом в Брянск. А еще же — жилье, а еще же — адвокаты, дорога для адвокатов. Они продали все, лишились всего, разорились.

Несколько человек из числа подсудимых пережили тяжелейшие операции. Инфаркт, опухоли. У них умирали близкие. Мама Ольги Николаевны не дождалась оправдательного вердикта дочери. Ее болезнь и смерть, я уверена, напрямую связаны с горем, постигшим семью. (К слову, о пытках: судья Тулегенов не отпустил Ольгу Николаевну на похороны мамы в Пензу.)

Или вот история Романа Шилова, сына бизнесмена Сергея Шилова. Это вообще настоящая драма, притом продолжающаяся даже сейчас, после вынесения оправдательного вердикта.

Из 13 фигурантов «макового дела» 11 отсидели на этапе предварительного следствия, некоторые — существенные сроки. Роман Шилов — среди них рекордсмен, он отсидел 4 с половиной года, при этом дело на тот момент еще даже не поступило в суд. Российский УПК предусматривает предельный срок содержания под стражей на этапе предварительного следствия: не более 18 месяцев. И Роман Шилов, разумеется, отбил свое право на освобождение через ЕСПЧ, признавший срок его предварительного заключения чрезмерно долгим. Это случилось в 2016 году. Но Россия не спешила освобождать Романа, она дождалась, пока дело поступит в суд, и уже там судья Тулегенов поменял Роману меру пресечения на домашний арест, потому что дело уже вроде как не на этапе следствия. В июне 2018 года ЕСПЧ вновь вынес решение о чрезмерно долгом ограничении свободы Романа Шилова до вынесения приговора — однако на судью Тулегенова это не произвело никакого впечатления. Роман по-прежнему оставался под домашним арестом. И даже сейчас, когда присяжные вынесли оправдательный вердикт, судья не стал отменять домашний арест — несмотря на все разъяснения Конституционного суда, несмотря на неоднократные решения ЕСПЧ по аналогичным поводам.

Эти часы определяются на усмотрение судьи. В случае с Романом Шиловым судья определил интервал с 12 до 16. В понедельник Сергей Шилов, отец Романа, плакал мне в трубку:

— Старшей дочке пошили костюм снежинки, я вам пришлю фото, какая красавица. Она его ждала на утренник в детсад, а он не смог прийти, потому что утренник у них рано. Ну, конечно, слезы были.

Жена Романа Шилова Алиса — гражданка Австралии. После того как был арестован ее муж, она перебралась в Россию и все эти годы прорубалась сквозь кущи российского запретительного законодательства, чтобы быть рядом со своим мужем, в России. И конкретно даже в Брянске. У них год назад родилась вторая дочь.

И это тоже настоящая ода верности, я считаю.

Присяжные зачитывали свой вердикт в течение двух дней. В эти дни в зале судебных заседаний было очень тесно. Подсудимые все пришли с большими сумками, готовые к тому, что прямо в зале суда их возьмут под стражу. Со всеми приехали жены, а с Ольгой Николаевной, конечно, был Игорь Николаевич.

Присяжные вышли из своей каморки с напряженными, даже хмурыми лицами, и всем показалось, что им предстоит сообщить подсудимым неприятные новости.

Старшина начал читать поставленные вопросы и ответы на них. В воздухе висела тревога.

Первыми в опросном листе стояли вопросы, касающиеся виновности Ольги Николаевны. И когда старшина присяжных в ответ на вопрос о доказанности якобы совершенного ею преступления произнес: «Нет. Не доказано», — в зале послышались аплодисменты.

Аплодировали жены подсудимых. Судья Тулегенов сурово обвел взором зал и спросил, кто здесь нарушает порядок. Нарушение порядка взял на себя подсудимый Теплов: его судья удалить из зала не мог бы.

Старшина коллегии продолжил зачитывать вердикт. Вслед за Ольгой Зелениной были полностью оправданы все остальные подсудимые — за недоказанностью самого события преступления. Присяжные уже не хмурились. Многие из них улыбались и кивали, будто поздравляя подсудимых.

Вчера я разговаривала с Ольгой Николаевной и Игорем Николаевичем. Они уже дома, в Лунине. Готовятся встречать Новый год — дома, вместе, впервые с 2012 года.