Я, конечно, и раньше знала про дело «Нового величия», про провокатора из органов, про необъяснимую (как мне казалось) жестокость по отношению к обвиняемым, но по-настоящему думать про это я стала, когда прочитала в «Новой газете» статью «По ней даже тюрьма плачет» — о том, что происходит с Аней Павликовой, которая попала в СИЗО, когда ей было семнадцать.
То есть «думать» даже не то слово. Есть такая известная иллюстрация мысли экзистенциалистов о том, что как «существующее» мы осознаем «существенное»: «Если ты влюблена и ждешь звонка от предмета своей страсти, ты можешь весь вечер «слышать» только одно: он не звонит». Это должно быть понятно всем на самом человеческом уровне — уверена, многие, как и я, дни и недели своей юности проводили, прислушиваясь к такому «незвонку».
«Непроисходящее» в этом деле наполнило мою жизнь:
- Ане НЕ изменили меру пресечения,
- девочек (ее и проходящую по тому же делу девятнадцатилетнюю Машу Дубовик), в сущности, НЕ лечат,
- надежды на осмысленное решение этого дела, в котором нет состава преступления, НЕ становится больше.
И конечно, я не могла удержаться от «переноса». Я представляла себе своих детей (мой сын немногим младше Ани Павликовой) и их друзей, в доверие к которым втерся взрослый человек, умеющий складно говорить и поднаторевший в манипулировании. Он будет нажимать на нужные кнопки, приводить параллели из «Игры престолов» и цитировать их любимых рэперов… Недавно Григорий Ревзин написал, что методы, которыми состряпано дело «Нового величия», создают впечатление, что в заложники взяли всех.
От ощущения, что всех подростков, всех юных взяли в заложники, действительно отделаться невозможно.
«Передавай всем привет. Не нервничайте и не думайте о плохом. Все будет хорошо, вы ведь меня знаете. 9 июня 2018 года. Аня». Письмо Ани Павликовой родным из СИЗО. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»
В этом состоянии души я написала своим подругам. Тут я не могу не затормозить и не похвастаться тем, что, выходит, правильно выбирала в жизни подруг — все, кому я написала, откликнулись и поддержали сразу, да и вообще выяснилось, что все чувствовали примерно то же, что и я.
Идея тоже появилась сразу. Хотя в принципе — не то чтоб у нас был большой выбор. Как еще хоть как-то заметно можно заявить о своем несогласии? Как выразить поддержку, обеспокоенность? Да что там обеспокоенность — страх и отчаянье. И да, так остро мы чувствуем эту ситуацию именно потому, что у нас есть дети и мы боимся за их будущее в среде, где такие дела в принципе возможны. Так что «материнский» формат показался самым верным. Те, кто хоть кого-то из нас — Малкину, Лазареву, Горностаеву, Шубину, Качуровскую, Гринкруг, Троянову знает, — понимают, что выпячивание родительского статуса не то чтоб нам свойственно.
Но, кажется, пришло время выступить в духе «мыжематери».
И уж во всяком случае мы куда больше матери, чем политики. То есть мы — совсем не политики. Ни у кого из нас не только нет политических амбиций, а наоборот — присутствует сильная боязнь этого занятия. И если ситуация дошла до того, что восемь женщин, занятых своими семьями и гуманитарными проектами (от благотворительных до выставочных), дошли до того, что собрались выйти на улицу, чтобы обнародовать свой страх перед будущим, каким оно складывается в нашей стране, — значит, в настоящем что-то идет совсем не так. Я не помню, кто из нас придумал идею с игрушками, «зарифмованную» с известной фотографией Ани Павликовой с игрушечным единорогом в руках, но она сразу показалось верной. Да, сентиментально. «Сентиментальность» переводится как чувствительность. А то, что происходит, — больно задевает наши чувства.
Аня Павликова. Фото из семейного архива
УЧАСТВУЙ!
Петиция с требованием отпустить Аню Павликову и Машу Дубовик из СИЗО под домашний арест — к мамам — набрала более 135 тысяч подписей. Подписать
Мне трудно достоверно описать, что на меня вылилось за эти два дня — с тех пор как мы опубликовали наше «приглашение на марш» в фейсбуке. (У меня сложилось впечатление, что агрессия направлена на меня больше, чем на моих подруг, — я вроде бы «зачинщица».) «Что вам мешало согласовать акцию?» — пишут мне. Вопрос правомерный, но почему с нажимом, почему с оскорблениями? И вправду, что мешало? Что мешало моему другу Алексею Медведеву, месяц пытавшемуся согласовать пикет с призывом милосердия к Олегу Сенцову? В течение месяца во всех инстанциях ему говорили, что во ВСЕ подходящие ему дни ВСЕ площадки в центре Москвы заняты под другие акции. А так, действительно, что мешало?
Адвокат Максим Пашков призвал нас не ходить на несогласованную акцию. Понятный жест со стороны адвоката. «Что вы не слушаетесь адвоката, — пишут мне, — небось, пиаритесь за счет девочек?» Мы взрослые, не побоюсь сказать, состоявшиеся женщины. Вы, правда, думаете, что нам нужен такой пиар? Вы, правда, думаете, что мы решимся что-то подобное делать, не проконсультировавшись с понимающими людьми — не навредим ли тем, кого хотим защитить? Казалось бы, комментарий работающего по делу «Нового величия» адвоката Каринны Москаленко и поддержка нам, с которой выступила мама Ани Павликовой Юлия, должны были бы закрыть этот вопрос, но судя по потоку неприязненных обсуждений — не закрыли.