«Школа не помогает строить судьбу»

— Советское образование на фоне других стран можно назвать хорошим. Другое дело, что есть разные координаты, по которым можно оценивать качество образования. Например, можно сравнивать учебные результаты школьников в той же математике или физике. Но даже здесь не все очевидно:

Насчет первого — такой результат в СССР точно был, а вот насчет второго — я как-то не очень уверен. В местах, где мне приходилось работать, частенько бывало, что пропорции в уме могу посчитать только я, притом что в этих местах я был единственным человеком без высшего образования (я ушел с 4-го курса МФТИ).

Если говорить о ностальгии по советской школе, то мне кажется, что все хорошее, что мы о ней помним, связано с тем, что у школьников и преподавателей была цель. Построить коммунизм, полететь на другие планеты и так далее. Наличие этой цели, пускай даже абстрактной, — это то, что отличает советскую школу от нынешней. Сейчас с общими целями у нас гигантский дефицит. А если цели нет, то любое образование становится, вообще говоря, бессмысленным.

Так что вторая координата, по которой можно мерить успех образовательной системы, — это то, помогает ли она людям учиться строить свою судьбу, ставить цели и совершать выбор. Те российские школы, в которых я бываю, в этом детям точно не помогают. Здесь же так называемые «навыки успеха». Определяют их по-разному. Есть, например, отчет BCG о навыках и компетенциях XXI века, который они выпускают к каждому Всемирному экономическому форуму. В 2015 году они сформулировали три категории образовательных результатов. Первую категорию они называют «грамотностями»: вербальной, математической, культурной, научной, ICT, финансовой. Вторая категория — компетенции, пресловутые 4К: коллаборация, коммуникация, критическое мышление и креативность. Третья категория — это навыки: любознательность, упорство, инициативность, уверенность в собственных силах.

Возьмем хотя бы 4К, по которым все вроде бы договорились.

Я могу уверенно утверждать, что в большинстве российских школ образовательная среда не способствует, но препятствует формированию всех этих четырех компетенций. Коллаборация? Дети сидят за партами и ничего не делают вместе (кроме физры, которая для многих детей пытка). Креативность и критическое мышление?

Дети не задают вопросов, от них вопросов не ждут, а возникающий вопрос, по моему мнению, и есть главный результат любой образовательной деятельности. Если вопрос возник, то ребенок найдет на него на ответ. Сам, при помощи учителей, в интернете — это уже не так важно. Я видел curriculum одной из стран наших «геополитических партнеров», он начинается с такого вопроса: «С чего ты взял, уважаемый школьник, что то, что ты прочтешь в учебнике, — правда?» Простой пример подхода для развития критического мышления.

В России есть множество замечательных школ, но в целом, к сожалению, школьная система устроена не так, как хотелось бы.

— Получается, что с образовательной точки зрения большая часть российских школ бессмысленны. Что насчет «социализации»? Или, может быть, школа дает детям трезвое представление о том, как в целом устроены большие бюрократические институты, с которыми им еще много раз предстоит столкнуться во взрослой жизни?

— Вокруг хватает абсурда — это понятно и без школьного опыта. Можно выйти из дома на улицу или просто залезть в Facebook, от школы жизни не спрячешься. А ответ на вопрос, отдавать ли ребенка в школу, можно получить, только сравнив альтернативные возможности. Если ты на работе с 9 утра до 7 вечера, то что будет делать ребенок? Может быть, пусть он лучше сидит за партой, вдруг учителя хорошие попадутся? В Москве такое случается. Чаще в школах с отобранными детьми — как минимум по родителям, которые их туда отдали.

Двое из шести моих детей учились на семейном образовании и в школу толком не ходили. Так вот, социализация у них гораздо лучше, чем у тех детей, кто ходил, потому что они просто не боятся людей. Школа не убила в них доверие к ближнему своему.

Еще мы все понимаем, что для жизненного успеха необходимо упорство. Как в спорте: можно самому бегать трусцой вокруг дома, а можно записаться на секцию. Марафон ты скорее пробежишь, если вокруг тебя есть окружение, которое поднимает твою планку и с которым просто веселее. Мне, например, довелось учиться на физтехе, где была хорошая культура труда. Я уже не помню матана и дифуров, но уверен, что если мне позарез что-то понадобится практически в любом виде деятельности, то я смогу этого добиться, потому что умею напрягаться и концентрироваться на длительное время. Это важно любому, и если школа этого не дает, подумайте, где ваш ребенок получит этот навык. Навряд ли дома.

— Экономисты любят говорить о теории сигналов, согласно которой даже самые хорошие вузы обычно не дают полезных для карьеры знаний. Все дело в том, что работодатели видят в дипломе престижного учебного заведения показатель того, что человек обладает определенной интеллектуальной гибкостью и выносливостью, которая позволила ему пройти отбор и не вылететь за несколько лет обучения. Если использовать эту оптику, то что можно сказать про российское образование?

— Мне кажется, что основная компетенция, которую развивает наша система как школьного, так и высшего образования, — это способность прорваться через тесты, проверки, экзамены и пр. Для выживания полезно, для самостроительства — нет.

Я полагаю, что люди, которые идут учиться в Европе, сами почему-то в этом нуждаются. У нас школы не формируют собственной повестки: я иду в вуз, потому что родителям это кажется правильным или чтобы в армию не попасть. Если ты пошел в университет для того, чтобы научиться строить космические корабли, то списывать ты не будешь, а если по инерции, то научишься прорываться сквозь все эти барьерчики для получения корочки, вот и все.

— Вы сказали о критериях успешного образования, которые считаете важными, и в основном они относятся к разряду soft skills. Но ведь измерить критическое мышление и креативность гораздо сложнее, чем физико-математические навыки.

— Если почитать международных теоретиков и практиков образования, то окажется, что из результатов, не относящихся к знанию, измерить по абсолютной шкале действительно можно немногое. Но притом что компетенции не подлежат абсолютному измерению, мы точно можем измерить среду, которая препятствует или способствует их развитию (чтобы научиться сотрудничеству, нужно сотрудничать, чтобы творить или предпринимать, нужно уметь делать вещи не так, как все, а не бояться ошибиться до обморока). Кроме образовательной среды измерению подлежит школьный климат. Мы третий год подряд делаем анонимный опрос школьников в Калужской области 5–9-х классов про травлю в школе, интерес к урокам, отношения с взрослыми.

Мы увидим даже на улицах, что люди начнут лучше друг к другу относиться.

— Примерно понятно, почему ученики относятся к школе спустя рукава. А что не так со стимулами учителей?

Не потому, что плохие, а потому, что так устроено. Где-то наверху чего-то напридумывали, ты получаешь инструкции, приказы, распоряжения, циркуляры. Тебя не спрашивают, чем тебе помочь в твоей работе, что нужно сделать, чтобы дети хотели учиться.

Есть полюса школьных систем, которые дают хорошие образовательные результаты.

- Первый — это сингапурская модель: точно отлаженный механизм, в котором каждый ученик и учитель точно знают, что им нужно делать. Продумано все, от подготовки учителей до ротации директоров из хороших школ в плохие. Все дети идут по треку, чтобы сдать оксфордский экзамен на год раньше, чем их сверстники в Великобритании. Каждое учительское действие замеряется и оценивается, и такая система требует очень точной наладки. - Второй полюс — это финская школа. Здесь упор делается на автономию, как учителей, так и школьников. Школы сами формируют свои образовательные программы. У нас, по идее, должно быть так же, но 95% школ просто списывают программу с официального образца. То есть у нас нет выстроенной сингапурской модели, и при этом большинство директоров не имеет собственной повестки.

— Наверное, еще важную роль играют зарплаты в образовательной сфере.

— И в Сингапуре и в Финляндии учителям платят хорошо, эта профессия престижна, учителя дорожат своей работой. У нас ситуация последние 30 лет менялась очень сильно: в начале 1990-х профессия учителя была одной из немногих, где продолжали что-то платить. Потом зарплаты учителей сильно отстали от средних по обществу, в педвузы шли люди, которые не могли попасть в более престижные места. Сейчас учительские зарплаты действительно подросли.

Понятно, что во многом эти средние зарплаты выросли за счет увеличения нагрузки, многие учителя работают на двойную ставку и больше (ставка — 18 учебных часов в неделю). Представьте себе жизнь по 6 уроков 6 дней в неделю, при этом надо заполнять кучу бумажек, проверять домашние работы, а еще неплохо бы готовиться к занятиям. При этом в России есть много мест, где нет другой работы, — например, небольшие села или города, из которых ушло производство.

— Смысл программы «Учитель для России» простой: мы привлекаем лучших специалистов, выпускников как педагогических, так и непедагогических специальностей для работы учителями в обычные региональные школы. Принять участие в отборе (наш конкурс — больше 20 человек на место) может любой человек с высшим образованием, средний возраст наших участников — 27 лет. У нас действует многоступенчатая система отбора: он начинается с мотивационного письма, затем есть персональное интервью, групповой ассессмент (очный тур собеседований), который длится целый день и завершается тестом на знание дисциплины.

Когда участник попадает в школу, к нему прикрепляется методист, который помогает строить уроки, и персональный куратор — один из выпускников программы, с которым можно обсудить любые трудные ситуации с учениками, вопросы интеграции в школьный коллектив, получить личностную поддержку в освоении новой профессии. Сейчас наши учителя преподают уже более чем в 60 школах в 5 регионах: Воронежская, Калужская, Новгородская и Тамбовская области (и совсем немного — в Москве и области, но это не наш основной фокус). Мы выбираем школы с качеством образования средним и ниже среднего по области и с директорами, которые открыты к изменениям.

— Как вы мотивируете молодых людей преподавать в региональных школах?

— Мотивация ребят, которые подают к нам заявки, чаще всего включает три пункта.

люди, которые понимают, что им повезло больше, чем многим другим, и хотят, чтобы у всех были одинаковые жизненные шансы. Их мотивация — помочь каждому ребенку раскрыть свой потенциал. Второй тип мотивации — профессиональный, для многих работа учителем принесет больше счастья, чем любая другая, и мы помогаем тем, кто без нас не смог бы это сделать: если вы хотите преподавать после мехмата в обычной школе, то вас не возьму туда без корочки о педагогическом образовании. Ну и стартовая зарплата в таких местах будет тысяч 12, а мы доплачиваем стипендию: 35 тысяч в месяц. И третья мотивация — карьерная: мы сумели стать очень модными. Строчка в резюме «Учитель для России» — это очень правильная строчка. Работодатели сферы образования — и речь не только о школах — конкурируют за наших выпускников. Но абсолютно каждый кандидат, который проходит отбор, в первую очередь хочет принести пользу детям. Человека, который хочет присоединиться к программе только из-за карьерных возможностей, отсеет система отбора.

— И многие люди остаются в образовательной сфере после окончания программы?

— Мы запустились в 2015 году, с тех пор провели четыре набора, всего около 300 человек. Из первого набора в образовании остались все, в своих школах — около 30% ребят. Они настоящие герои: на третий год преподавания мы перестаем платить поддерживающую стипендию. Некоторые получают гранты под конкретные проекты: например, превращают школьные библиотеки из пыльных комнат в полезные и безопасные пространства, устраивают в школах театральные студии. Треть наших учителей после программы хантят лучшие московские школы.

— До того как перейти в образование, вы занимались вполне себе коммерческой деятельностью и успели построить успешный бизнес по подбору персонала для крупных компаний. Что заставило вас в конце концов переключиться на общественную деятельность?

— Я сам учился в двух школах: сначала в обычной, то бишь в плохой, а потом в очень хорошей. Это были два разных мира. В хорошей школе первый месяц я не верил, что это происходит со мной, что я кому-то интересен, что можно не бояться людей вокруг.

Поэтому можно сказать, что я спасаю маленького Федю, которому когда-то было плохо в школе. Последний год мы много изучаем то, как люди думают и измеряют счастье, больше всего мне нравится язык отца позитивной психологии Мартина Селигмана.

Селигман говорит, что счастье социальное, профессиональное или организационное укладывается всего в пять категорий, которые он называет акронимом PERMA. Это позитивные эмоции, вовлеченность, отношения, смысл и достижения. Он говорит, что любого из этих элементов в принципе достаточно, чтобы быть счастливым, но в обычных школах вы не найдете ничего из перечисленного выше. Я хочу сделать наш мир счастливее.

— Вы когда-нибудь сталкивались с давлением со стороны властей? Ведь школьники сейчас — группа риска, все пытаются оградить их от «враждебного» влияния и проследить, чтобы они не ходили на оппозиционные митинги.

— Поначалу нам не верили: вот, пришли какие-то громкоголосые любители из Москвы. Сейчас мы очень плотно сотрудничаем с региональными министрами образования. Я не думаю, что мы как-то противоречим повестке федерального министерства, хотя с ними контактов почти не имеем. Если говорить про ФГОС и про майские указы, то мы точно в этом деле помощники.

Что касается политического давления, то в школах много страха и без этого. Страха перед всем на свете. Modus operandi большинства школ — как бы чего ни вышло. Конкретно политическая повестка сильно на нас не сказывается. Зато я хорошо помню, как мы собрали наш первый набор учителей после того, как они вышли в школы, и

Система устроена таким образом, что выполнять все инструкции просто невозможно, не останется время на преподавание. А где ложь, там и страх, где страх, там ложь.

Был еще такой прекрасный случай. Мы делали наш первый Летний институт в городе Талдоме в Московской области. В рамках ЛИ для учителей мы делаем трехнедельный бесплатный образовательный лагерь в одной из городских школ. Так вот, на урок английского в эту школу пришла американская семья, которая когда-то усыновила ребенка из Талдома. Они спросили: «Дети, а кто из вас хотел бы уехать в Америку?» Угадайте, сколько из 15 человек подняли руки? Все. Вот поэтому-то у нас и не любят Америку.