Сумасшедший компот, который заварил однорукий

Куча оторванных, отрезанных человеческих рук, кистей взрослых и даже младенцев вываливается из чемодана, который таскает с собой всюду по жизни однорукий из Спокана.

В детстве какие-то неизвестные сволочи поймали его, прижали руку к рельсам перед мчащимся поездом. Потом подняли отрезанную конечность и забрали с собой, издалека помахав ею умирающему от боли мальчишке. С тех пор однорукий по фамилии Кармайкл ищет своих супостатов и свою руку по всему свету, вот уже двадцать семь лет.

Мелких жуликов, которые пытаются всучить ему еще одну «не ту руку» за манящую цену в пятьсот баксов, он приковывает цепями к кровати в своем гостиничном номере, окунает в бензин тряпку и зажигает свечу. Через сорок минут номер взлетит на воздух. Она и он, блондинка и чернокожий, всеми силами пытаются спастись, но цепь слишком коротка…

Гостиничный портье появится вовремя, но до того, как он выручит бедолаг, нам предстоит познакомиться со всеми его комплексами, опасными инстинктами и тайными страстями…

Примерно так разворачивается сюжет знаменитой пьесы Мартина Макдонаха «Однорукий из Спокана». И как всегда у этого неумолимого к реальности автора возникает взрывной коктейль из жестокости, иронии и неприглядности, сдобренный изрядной порцией черного юмора. Макдонах создал свой жанр отношений с жизнью, в котором ее чудовищность и ее же чудесность перемешаны до неразличимого, недаром его считают одним из лучших драматургов века. А после «Трех билбордов…» — ​и одним из самых крутых сценаристов. Макдонах так чёрен, что взывает к просветлению. От его первой «Красавицы из Линэна» до «Темной, темной, темной материи». «Однорукий» в этом же ряду — ​жутко жесткая страшилка, которая по воле постановщиков чаще всего выглядит тошнотворно серьезной психодрамой, в которую можно вчитать сколько угодно разного ужаса и закошмарить зрителя до полной одури. Панков делает иначе. Он так управился с мрачным ирландцем, что на «подпольной сцене» ЦДР возник спектакль, в котором главные действующие «лица» — ​театральность и музыка.

Выходит оркестр. Бесстрастные выбеленные лица, зеленые камзолы, цилиндры. Образ оркестра словно бы продиктовал Шляпник, каким его видит Тим Бёртон в своей версии «Алисы в стране чудес», каким его играет Джонни Депп.

Музыканты, выстраиваясь лицом к залу, единым жестом приподнимают цилиндры и расходятся, рассаживаются по краям сцены. Это простое действие — ​настройка. Но не инструмента, стиля.

Стиль — ​важнейшая составляющая спектакля. И вопреки расхожим представлениям вовсе не зависящая от количества потраченных денег. А только от режиссерского воображения и класса сценографа. Максим Обрезков, художник Вахтанговского, попав в среду музыкантов, создал целую симфонию стиля, решив спектакль в черно-белой гамме, обдуманно нарушенной цветом.

Первый звук, который слышит зал, — ​дыхание. Дышит кто-то большой, грузный. Вот он появляется. Это панда! Огромный медведь (Александр Занин). Умильной мультяшностью облика отсылающий к ласковому Мише Московской олимпиады, только черно-белый, легко двигающийся на задних лапах. Панда укладывается на кровать и представляет спектакль: драматург, постановщик, переводчик и, укоризненно глядя на свою плюшевую копию, говорит: «Эх, Пашка, Пашка!» (переводчик пьесы Павел Руднев).

Странность явления панды дополняет и усиливает хор из одиннадцати красавиц, то ли сошедших с полотен Фрагонара, то ли со страниц «Плейбоя»: выбеленные лица, роскошные фигуры, костюмы в черно-белую полоску; этот хор, как античный, проживает и комментирует все события: тонко, иронично, с юмором — ​потрясающей красоты голосами.

Мама Однорукого, которая полезла на дерево и упала, несчастный гиббон, страдающий от одиночества в клетке, сектанты из Уэйко, устроившие самосожжение, злорадная Панда-наблюдатель — ​ингредиенты действия. Плюс блестящая работа режиссера с артистами. Каждый здесь ведет свое соло. Роль каждого отшлифована. Все они — ​и темный в черных очках Кармайкл (Андрей Заводюк), палящий из ствола не задумываясь, и портье Мервин (Павел Акимкин), азартно работающий под великого Чарли, и розоволосая герл Мэрилин (Александра Бортич), и ее дружок Тоби, бесподобный негр-мошенник Алексея Лысенко, обращающийся на глазах из труса в героя, — ​играют в ансамбле, под стать оркестру. Плюс класс музыкантов и певиц SounDrama. Весь этот безумный компот превращает пьесу Макдонаха в спектакль-гиньоль, прошитый изумительным пением и музыкой. В зал со сцены течет и зримо искрит бешеная энергия.

Ужасно, комично, опасно, трогательно — ​спектакль вибрирует на краю всех этих состояний разом, соединяет черную комедию и детектив, взлетает над сценой и плюхается на пол, чтобы в финале выплыть в катарсис. После разговора с якобы умершей и воскресшей мамой Однорукий отказывается от своих кровожадных планов, отдает ключи от наручников, отпускает своих пленников-оскорбителей и вместе с ними, похоже, и свое трагичное прошлое.

Скандальная парочка Мэрилин и Тоби, которые в этом испытании понимают, как любят друг друга, портье, так много переживший на своем веку, обессилевший в скитаниях Однорукий и жестокая Панда, в финале радостно снимающая огромную жаркую башку, — ​все части представления о трагикомизме жизни собраны Панковым как тонкий часовой механизм, который тикает и взрывается настоящим театральным триумфом.

Драйв, с которым сделан спектакль, не снился многим режиссерам, обитающим не в подвале ЦДР, а в огромных центральных, всерьез опекаемых государством театральных зданиях.

Еще один наглядный пример того, как назрела необходимость перераспределения в театральном пространстве. Как важно нарушить инерцию существования многих коллективов, действующую «по умолчанию». Тех, у которых давно нет ни щепотки того самого «чуть-чуть», что превращает очередной спектакль в событие.

У Панкова этого волшебного зелья — ​в избытке.

Похоже, у него сейчас наступил лучший режиссерский возраст: ему по плечу и огромная сцена, и полифонические жанры, и синтез музыкантов и актеров. В его спектаклях ощутимы тотальная ирония и всепоглощающая нежность, свобода и человечность. Недаром Алексей Казанцев, серьезный основатель ЦДР, стоящий почти в рост на огромном фото при спуске к сцене, словно бы повеселел…