В Тропаревском лесу, от которого отгорожен изрядный кусок для интерната, на разные голоса поют настоящие лесные птицы. Они каждой весной возвращаются. А вокруг — настоящие корабельные сосны, липы, березы, ели, дубы и клены, настоящие белочки. С другой стороны — настоящий яблоневый сад и цветники.

И люди, живущие здесь, тоже настоящие. Как говорит медперсонал, они здесь, в отличие от окружающего мира, искренни, без масок, лицемерия, каждый является просто самим собой.

А мне кажется, что так же медленно, но неотвратимо, как зима в этом году, отступает и моя болезнь. Пусть в год по чайной ложке, но есть она, положительная динамика. И это главное, почему я здесь, это мой личный выбор — так легче. Просто наша заведующая Ольга Леонидовна — единственный психиатр на моем пути, которая ставит задачу вылечить меня не только от маниакалов и глубоких депрессий (мой диагноз вот уже четвертый десяток лет — МДП, маниакально-депрессивный психоз, или биполярное аффективное расстройство), но даже и просто от цикличных «колебаний настроения».

И вообще, как писал Саша Аронов, «Там, где ты сел, — уже живешь». У меня и профессия такая — журналистика, при которой остро чувствуешь себя повсюду в командировке. Моя подруга Лена, тоже журналистка (вместе учились на журфаке МГУ с 1968 года), глубоко и светло верующая (я так не умею), уточняет: «На земле мы все — в тюрьме. Истинная свобода — в вечности. И так ли уж важно, какой адрес тюрьмы: на Стартовой, где твоя квартира, или на Обручева, где твой интернат?» И зачарованно смотрит в небеса…

Так что получается, что интернат — и это без патетики — тоже мой дом. Первый ли, второй, последний — не важно. И живущие, работающие в нем — просто мои соседи по дому. Это честно: ощущение домашности проступает для меня тут с каждым годом все явственнее.

Наш пятый этаж называется «Отделение милосердия» — имеется в виду паллиативная помощь совсем пожилым, неизлечимым пациентам. Несколько жильцов помоложе, у которых (навсегда или временно) нет возможности жить дома, в семье. Они охотно помогают санитаркам. Здесь же с недавнего времени оборудованы одноместные и двухместные платные палаты со своим телевизором, туалетом, креслами.

Высокая статная Даша (тоже, как и я, из платной палаты) весьма польстила мне, рассказав, что просилась именно в наш интернат, прочтя мою книгу «Исповедь нормальной сумасшедшей» и узнав, что я нахожусь здесь. Я узнала, что на русском языке о жизни с моим диагнозом МДП есть только моя книга. У Даши вышли три книги вполне зрелых стихов, и она охотно играет в свою любимую игру: называю имя поэта, и та тут же читает наизусть его стихи — от Бродского до Маяковского, от Ольги Берггольц до Дмитрия Кедрова. Ни разу не запнулась.

Наше отделение (гласно или негласно) считается лучшим в интернате. Входишь — и (если ты не в депрессии) с порога будто обволакивает тебя светлое невидимое облако доброй, сильной энергетики. И дело не просто в экстрасенсорике (хотя я давно заметила: в психиатрических клиниках, диспансерах все мы — и психиатры, и «психи» — «немного лошади», то есть экстрасенсы).

Но первоисток, изначалье здешней светлой атмосферы — старшая медсестра Лолита Георгиевна (не от набоковской Лолиты, а от Лолиты Торрес, в честь которой ее назвал отец).

Проработала она здесь 38 лет после медучилища в Твери. Тут, на земле, тогда не было ни ворот, ни плитки на дорожках, ни роскошного здания ФОКСа (физкультурно-оздоровительного комплекса), похожего на огромный трехпалубный корабль, пришвартованный между лесом и садом.

Зато все утопало в сирени — по периметру белой, а внутри — сизой, сиреневой. Белочки ели с рук, вороны пикировали прямо на медицинский колпак…

Сейчас наша Лола на больничном после очередного инфаркта. Мы молимся за нее, мы зажигаем свечи…

У самого входа на этаж — картины, вышитые санитаркой Леночкой (Белоснежкой).

Слева каморка сестры-хозяйки Люд­милы Николаевны, полная сокровищ. Там она припасает очень милые одежки и наряжает в них бабушек, будто на подиум. Постоянно угощает жильцов домашними разносолами, вареньем.

А накануне Масленицы заведующая полночи провела у плиты: пекла блины на весь свой контингент и медперсонал, купила ведерко красной икры и наутро угостила каждого.

Каждый день, входя, Ольга Леонидовна говорит спокойно и радостно: «Я дома». Ну а радость, как известно, размножается делением.

Яблони и вишни в этом году быстро отцвели, зато сирень и ландыши цвели пышно и стойко. Вернулись на место садовые гномы и прочие фигурки из керамики, повесили качели (зимой их опять убирают). Садовник Роман Горшков (называет себя агрономом) продолжает воспитывать кусты и деревья, делая им красивую, правильную крону.

А вчера вернулся из отпуска директор, и всюду разнеслось: «Папа приехал!» Медперсонал удивляется: он просто улыбнется каждому, волосы взъерошит, и все равно все ребята о нем говорят: «Папа!»

По специальности он врач-педиатр, кандидат медицинских наук. Большую часть жизни Леонид Иванович Мусатов проработал в московских органах управления, но по-настоящему нашел себя здесь, можно сказать, в педагогике. И прежде всего в работе с колясочниками, с молодежью с диагнозом ДЦП (детский церебральный паралич), живущими в отдельном пятиэтажном корпусе, связанном с нашим корпусом галереями. Все помещения и переходы украшены картинами местного художника Андрея Щекутьева, галерея на первом этаже называется «Времена года», диваны и шторы подобраны последовательно по цветам зимы, весны, лета, осени, им созвучна и картина Андрея: улыбчивое солнышко в окружении разноцветных (белых, красных, желтых, зеленых) крон деревьев.

Его жена Ирина Мовчан — поэтесса. С тем же диагнозом — ДЦП. Руки и ноги парализованы. Пишет она ртом с помощью специального пневматического принтера — выдувая на нужную букву. Она помогает Андрею общаться (его речь очень затруднена) и пишет стихи к его картинам, а он пишет картины на сюжеты ее стихотворений. Свадьбу праздновали здесь.

Есть своя книга и у Леши Карлова — местного философа, как его тут называют. Особо удалась в книге «Свой взгляд. Записки человека с ДЦП» глава «Мои афоризмы». Много читает сейчас, перечитывает Достоевского.

Круг людей вокруг этих ребят директор называет «наша интеллектуальная молодежь». И готов проводить в общении с ними долгие часы (в том числе на занятиях их киноклуба с обсуждением интеллектуальных кинофильмов, посвященных теме инвалидов как особенных людей). Как сказала Ира Мовчан: «На улице на нас пялятся, как на инопланетян. А ведь наши мозги — не в инвалидной коляске».

Леонид Иванович Мусатов считает себя учеником легендарного доктора, профессора Ксении Александровны Семеновой. Прожив без малого сто лет, она с конца 50-х создала в стране с нуля целую систему работы с больными детским церебральным параличом. Среди множества ее званий и наград есть и премия «Призвание» — «За создание нового направления в медицине».

Однажды (еще в Крыму в конце 50-х, где они работали с мужем) она увидела у стены больницы мать с ребенком, которая одной рукой держала его изуродованные ручки, а другой — кормила, поднося ложку ко рту. Так впервые она увидела больного с ДЦП (в то время этого диагноза в Советском Союзе вообще не существовало). Пройти мимо она не смогла. И уже через две недели научила этого ребенка есть самостоятельно. Следующим был четырнадцатилетний подросток. Его вообще кормили трое: один держал руки, второй открывал и закрывал рот, третий вкладывал в рот ложку. Мальчик много читал, размышлял и, отчаявшись, решил расстаться с жизнью. Поскольку самостоятельно двигаться не мог, начал отказываться от еды. Семенова справилась и с этим случаем. Она поняла главное: чтобы бороться с болезнью, надо тренировать мозг, повторяя одни и те же движения парализованными конечностями, чтобы мозг запоминал их.

С 1958 года, переехав в Москву, Семенова вместе с мужем начинает работать в НИИ судебной психиатрии имени Сербского, где вскоре усилиями Ксении Александровны организуется впервые в стране Отдел восстановительного лечения детей с ДЦП.

А Мусатова больше всего восхищает ее следующий подвиг: ей, считай, в одиночку удалось пробить строительство и финансирование специализированной больницы для детей с ДЦП (строительство растянулось на 12 лет, было закончено лишь в 1983 году).

Научное наследие Семеновой огромно: 8 патентов на изобретения, 12 монографий, несколько сот научных статей, уникальная книга «Восстановительное лечение детей с перинатальным поражением нервной системы и с детским церебральным параличом».

Ее личная жизнь тоже полна героизма. Родившись в 1919 году в Уфе в семье врачей, она пережила арест матери как «врага народа», высылку с отцом на поселение в Норильск. На фоне пережитого у нее начался туберкулез. Случилось чудо: их с отцом разыскала мама, которую выпустили из лагеря. Оставив родителей вдвоем, она попросилась на фронт, скрыв наличие туберкулеза. Начав войну в 1942 году студенткой мединститута, Ксения Александровна закончила ее нейрохирургом, начальником отделения черепно-мозговых ранений.

До последних дней жизни она не оставляла работу, в том числе еженедельно консультируя больных в Марфо-Мариинской обители милосердия.

В одном из своих интервью Ксения Александровна говорила: «Я в последнее время занялась больными после тридцати — это совсем брошенные люди. С помощью нагрузочного костюма космонавтов мои больные заходили, заговорили и совершенно изменились. У многих из них сохранен интеллект, я очень хочу помочь этим людям. «Космические» костюмы делает фирма «Огонек». Ее директор В.В. Чугунов предлагает открыть новый лечебный центр, хочет вложить туда все свои деньги. Но я не могу пробиться к московскому начальству! Представьте, я была у Косыгина, когда понадобилось долларовое оборудование для нашей больницы. Никогда не была ни комсомолкой, ни партийной, но он меня принял!» На его вопрос, что ее на сегодня беспокоит в отечественном здравоохранении больше всего, — она ответила: «Нет тех больниц и тех врачей в этих больницах, которые оказывали бы помощь, как раньше, всем нуждающимся. И это — самое тяжкое».

Из более чем 200 центров, открытых в России профессором К.А. Семеновой, последний был открыт на базе Психоневрологического интерната № 20 в апреле 2017 года.

А 6 октября Ксении Александровны не стало.

«Зато у нас теперь есть свой Ангел-хранитель», — утверждает главврач интерната Кирилл Донатович Малков, бережно перебирая листки с ее биографией.

Администрация интерната и редакция «Новой газеты» обращаются в мэрию Москвы с просьбой присвоить интернату имя профессора К.А. Семеновой.

Среди откликов на предыдущие публикации об интернате есть и такой:

С раннего утра у проходной по субботам ждут волонтеров: студентов, молодых служащих, просто друзей с совместными концертами, театрализациями, играми и подарками. Многие певцы, актеры, музыканты тоже стали друзьями здешним обитателям.

И все же даже этот интернат — своего рода резервация, пусть и уютная, душевная, но отрезанная в своей повседневности от остального мира. А в мировой практике сейчас тренд — это инклюзия, то есть включение инвалидов в жизнь общества, вплоть до расселения интернатов по отдельным, специально оборудованным квартирам.

Поиск контакта, взаимопонимания с инакими, другими людьми — задача перед человечеством не менее грандиозная, чем освоение других планет. И процесс этот не менее долог и труден, чем освоение космоса.

Особенно в России, в которой при Сталине, после войны, появилась традиция прятать фронтовиков-инвалидов по северным, труднодоступным лагерям, а уже при Брежневе на время Олимпиады — за 101-й километр от Москвы, чтоб не портили «картинку». В менталитете общества, к прискорбию, — брезгливое, отчужденное отношение к инвалидам, как к касте прокаженных, стремление увести детей еще в песочнице от контакта с непохожими, другими, с «уродцами».

Я же вижу свою миссию в том, чтобы служить для читателей своего рода зеркальцем того мира, где живут мои новые соседи по этому необычному Дому.