«Тигр не может быть ручным»

Прекратить издевательства над животными! Цирковая дрессура — узаконенное преступление! Животных избивают, мучат, заставляя выполнять противоестественные для них трюки.

Так считают многие.

Наткнулся на интервью пятнадцатилетней давности, которое дал бывший дрессировщик медведей, бросивший профессию и откровенно рассказавший, что он творил с беззащитными зверями. Он утверждает, что это — общепринятая и единственно возможная практика; так поступают все, иначе никакой успех невозможен. Впрочем, оговорился: «Хотя я слышал о дрессировщике Николае Павленко, который будто бы вообще обходится без стека».

Именно эта оговорка и заставила меня отнестись с подозрением ко всем поведанным журналисту откровениям, от которых, и правда, кровь стынет в жилах. Потому что в мире цирка невозможно походя сказать о Павленко: «да, слышал». Это абсолютный авторитет, лауреат всего и вся, в том числе единственный в мире дрессировщик — обладатель «Золотого клоуна» Монте-Карло, выше награды не бывает.

Аттракцион Павленко, принесший ему славу, — двенадцать (это сейчас; а было и восемнадцать) тигров и сам дрессировщик во фраке, управляющий ими дирижерской палочкой. Ключевой момент шоу: три тигра, оскалившись, наступают на артиста от центра до края манежа, там он взмахом палочки поднимает зверей на дыбы, и те пятятся от него на задних лапах. Ну и, конечно, разнообразные прыжки через огненные кольца и прочее.

За несколько последних лет я видел этот номер четыре раза. Предположения, будто животных перед выходом на арену накачивают лекарствами, минимально правдоподобными мне не кажутся. Если бы я обладал непосредственностью Эдгара Запашного, я бы даже назвал их идиотскими.

Чтобы поговорить о дрессуре с Павленко, пришлось лететь в Екатеринбург. А что делать? Его маршрут этого года пролегает от Иркутска, через Омск, сюда, на Урал, потом — Тюмень, потом — Нижний Тагил. И везде — по месяцу-полтора.

В Тюмени он отметит свой 75-летний юбилей. По нему не скажешь, но Павленко — старейший действующий дрессировщик России.

Самое поразительное это то, как он держится на сцене. Ни одного лишнего жеста, специально зафиксированного, чтобы зритель оценил. Человек спокойно ходит туда-сюда по арене, плавно взмахивает своей палочкой; никаких резких движений — вообще.

Из тигрятника мы перешли в гримерку, где я был гневно облаян японским шпицем-пенсионером, уже закончившим профессиональную карьеру и украшающим повседневную жизнь супругов Павленко.

Исполнив долг хозяина, Веничка был взят на колени и серьезному разговору не мешал.

Николай Павленко:

— Ни у одного нашего артиста зверей с воли нет, пусть не врут. Но я подразделяю животных на две категории. Полноценные и неполноценные. Полноценные — это те, которых родила и выкормила мать, это те, кого никто и никогда не берет в руки. Она их воспитывает. И главное в этом воспитании — ненавидеть человека. Все живое избегает встречи с человеком.

Потом, месяца через четыре, я этих тигрят — по одному — свожу с группой, с молодыми тиграми. Малыши — дурные, не соображают, что их могут ударить, поранить. Один привыкнет — следующего подсаживаем, формируем группу.

Когда Бугримова первый раз ко мне приехала, заходим в тигрятник, и я ей говорю: сейчас вы, Ирина Николаевна, увидите, чего никогда в жизни не видели. Она еще так посмотрела: мол, давай-давай, мальчик. А у порога остановилась, даже рот открыла: разве такое возможно?! Какой же возраст? Я говорю — от шести месяцев до двух лет. Кто постарше — вот с такими клычищами. В год у них меняются молочные зубы на постоянные. И малыши между их лапами ходят, друг за другом гоняются.

И есть другая категория тигров, когда самки не кормят. А, как правило, не кормят те, которых самих мать не кормила. Этих животных я и считаю неполноценными. У них неустоявшаяся психика и так далее.

Так сложилась жизнь, что у меня нет ручных тигров. У меня все тигры, которых я не могу погладить. Люди удивляются: как же вы репетируете? А я не представляю, когда тигра на поводке водят.

— Был у меня один тигр. Единственный. Но это был не мой тигр, не моего гнезда. Мой товарищ уезжал с программой в Америку, менял нас, мы оттуда только вернулись. А у него двое тигрят родились, и мать кормить отказалась. Он мне говорит: выручай, забери тигрят себе.

Ну я уже сказал, я тигрят стараюсь не выкармливать, смотрю на таких — как на несчастных. Но что делать? Выкормил. Одна тигрица выросла с большими дефектами экстерьерными, явно выраженными признаками рахита. И я ее отдал в зоопарк. А тигра оставил. Назвал его Тед, в часть нашего менеджера американского. И рос он совсем-совсем ручным. Дай-ка, думаю, попробую его на поводке поводить, попробовал и бросил это дело. Я как раз собирался в Монте-Карло, было мне не до него, возился с программой, не до поводков. Да и на черта мне он нужен, этот ручной тигр? Вернулся из Монте-Карло, начались гастроли в Кривом Роге, потом Москва, Цирк на проспекте Вернадского. И звонят киношники, им тигр понадобился для чего-то. И нужен маленький, как раз Тед подходит. Сделали быстренько маленькую клеточку, поставили в автобус, приехали. Я его взял на поводок. И он — как будто сто лет на поводке ходил! Вечером возвращаемся в цирк, жена спрашивает: «Как?» — «Света! Это — божий подарок! Это — судьба. Это не тигр, а сказка!»

Этот тигр прожил у меня дольше всех — 21 год 4 месяца и 11 дней, дату его рождения я знал.

Я его взял в работу. Он такой был медлительный, тормозил. И я его снял. Но потом, как он стал на поводке ходить, я себе сказал: да ничего другого от него и не требуется. Мы ему клетку отдельную сделали, до сих пор так и называем: клетка Теда. Она на колесиках, ставим ее в машину, приезжаем куда надо, надеваю на него ошейник, он выпрыгивает. И мы гуляем.

Где Тед только не был, где только не ходил! Всю Европу проходил, Японию, Гонконг. На каких только приемах он не был, по каким этажам не ходил, в каких лифтах не ездил! Каких президентов, губернаторов не повидал!

Единственный недостаток — это же тигр, самец, он всюду ставит метки. И мы всюду с собой возили дезодорант, тряпки, мешок с опилками.

Так вот. Мы, значит, в Голландии. Весна. Снежок подтаял, на траве каша. Мы идем, вокруг красота всякая. Тед все это прошел, описал, мы пульверизатором сбрызнули. На ступеньках — представитель голландского цирка, мэр города, наш руководитель. А недалеко — машина, куда мы с Тедом и направляемся. И заходим на траву. А тигры обожают воду и зелень, траву, кусты. И он как прыгнул, потом еще и еще раз, а там впереди посреди площади была такая клумба не клумба, и он — туда. В общем, я за ним, ноги у меня разъезжаются, чувствую, падаю, и он меня потащит по этой жиже. И поводок небольшой, метра полтора.

— Да. И я его отпускаю. Он еще пару раз прыгнул, остановился, я подошел, подобрал поводок, довел до машины. И подумал: а если бы люди испугались и побежали? Мне потом подарили потрясающую тесьму, как ее ни крути, она никогда не сворачивалась, оставалась лентой. И я потом всю жизнь на этой лонже его проводил. Чтоб, если вдруг рванет, эту лонжу зацепить за дерево или столб.

— Тогда не было еще этой истерии. И тогда не было ни у нас, ни за рубежом такого массового содержания диких животных совершенно ничего не соображающими людьми. Я вам так скажу: даже психологию домашней собаки знают очень немногие собаководы. Люди вставляют свои мозги и свой разум животным. А они думают совсем по-другому.

— Что они могут быть ручными.

— Эта история с Берберовыми шла параллельно с историей Джой Адамсон, прославленной любительницей львов. И чем кончилось? В том заповеднике (национальном парке), где они обосновались, где им дали приют, они быстро дезорганизовали местных львов: те перестали бояться людей. И стали жрать африканцев. В результате африканцы убили Адамсон, уничтожили всех львов, которых коснулась ее рука, и завезли диких. Баланс восстановился.

— Мозгами они шевелят, как уловить жертву. Но до них не доходит, что я ничем не защищен и что вполне могу быть жертвой. Я думаю, что у человека есть аура, помогающая к себе не допустить ближе, чем возможно. И чем она сильнее, чем ярче, тем скорее перед ней пасуют. Думаю, что-то такое и у меня с тиграми.

Николай Павленко:

— Что за разговоры, что за споры: можно держать дома хищников или нельзя? Однозначно: нельзя! Законом запретить! Но до сегодняшнего дня не приняли даже закон, чтобы упорядочить содержание хотя бы собак в городе. А хотите тигров защищать, так не с цирками воюйте, не с зоопарками, не президенту лапшу на уши вешайте о каких-то «лечебницах» в природных условиях, а уберите трассу, проложенную через Уссурийский заповедник, закройте его для праздношатающихся бомжей да добытчиков женьшеня. Там не должно быть человеческого запаха, а у них егеря на мотоциклах разъезжают да сорго сеют, чтоб оленей прикармливать и за панты отстреливать.

А они под телекамеры «спасают» тигрицу, у которой нет половины челюсти. Такие все равно не жильцы. Для чего их оставлять жить? В природу не вернешь, в зоопарк не посадишь: зачем показывать ущербное животное?

— Это не гуманизм. Да, жалко. Собака парализована, задние лапы не двигаются, а ей тележку какую-то пристраивают. Мучают животное. Это, наоборот, жестоко. Ради самоощущения, что ты можешь помочь, а само животное мучается страшно. Я не сторонник такого. Я понимаю, если взять животное на сутки-двое, сделать что-то, оказать помощь и выпустить.

Надо трезво относиться. У меня заболела тигрица, рак горла. Она еще была упитанная, работала. И что? Можно было бы потянуть, фаршиком покормить. Помучить. Я смотрю так: дай спокойно животному умереть, не надо его мучить, продлевать изо всех сил ему жизнь. Надо отличать гуманность от жестокости. Я считаю, что это — жестоко.

***

Николай Павленко:

— Вот у меня три диска, я снимал все свои репетиции, с первого дня выхода тигренка на манеж. Так у меня самого не хватает сил и терпения их пересмотреть.

Покажите человека, чтобы он битьем животное подготовил к выступлению! Дрессировка — это выработка условных рефлексов, и ничего другого. Это мини-зоопсихологическая лаборатория.

Эти диски пересмотреть никто не хочет. Никто и не смотрел. Приеду в Москву и отдам Запашным, может, им пригодятся. Никто не хочет учиться работать, не приходит за опытом. Это же колоссальный труд. Куда легче взять одно несчастное животное и ездить с ним по городам и весям. Вот кто издевается над животными, но на эти крохотные частные цирки никакие «зеленые» внимания не обращают. Защищаете животных — так выходите на правительство, добивайтесь принятия закона, чтобы частные цирки хотя бы получали лицензию.

У меня был рабочий, мечтал стать артистом. Деревенский парень, малообразованный, ничего не читал, ничем не интересовался. Отработали мы Японию, приезжаем во Владивосток. Втихаря от меня он купил двух гималайских медвежат. И уехал с этими медведями, выступает по детским садам. А потом почувствовал вкус денег, приобрел маленькое шапито, животных прикупил, да не кого-нибудь — тигров. Вспоминает, что у меня видел, объявляет себя моим учеником, даже мне привозил показывать. Я был в полном ужасе. А он по стране разъезжает, зимой да по северным холодным областям! Повез своих тигров в Якутск! Открыли машину, а все тигры — мертвые. То ли от обогревателей угорели, то ли замерзли. Идиот!

Вот чем заниматься надо — лицензировать, проверять, контролировать.

Но зато чтобы попасть, скажем, во Францию с животными, я должен пройти изматывающий экзамен. Причем комиссия глупейшая! [Там спрашивают] «А что, если ваш слон вдруг взбесится, ваши действия?» — «Слон? Взбесится? Отчего? В любом случае убивать его я не дам, ответил наш врач».

Пистолеты, брандспойты… Сейчас я узнал, что, слава богу, главк забрал у дрессировщиков все оружие.

Вся беда в том, что «защитники животных» не понимают в животных, как правило, ни-че-го. Ведь ничего невозможного мы с животными не делаем. Только то, что допускает природа слона, тигра, обезьяны, медведя. И поэтому трюки, которые они делают, одни и те же на всех аренах, других не будет. И силой ничего от них не добьешься. Они крепкие, сильные, злобные, но у них очень хрупкая, очень ранимая психика. Как у всех теплокровных, в том числе у гомо сапиенс.

Нам говорят: вы заставляете прыгнуть тигра через огненное кольцо, вы над ним издеваетесь! Под напором «зеленых» мне в Германии даже сделали потрясающе «безопасное» кольцо, имитирующее огонь: лампочки, ленточки, вентиляторы — полная иллюзия. Ужасно дорого, конечно. Я хотел его забрать с собой, но потом одумался и оставил.

Я вам скажу, может быть, неожиданную для кого-то вещь: никто из них не боится огня. Сложно научить прыгнуть в кольцо, затянутое бумагой. А после этого все остальное — ерунда.

***

Лет десять назад я чувствовал себя очень плохо, потому что видел: разваливается группа, тигры катастрофически стареют. И вот один не хочет прыгать, другому трудно ходить по «пятакам», третий боится четвертого — он прыгнет, а тот его за жопу схватит. Я понимаю, старость надо уважать. Тигр идет назад на задних лапах, вдруг сбился, но мясо я ему все равно даю. Вот сегодня, вы видели, когда уже уходили, я специально всех задержал, чтобы старик успел пройти — они же звери, нападут, порвут.

Никому не нужны старики.

А тогда мне было так плохо: разваливается старая группа, что делать — не знаю. Уходить надо на пенсию, под топот собственных копыт. И вдруг — пошло. Эта [тигрица] родила, другая… Опа! У меня новая группа, я ее готовлю, уже за два месяца до выпуска я спокоен, стал ночами спать. А там в Японию — 120 представлений, по три в день, по два. И я все отшлифовываю.

Эти тигры и проводят меня на пенсию. Я сегодня работаю из-за них. Никто другой не будет создавать им те условия, к которым они уже привыкли, в которых выросли. Я не хочу сказать, что их не будут кормить и так далее. Но я уже присмотрел место, куда их можно будет пристроить. А пока пусть у них останется еще кусок цирковой жизни.

— Да. Когда много приходится выступать, им, конечно, надоедает. Но после даже короткого перерыва работают с удовольствием.

Это мои последние животные. Свой прошлый юбилей я отработал с ними в Москве. А на этот юбилей ни в Москву, ни в Ленинград не поеду, отработаю его в Тюмени. И сделаю свой юбилей не для публики, а для цирковых, для людей, которые меня любят, которые приедут, и для людей, с которыми работаю в программе.

— Пока не скажу, но в хорошее место.