«Для меня любая блокадная дата — это прежде всего скорбь и боль»
В эти дни, когда много спорят о том, нужен ли в день снятия блокады военный парад, мнение Натальи Соболевой, одноклассницы Тани Савичевой, должно быть услышано
Три года назад, когда «Новая» брала у Натальи Федоровны интервью, ей было уже далеко за 80. Несмотря на возраст, блокаду она помнила в мельчайших деталях, все имена и даты. И с удивительным спокойствием рассказывала о вещах, о которых другие бы умолчали. Воспоминания Натальи Федоровны совсем не подходят к юбилейным датам — к ним полагается писать о героях и подвигах. А у нее рассказы, от которых волосы становятся дыбом. Слушаешь и не понимаешь, как человеку не страшно такое говорить. Но ей уже не страшно. Она пережила столько, что бояться ей уже нечего. Единственное, чего она хочет, — чтобы подобное не повторилось больше никогда.
Фото: Елена Лукьянова, «Новая в Петербурге»
«Память о блокаде — скорбная, в ней нет места для ликования или триумфа… Долгое время был очень хороший обычай: в День снятия блокады, 27 января, ставить на окно зажженную свечу. Мы смотрели на окна — в семь вечера зажигались огоньки, то там, то тут. Так вспоминали о своих погибших, и было отрадно сознавать, что с тобой скорбят незнакомые, но близкие люди…
Вымер ли тогда город? Нет, он был жив. Даже дети, маленькие дети, шли куда? В школу. Сами школы были закрыты. Но в подвалах, в бомбоубежищах появились небольшие группы, и уцелевшие учителя пытались донести до детей крупицы знаний. Я одна из тех, кто ходил в школу. Через ледяную мглу, в минус 40. Когда не было ни света, ни воды, и трупы, кругом трупы — на лестницах, на улицах, их везут на саночках те, кто еще способен ходить…
Но мы все равно шли в школу. Она была в бомбоубежище дома 13 по 2-й линии Васильевского острова. Закутавшись во что только можно, замерзшими пальцами мы пытались что-то писать.
В январе 1942-го я зашла к товарищу, которого не было несколько дней в школе, и узнала — умер не только он, вымерла вся его семья. В ту зиму у меня умер отец, бабушка, дедушка и другие близкие родственники.
Отношение к дате 27 января связано для меня с очень тяжелыми воспоминаниями. Долгие годы власти старались всячески принизить подвиг ленинградцев в страшные дни блокады — количество погибших умышленно уменьшалось. Святая святых — Музей блокады в Соляном переулке — был разгромлен, подлинные вещи — уничтожены. Конечно, немало этому способствовало «Ленинградское дело». Громко не отмечалось даже 250-летие Петербурга — Ленинграда. Где уж тут уважение к павшим блокадникам. Учась в техникуме, я поинтересовалась в канцелярии, почему мне отказано в небольшой денежной надбавке, в то время как однокурснице ее дали. И получила ответ: «Так у нее отец погиб на фронте, а твой подох с голоду». И это не единичный случай. Это всех касалось, у кого родители в блокаду умерли. Уважение к блокадникам пришло позднее. Конечно, постепенно воздвигали мемориальные кладбища, и мы несли туда цветы и венки и скорбели, скорбели.
Прошло 75 лет, и выросло целых три поколения. Возможно, для многих молодых сегодня интереснее и важнее не сама блокада, а факт военной победы и освобождения города. Быть может, кому-то покажется уместным и этот военный парад… Но для тех, кто выжил в блокаде и кто помнит ее, любая блокадная дата — это прежде всего скорбь и боль».
Из воспоминаний Натальи СОБОЛЕВОЙ
P.S.
P.S.
Наталья Соболева, одноклассница Тани Савичевой, оставалась в блокадном Ленинграде с начала войны по октябрь 1943 года. Ее блокадные воспоминания были опубликованы в «Новой газете в Санкт-Петербурге» от 7 июня 2015 года.
ВСЕ МАТЕРИАЛЫ ПЕТЕРБУРГСКОЙ РЕДАКЦИИ | АРХИВ ПУБЛИКАЦИЙ | PDF
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»