Казаки-каратели

Возрождение казачества — одного из российских служилых сословий — точно такая же культурная бутафория, как возрождение купечества, дворянства или «императорской фамилии». Оно забавно, покуда безобидно, а безобидно оно только до тех пор, пока нынешние «казаки» (однозначно нереестровые) не начинают играть в «тех», настоящих. У реестровых есть хотя бы мандат на определенные действия от лица государства, у нереестровых большей легитимации, чем созвон с «эшниками» (сотрудниками управления «Э» — подразделения МВД по борьбе с экстремизмом. — Ред.), нет. Поэтому, когда они берутся за нагайки (а это холодное оружие, даже носить которое — административное правонарушение, а пускать в ход — уголовное), то перестают быть ряжеными, а становятся социально опасными субъектами типа «титушек» (термин происходит от фамилии киевского спортсмена Вадима Титушко со товарищи, подряженных для разгона студенческого Майдана). Преступлением, конечно же, является и казачья «порка», не важно, с согласия и одобрения выпоротых или нет.

Государственный мандат реестровым казакам со временем менялся. Исторически казачий мандат — это право на охрану границ и колонизацию приграничных земель Империи. В эпоху территориальной экспансии России им вменялись в обязанности и чисто конквистадорские функции — разведка, грабеж и присоединение новых земель: Ермак Тимофеевич и Ерофей Павлович тут самые громкие имена.

А к 1904–1905 годам, когда империалистический тренд сдулся, а в стране задребезжала крышка под давлением революционных масс, произошла принципиальная смена функционала казачества. С тех пор казаки отрабатывали свои привилегии, став уполномоченным инструментом, а точнее, орудием подавления массовых народных волнений и разгона демонстраций. В еврейских погромах до революции казачество замечено не было, если, конечно, не считать прифронтовых эксцессов во время Первой мировой, когда воюющие казаки вдруг оказались в самой толще черты оседлости и гуще ареала проживания австро-венгерских евреев1. И уж во времена Каледина и Шкуро погромами не брезговали: «Любо!»

Не удивительно, что во время революции и Гражданской войны казачество в преобладающей своей части хранило традиционную лояльность царю-батюшке. Как не удивительно и то, что советская власть, победив, отобрала у них все привилегии и свободы и приступила к расказачиванию, то есть демонтажу сословия. Именно казаки — не все, но все те, что из занесенных на «черные доски» станиц, — стали едва ли не первым в советской истории депортируемым контингентом. Воспетые же Шолоховым прелести раскулачивания — лишь розочка на торте, но не сам корж.

Интереснейший узел — казаки во время Второй мировой.

Военные прагматики Третьего рейха быстро разглядели в казаках свою естественную пятую колонну. А циничные идеологи охотно распространяли сказки про то, что казаки — потомки остготов, то есть добротный арийский люд. Казачьи атаманы из числа эмигрантов на это только улыбались, крутили ус, но не спорили и не дерзили: они-то знали, что среди писавших некогда турецкому султану были кто угодно, даже жиды!

В отличие от потешной, в сущности, власовской РОА, так и не переросшей масштабы пропагандистского эксперимента2, казакам немцы доверяли куда больше, отчетливо специализируя их на том, что им всегда было любо, — на амплуа карателей.

Собственно, крупных и боевых коллаборантских казачьих соединений было не одно, а несколько. И не все состояли из предателей и изменников присяге.

Первую по времени казачью боевую единицу — «Русский охранный корпус» («Русский охранный корпус Сербия») под началом генерал-майора М.Ф. Стародубова, а позднее А.Б. Штейфона — создали уже в сентябре 1941 года. Создали из русских казаков-эмигрантов на Балканах, разбавленных советскими военнопленными из лагерей. Личный состав — около 17,5 тысячи штыков и еще около 5000 казачек и казачат.

На Восточный фронт их не пускали, всю войну они провели в Хорватии и Словении, борясь с партизанской армией Тито. В конце апреля 1945 года, после внезапной смерти Штейфона, командиром корпуса стал терской казак и полковник Анатолий Иванович Рогожин (1883–1972). Он вывел корпус из Словении в Каринтию и сумел доказать англичанам нецелесообразность и неправомерность выдачи корпуса СССР (смешными категориями гуманизма он не оперировал). Корпус был дислоцирован в Келлерберге близ Клагенфурта, столицы Каринтии.

Более сложный генезис у 15-го Казачьего корпуса под командованием генерала Гельмута фон Паннвица. Он абсорбировал несколько разрозненных и небольших казачьих единиц, действовавших на разных театрах боевых действий, — от советского казачьего полка майора И.Н. Кононова, 22 августа 1941 года практически в полном составе (отказались лишь некоторые комиссары) перебежавшего к немцам в оперативной зоне «Митте», до казачьего батальона «Феодосия», чьим начальником одно время был аккурат фон Паннвиц. На базе своего бывшего полка и военнопленных из дулагов оперативной зоны «Митте» Кононов за год собрал около 3000 человек, сведенных в 600-й полк Донских казаков (позднее 600-й Донской казачий батальон). И только в апреле 1943 года батальон был включен в состав 1-й Казачьей дивизии под командованием Паннвица, формировавшейся с марта по октябрь 1943 года в польском городке Млава.

Начиная с октября 1943 года дивизия — участница боевых действий в Хорватии против частей Народно-освободительной армии Югославии и против местного населения, поддерживавшего партизан. Жестокость ее и садизм при этом не знали границ. 4 ноября 1944 года дивизия была переподчинена командованию войск СС. А в конце декабря она ожесточенно — и успешно — побилась непосредственно с частями Красной армии у хорватского города Вировитица. Казачья дивизия под командованием Паннвица была развернута в 15-й казачий кавалерийский корпус СС. В конце марта 1945 года Паннвиц был единогласно избран Всеказачьим кругом в Вировитице Верховным походным атаманом «Казачьего стана». К концу войны корпус численностью более 20 тысяч человек держал фронт против югославских и болгарских частей на южном берегу Дравы. Чтобы избежать плена, Паннвиц вывел свой корпус в британскую оккупационную зону в Каринтию, в город Фолькерсмаркт, где 10–12 мая сдался англичанам и разоружился.

До собственно казачьих земель в СССР — Нижнего Дона — вермахт добрался на втором году войны — летом 1942 года. И сразу же приступил к формированию казачьих частей. В октябре 1942 года на Казачьем сходе в Новочеркасске — исторической столице Области Войска Донского — возрождается само Войско Донское и избирается его штаб. Атаманом становится Сергей Васильевич Павлов (1896–1944), скромный инженер на паровозостроительном заводе в Новочеркасске и бывший полковник царской армии.

Функционал гитлеровских казаков традиционный — не боевой, а карательный. До смерти люб и привычен им круг опекаемых жертв — партизаны, большевики, евреи. Служить собирались «у себя» — на Дону и на Кавказе, но не довелось. Красная армия, не спросясь, перешла в контрнаступление, договориться с ней уже не получилось бы. Так что пришлось казакам вместе с семьями сниматься с насиженных мест. Докатились до Кировограда, куда стали стекаться другие казаки со всей оккупированной России, в основном из дулагов для советских военнопленных. В январе 43-го образовался 18-тысячный Казачий стан — помесь Дикой дивизии с кочевым цыганским табором.

Павлов стал его первым походным атаманом. 31 марта 1944 года — под началом легендарного Петра Краснова — было создано Главное управление казачьих войск при Министерстве восточных оккупированных территорий Розенберга. Несколько месяцев до своей странной, «по недоразумению», смерти 17 июня Павлов пробыл его заместителем. Походным атаманом был избран (точнее, назначен Красновым) полковник Тимофей Доманов.

В марте 1944 года Стан передислоцировался из Кировограда в район Сандомира, оттуда — в июне — в район Новогрудка к западу от Минска, в июле — в район Белостока, а в августе — к Варшаве. Задачи? Ликвидация польских и белорусских партизан и жесткое подавление Варшавского восстания. За тысячи убитых и захваченных повстанцев на казаков пролился дождь из Железных крестов, а Доманову, их походному атаману, лично не участвовавшему в акциях, перепала от тех, кто участвовал, шкатулочка с ювелирными украшениями3.

В июле 1944 года казаков перебросили на южный для Берлина фронт — в северо-восточную Италию, в окрестности Толмеццо (область Карния-Фриули) — для борьбы с итальянскими партизанами. Рядом «осело» и несколько тысяч кавказцев из Тюркской дивизии (главным образом адыгейцев, карачаевцев и осетин; их командиром был князь-генерал Клыч Султан-Гирей — старый эмигрант, один из командиров Дикой дивизии и сподвижников Врангеля).

Казакам тут понравилось, они ощутили Карнию своей новой родиной и даже переназвали ее в Казакию; села и городки поименовали станицами и тоже переназвали на свой лад — в общем, почувствовали и повели себя как дома, благо казаков тут было втрое больше, чем безоружных местных жителей.

Здесь, в Казакии, они узнавали о переменах своего статуса. В феврале 1945 года их вывели из состава вермахта и переподчинили СС4. В апреле реорганизовали сам Казачий cтан, ставший Отдельным казачьим корпусом под командованием походного атамана генерал-майора Доманова5. А в конце апреля добавили еще одну командную инстанцию — генерала Власова (самого Власова и его РОА эмигрантская казачья головка недолюбливала).

Впрочем, мысли у атамана были заняты совершенно другим: оставаться в Казакии становилось опасно — партизаны наглели, а слух о судьбе Муссолини наверняка уже достиг Толмеццо. Сдаваться надо было только союзникам: но американцы далеко, а вот англичане близко — за перевалом, в освобожденных и контролировавшихся ими Тироле и Каринтии.

И 2 мая 35-тысячный стан, или корпус, снялся с места и за восемь дней перебазировался со всем своим скарбом и лошадьми в живописные окрестности Лиенца в Восточном Тироле. Капитуляция Третьего рейха застала их на спуске в долину Дравы, по которой стан вошел в Лиенц и разместился лагерями в местах, указанных англичанами. Рядышком снова «осели» кавказцы Султан-Гирея, но в несколько меньшем количестве: многие из них, не поддавшись ландшафтному очарованию, сразу же сбежали. В тот же день, 10 мая, к ним присоединился и резервный казачий полк в 1400 штыков другого легендарного казачьего генерала — Андрея Шкуро6.

А 11 мая приехали англичане и изъяли оружие, включая нагайки. И события начали катиться к своей кульминации, а именно к выдаче казаков англичанами советским властям на стыке мая и июня 1945 года — из Восточного Тироля и Каринтии (британская зона оккупации Австрии) в «советскую» Штирию.

Вернуться к этому яркому событию и весьма непростому вопросу побуждает еще то, что в России наконец-то рассекретили толику документов, проливающих свет на эту историю7. До сих пор приходилось довольствоваться скупыми данными и все больше автонарративом самих казаков (Вячеслава Науменко и др.) или их историографических представителей (графа Николая Толстого-Милославского, а с недавних пор и Георга Кобро)8. Почитать-послушать их, выходило, что Доманов, словно Моисей, водил скорбных рыцарей-казаков по всей Европе, пока не привел в обетованную Карнию на вечное и счастливое поселение. Но после восьмимесячной идиллии братской любви с местными итальянцами с гор сошли менее благородные гады-партизаны, отчего и решено было уйти от них в экс-австрийский Ост-Тироль и сдаться там благородным британцам. И снова все были счастливы от такого решения, и особенно англичане, ведь им выпадала честь принять гордый и миролюбивый казачий народ с чадами и супругами, насладиться их хоровым пением и иными художествами. Очарованные бриты смахивали слезы и клялись никогда не выдавать казаков силам зла, в особенности Советам. Когда же они, альбионские злодеи, поступили именно так, то заклеймили себя во веки вечные своим предательством; казаки же, не стерпев вероломства, наложили на себя руки, а тех, кто не успел, Советы начинали расстреливать чуть ли не на Мурском мосту, еще в британских грузовиках.

На самом же деле англичане поступили именно так, как обязаны были поступить согласно принятым на себя обязательствам. И Ялтинское рамочное соглашение, как к нему ни относиться с точки зрения либерализма и морали, тут даже не самое важное: оно прежде всего о репатриантах и о примате государственных интересов над индивидуально-человеческими. По нему ущемление личного волеизъявления как таковое распространялось только на казачьих жен и детей.

Мужчины же случай более простой: все они были как минимум потенциальные военные преступники (казаки-эмигранты), а как максимум военные преступники плюс предатели и изменники Советской Родины (казаки из СССР). Договоренность об обмене военными преступниками у союзников тоже была. И если бы Великобритания интернировала благочестивых казаков, взяла их в плен и увезла на свои острова, то на требование об их экстрадиции пришлось бы отвечать согласием. Причем на казаков могли бы претендовать не только Советы (за Новогрудок), но и Польша (за Сандомир, Белосток и Варшаву), Италия (за Казакию) и, возможно, Югославия (худший из вариантов).

Павел Полян — специально для «Новой