Недавнее выступление Путина на международном форуме «Технопром» в Новосибирске про еще один научно-технический прорыв затевалось как программное, но выглядело дежурным, особенно на фоне телеобращения с прорывом в пенсионной реформе. Однако в таких мероприятиях еще до всякого научного и делового контента важен знак — сам факт присутствия лица.
При всем уважении к участникам, для большой политики это все же сигнальный антураж — фон для обозначения намерений. И тогда все обретает смысл: буквально на наших глазах оформляется тренд «назад в будущее» — к модернизационной риторике десятилетней давности, хотя и с ограничениями, сливающими этот прорыв в ту же дыру, что и прошлый. Но это не для веры в очередной прорыв, каких у нас уже не меньше окончательных побед в Сирии, а для понимания, каким власть видит положение дел и к чему все идет. Если больше не выходит отлеживаться в славном прошлом и приходится опять рваться в светлое будущее, значит, проблемы критичны не только в идеологии, но и в политике, экономике и социальной сфере.
Синусоида
Долгоиграющий смысл таких выступлений начальства определяется их местом на общей траектории идеологического процесса. Этот график — правильная синусоида. После безыдейной «лихости» 1990-х и «стабильности» начала 2000-х первые признаки системной реабилитации идеологии появились около 2008 года.Тогда в «Стратегии 2020» и проектах ИНСОРа (Института современного развития) ударной темой стала модернизация с «полным фаршем» инноваций, высокой добавленной стоимости, экономики знания и человеческого капитала. Хотя мем «преодоления технологического отставания» обкатывался на Старой площади еще с 2002 года, именно в заготовках «плана Путина» он заработал в общем контексте снятия с нефтяной иглы, преодоления экспортно-сырьевой ориентации, зависимости от импорта товаров и технологий. В общем виде это называлось «смена вектора развития с сырьевого на инновационный» или просто — «модернизация».
Затем случился обвальный разворот к моральным ценностям, духовной традиции и скрепам. Будто одни и те же люди на мгновение вышли — и тут же снова зашли во власть, но уже с другими лицами, мозгами, воспитанием и прошлым. Это называется оперативная смена «идеологической конфессии».
Не так важно, когда именно у нас ощутили исчерпанность идеологии духовного ретро, скреп и любви к царям: такие идеологии тупиковы по определению даже для политического пиара. Они повторяемы и быстро набивают оскомину (помимо цены на нефть брежневский режим добила элементарная скука). Этот дух отрывает политику от «прогрессивного человечества» и новых поколений в самой стране. Он плохо вяжется с реалиями жизни, со всеми этими гаджетами, девайсами, сетями и пр. Он резко конфликтует со «структурами повседневности» и «материальной цивилизацией», а это уже серьезно.
«Смена галса» часто видна не сразу и поначалу проступает изменениями в политическом лексиконе. Интересно наблюдать, как в оперативном словаре идеологии «духовные ценности», «культурные традиции» и «цивилизационные коды» теснятся «прорывами», «рывками» и «амбициозными планами» с отчаянными заверениями: «мы это сделаем!» Но при всем нашем непостоянстве надо понимать, что в таких разворотах нельзя упражняться сколько заблагорассудится: лимит практически исчерпан. Регулярные смены курса переходят во вращение, выглядящее «слишком бесконечным».
«Модернизация»: иногда она возвращается
Политика зависит от языка и нередко плутает только из-за того, что со словом обошлись не так. При одном упоминании о «модернизации» многих сейчас коробит. Для бюрократии это сигнал, что опять будут втягивать в нереальные проекты, подрывающие основы легитимного порядка. Для рядовых граждан это убитая идея, в которую заставили поверить, но сами же и предали.
Дело осложняется вмешательством политтехнологии. Модернизация, сочиненная под «план Путина», за годы местоблюстительства сама собой склеилась с образом Медведева. Возвращаясь в Кремль, национальный лидер не мог предстать в сомнительной и для него категорически неприемлемой роли — продолжателя дела своего последователя. Если бы не этот идеологический и политтехнологический казус, разворот от модернизации к скрепам был бы не нужен и даже немыслим: вождь не может ошибаться, а тем более поправлять сам себя на 180 градусов. Если бы не пауза в президентстве, мы при тех же результатах и далее читали бы отчеты об ураганном преодолении технологического отставания и триумфах импортозамещения. Дело уже шло к новой религии «нефтяного экзорцизма» со стигматами «снятия с иглы».
Возвращаясь на новом витке (а не просто после технологической паузы), Путин должен был провозгласить нечто столь же фундаментальное, но другое. Ничего лучше разворота «все вдруг» не придумали.
Страна в одночасье развернулась от светлого будущего к славному прошлому и от бытия к сознанию. И вот теперь вся эта архаика буксует на фоне инновационного бума там и запроса на перемены здесь.
Сказываются не только собственные приключения, но и внешние вызовы. Сырьевая зависимость сама не рассасывается, а внешнеполитические эксперименты сделали в настоящем то, что еще только в будущем должны были сделать новейшие технологии добычи, альтернативной энергетики и пр. Санкции с опережением играют роль обвала нефтяных котировок технологическим прорывом. Исчерпание резервного фонда и авральное импортозамещение фальсификатом показали, что такое кризис ресурсной модели даже не в острой фазе. В итоге вновь востребованы динамика и образы будущего: специальным указом правительству поручено организовать исторический рывок «на днях». Политики, ученые и составители программ все еще цедят слово «модернизация» через силу и сквозь зубы, но еще немного, и этому лозунгу все опять будут аплодировать стоя.
Модернизация по жизненным показаниям
Поворот к будущему по темпам не повторяет падение в ретро. Идеология прорыва не выглядит прорывом в идеологии. Прогрессизм с претензиями в масштабе цивилизации внедряется постепенно. Первые симптомы и вовсе выглядели фрагментарно: цифровизация, роботизация, искусственный интеллект. Но сейчас возвращается главное: победное благодушие вновь сменяется словами об императивности вызова и масштабе задачи.
В Новосибирске вновь использован прием максимизации проблемы: «По сути, от передовых технологий, их эффективной разработки и быстрого, что самое главное, внедрения зависит жизнеспособность целых народов, целых обществ и государств, позиции стран в мире, особенно таких крупных государств, как Россия». Это уже близко к алармистской тираде 2008 года на расширенном заседании Государственного совета по «Стратегии 2020»: «И это неизбежно ведет к росту зависимости России от импорта товаров и технологий, к закреплению за нами роли сырьевого придатка мировой экономики». Мы «не сможем обеспечить ни безопасность страны, ни ее нормального развития, подвергнем угрозе само ее существование».
Однако до полноценной «Модернизации-2008» многое еще недотягивает. Об экспортно-сырьевой зависимости в целом пока говорят редко и глухо, избегая обидных мотивов «снятия с иглы» и «сырьевого придатка», не говоря о «самом существовании страны». Проблемы «жизнеспособности» и «выживания» — это для других; для России новый прорыв в технологиях — это добавление еще одной исторической победы. Тревожность присутствует, но не нарушает общей атмосферы подъема и ликования.
Прорыв опять видится узкотехнологическим и технократическим, не требующим изменений в социогуманитарной сфере, в политике, культуре, идеологии и архетипах сознания. Даже вечные вопросы непреодолимых трудностей внедрения власть адресует ученым, а не самой себе. Претензии предъявляются тем, кто генерирует, а не тем, кто не внедряет. С таким же успехом можно предъявлять претензии по деньгам к художникам, а не к дилерам арт-рынка. В пробуксовках внедрения опять виновата сама наука, а не ресурсо-ориентированная экономика, которая инновации генетически отторгает, и не институциональная среда, которая эту экономику делает, во-первых, ригидной и контринновационной, а во-вторых, нереформируемой. Проблемы внедрения вешаются на кого угодно, но не на тех, кто должен внедрять по роду своей деятельности. Тем более ими не грузят тех, кто такому внедрению систематически препятствует в силу своей клановой встроенности в систему перераспределения и администрирования. Здесь надо собирать не ученых для выслушивания благих призывов, а, например, ответственных за техрегулирование — за обязательное нормирование и стандартизацию, допуск на рынок и оценку соответствия, государственный контроль и надзор. И для начала посносить головы — если остальное в обеспечении прорыва пока получается хуже или не получается вовсе.
Все это проверено и не раз. Федеральный закон № 244-ФЗ «Об инновационном центре «Сколково» не зря отменил для данного проекта отечественную систему технического регулирования. Все, что касается норм, стандартов, экспертизы и согласований отдано «на усмотрение управляющей компании». Люди прекрасно понимали, что с действующими правилами и процедурами сделать ничего нельзя, но закрыли глаза на то, что сгенерированный ими продукт в итоге окажется за воротами, во власти все тех же норм, регуляторов и контролеров. С такими мегапроектами система и дальше обречена изредка и по вызову симулировать инновационный оргазм в отсутствие регулярной жизни всего научно-производственного комплекса.
Перераспределительная, ресурсная модель накладывает отпечаток и на саму идеологию «прорыва». Сейчас собираются цифровизацию повесить на бизнес. В этой логике и саму идею прорыва осторожные люди начинают воспринимать как еще один бизнес-план по изъятию средств на стратегическую программу — что-то вроде повышения пенсионного возраста. В итоге мы получим сверхмощную концентрацию ресурсов, но в интересах не прорыва, а очередной фазы перераспределения.
Те же проблемы с главной составляющей прорыва — с наукой. Существующая система администрирования резко сокращает отечественной науке часы ее вялотекущей жизни. Здесь тоже обращаться надо не к ученым, а к тем, кто систематически мешает науке делать свое дело. За последние годы в этом направлении особенно много достижений. Даже на этом форуме витало представление о науке как об одной из отраслей массового производства, будто речь идет о гвоздях или патронах. Это вскрывает не только полное непонимание специфики научной деятельности, но и более общую проблему. Работает многоуровневая система имитации. Политическая власть в контакте с населением симулирует тотальность нескончаемых побед и свершений. Этажом ниже исполнительная вертикаль симулирует исполнение популистских приказов и целых программ, но и от науки требует не результата, а его имитации в формальной библиометрии, например, в отчетности голым количеством статей.
То же с образованием.
Премьером перед страной поставлена амбициозная задача: войти в топ-10 мировых образовательных систем. Но уже начали — с Европейского университета в Санкт-Петербурге и «Шанинки».
Создается впечатление, что для прорыва у нас есть все, и осталось лишь его совершить, тогда как на самом деле есть все, чтобы он не состоялся и даже оказался в принципе невозможным. Страна бросается в прорыв, не обсуждая условий его реализации, в том числе выходящих за компетенции собственно науки. Установки класса «мегасайенс» — это очень эффектно, но все же до этого надо что-то делать с политическим климатом и порожденной им катастрофической утечкой мозгов, с тем, что наука и образование уже превратились в сырьевые отрасли и производства низкого передела.
Модернизация-2008 рассматривалась не только как научно-технологическая: за кадром маячил лозунг «Свобода лучше, чем несвобода». Сейчас это слово, уже ставшее почти бранным, вновь всплывает в текстах руководства. Например, так: «…Объединяя усилия государства, бизнеса, научно-образовательного сообщества, расширяя свободу для инициативы и творчества наших людей». Тренд от «скреп» к раскрепощению обозначен; можно заключать пари, где именно процесс остановится.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»