Совет Федерации отправил на экспертизу школьный учебник истории для 10–11 классов, так как при описании событий на Украине в 2014 году авторы допустили формулировки, не устраивающие сенаторов. Историю, то есть, продолжают писать и переписывать, исходя из сиюминутных потребностей или того, что этими потребностями считается.

В этой связи напомним, что в прошлом году в отечественной исторической науке произошли два знаковых события. Первое — министр культуры Владимир Мединский (провозгласивший безусловный приоритет «интересов государства» при оценке событий прошлого) сохранил ученую степень доктора исторических наук. И второе — отменено решение Диссертационного совета Санкт-Петербургского института истории РАН о присуждении той же степени петербургскому историку Кириллу Александрову. Оба дела рассматривал экспертный совет ВАК. В первом случае эксперты абсолютным большинством голосов проголосовали за лишение министра степени, но президиум (беспрецедентный случай) с советом не согласился. Во втором — высшая инстанция с экспертным советом спорить не стала.

Кстати, еще до заседания экспертного совета, прошедшего, как утверждает сам Кирилл Михайлович, «в атмосфере вполне академической и корректной», состоялось еще одно обсуждение диссертации Александрова — в Институте военной истории. И там уже впрямую звучало: диссертация господина Александрова не может служить воспитанию патриотизма, а, во-вторых, не может служить сплочению общества.

— Это нонсенс, — считает Александров. — Никакая диссертация и не должна служить ни воспитанию патриотизма, ни воспитанию антипатриотизма, ни сплочению общества, ни его расколу.

— Коллега Мединский учит по-другому.

— Коллега Мединский не авторитет для меня в данном вопросе. За то, что он делает, отвечать на Страшном суде будет он, а я отвечу за свое. Там научная дискуссия между нами и состоится.

— Кирилл, назовите, пожалуйста, тему вашей диссертации, чтобы сразу стало ясно, о чем идет речь.

— «Генералитет и офицерские кадры вооруженных формирований Комитета освобождения народов России 1943–1946 гг.». В ходе работы я подверг сплошному анализу около двухсот биографий генералов и офицеров власовской армии. Среди них оказалось много интересных персонажей.

— И кто для вас показался самым интересным?

— Как личность — человек, который, собственно, и создал власовскую армию; сам генерал Власов играл в основном представительские функции, — генерал-майор Красной армии, заместитель начальника штаба Северо-Западного фронта в 1941 году Федор Иванович Трухин. Потомственный дворянин, царский прапорщик производства 1916 года, человек, награжденный Орденом Красного Знамени за участие в Гражданской войне на польском фронте… Потом преподаватель Военной академии и Академии Генерального штаба. И еще были интересные люди. И были, понятно, совсем неинтересные — те, кто пошли во власовскую армию, чтобы спасти свою жизнь. Но были и искренние, непримиримые противники Сталина. Были и те, на чье поведение очень сильно влияли обстоятельства. Были те, у кого мотивация менялась — причем в обе стороны. Были офицеры, которые стали с немцами сотрудничать из враждебного отношения к Сталину и советской власти, но потом, в процессе, разочаровывались и переходили на сторону противников Гитлера.

Вот судьба… Батальонный комиссар Павел Васильевич Каштанов. Попал в плен тяжелораненый в феврале 1942 года. В апреле того же года вступил в русскую часть, созданную белоэмигрантами, чтобы подлечиться и уйти к партизанам, о чем он потом сам честно говорил. Но под влиянием антисталинской пропаганды стал убежденным власовцем и начальником личной охраны Власова. После войны, избежав репатриации, в эмиграции жил под именем Михаила Васильевича Шатова. Стал известным библиографом, собирателем материалов по истории власовского движения. Его архив сейчас находится на закрытом хранении в Бахметьевском архиве Колумбийского университета в США. К документам этой коллекции еще никто из исследователей доступа не имел, я смог первым немногие источники изучить и сделал некоторые открытия…

Те, кто находился в американском плену летом 1945 года. Кстати, некоторым родственникам эти списки помогли узнать о судьбе своих близких, о которой они не знали 50–60 лет.

— Простите, но все ли были рады через 70 лет после войны узнать, что их родственник…

— Офицер-власовец? Знаете, я не встречал негативной реакции, наоборот, присылали фотографии, дополнительные документы, делились семейными воспоминаниями. Это к вопросу о том, нужно ли занимать однозначно непримиримую позицию. У Евгения Гришковца давным-давно была миниатюра. Поисковик при раскопках нашел останки немецкого солдата-артиллериста и увидел, что остатки шнурков на его ботинках завязаны так, как сам поисковик завязывает… И у героя миниатюры в сознании что-то повернулось.

— Очень хорошо, что Гришковец с этим в бундестаге не выступил…

— Хорошо, конечно.

Мое исследование с самого начала носило гуманитарный характер. Я начал составлять картотеку на офицеров власовской армии, которые были таковыми по состоянию на весну 1945 года, еще на втором курсе исторического факультета, с 1992 года. Меня порой упрекали в том, что я занимаюсь только офицерами, генералами. Но под командованием Власова де-юре в конце апреля 1945 года служили примерно 120 тысяч человек, в том числе примерно 4,5 тыс. офицеров. Охватить персональный состав всей армии одному исследователю нереально.

— А сколько всего наших соотечественников воевало против нас?

Великороссов насчитывалось примерно полмиллиона, из них около 85 тыс. несли службу в казачьих формированиях, но многие из них лишь называли себя казаками, не будучи таковыми по происхождению. К гражданам СССР можно прибавить примерно 15 тыс. белоэмигрантов, чинов бывших Белых армий и их детей, выросших в межвоенный период в Европе. А вот собственно власовцев, как я уже сказал, насчитывалось округленно всего 120 тысяч (примерно десять процентов), включая несколько тысяч белоэмигрантов, преимущественно участников Белого движения и их детей.

— Если попытаться сравнить эти цифры с данными по войнам прошлого…

— В таких масштабах Русская императорская армия ничего подобного не знала. Ни в войне 1812 года, ни в Крымской, ни в Японской, ни в Первой мировой войнах не было таких экстраординарных случаев, чтобы русские офицеры и генералы сотрудничали с противником для создания общевойсковой армии из военнопленных и эмигрантов… да и военнопленных столько никогда не было.

Среди генералов и офицеров войск КОНР установлены командарм, два командира стрелковых корпуса, пять командиров стрелковых дивизий, командир стрелковой бригады, четыре начальника артиллерии дивизий, десять командиров стрелковых полков, два — артиллерийского, один — кавалерийского, заместитель начальника штаба фронта, начальники штабов армии и корпуса, три начальника штаба дивизий.

— Цифры действительно ошеломительные. Но я советский школьник, в школе изучал, конечно, какую-то совсем другую войну. И для меня более симпатичен командарм Лукин, который, попав в плен, на сотрудничество с немцами не пошел, нежели командарм Власов…

— В 1989 году я окончил первый в Ленинграде специализированный исторический класс, 307-я школа. Моим учителем, благодаря которому я и стал историком, был замечательный ленинградский и петербургский краевед Густав Александрович Богуславский. Он скончался в июле 2014 года, дожив до своего 90-летнего юбилея, но так и не успев его отпраздновать. Великолепный, замечательный учитель, прекрасный рассказчик. Очень мудрый педагог. Он нас, конечно, не только истории учил, но и пониманию жизни. Густав Александрович неоднократно говорил: «История — это в первую очередь описательная наука. Надо стараться подробно, с максимальным количеством деталей описывать то или иное историческое событие, явление, процесс, проблему. А нравится ли кому-то достигнутый результат или не нравится… Палеонтологи и остеологи собирают по костям динозавров и мамонтов, и нравятся ли они вам — это уже не забота ученых».

Когда в Советском Союзе нам рассказывали о войне, в лучшем случае нам рассказывали не всю правду. Понятно, что кому-то из наших читателей симпатичен Сталин, кому-то Жуков, кому-то Власов, Лукин, Карбышев… Вероятно, иначе и не будет.

В общественном восприятии существует несколько основных морально-нравственных оценок участников власовского движения, в том числе и офицеров-власовцев: гнусные подонки и изменники Родины, приспособленцы, жертвы исторических обстоятельств, беззаветные патриоты, пытавшиеся спасти Россию от самого жуткого режима. Есть и промежуточные оценки. Так вот, моя диссертация несет фактическую информацию, описание профессиональной группы, независимо от того, каких оценок придерживается исследователь или обыватель. И оценки не должны влиять на содержание и итоги исследования. Историческая наука не может служить ЦК КПСС или его преемникам. Она не подчиняется Госплану и госзаказу. Существование власовской армии и ее офицерского корпуса — это исторический факт. У него были свои причины, предыстория и последствия для судеб десятков тысяч людей, включая их родственников. И историческое знание об этом событии должно быть первично.

Конечно, у меня есть свое личное отношение, и оно разное — ко всем этим очень разным людям. И у меня есть общая оценка проблемы. Невозможно рассматривать это явление вне контекста отечественной истории первой половины ХХ века. Только в рамках тесной связи с историей дореволюционной России, Первой мировой и гражданской войн, эмиграции, НЭПа, коллективизации, военного строительства в СССР, сталинского и гитлеровского режимов, Второй мировой войны, ГУЛАГа… и так далее, вплоть до смерти Сталина и послесталинской «оттепели». Контекстное восприятие позволяет приблизиться к более-менее реалистичной картине событий и ее объективному восприятию.

— Но все-таки история в огромной мере это проблема интерпретаций. Нет? Лависс в своей фундаментальной истории Средневековья, когда писал о России ХIII века, назвал одного персонажа, которым восхищался. Это был человек, сотканный из одних добродетелей, мудрый, образованный, замечательный полководец, образцовый гуманист, милостивый к побежденным… Знаете, о ком речь? О Батые.

— Видите ли… Любой историк — живой человек, со своими симпатиями, антипатиями, пристрастиями и даже страстями. И в этом смысле идеальных исследователей не бывает. Даже когда человек пытается максимально дистанцироваться от объектов своего исследования, возникает опасность, что ученый перестанет видеть человеческое в конкретных персонажах. Начнет воспринимать их как роботов именно для того, чтобы избежать обвинений в субъективности. Мне кажется, что историк должен стараться с максимальной точностью установить факт. А вот интерпретация этого факта… Если сам историк его интерпретирует, всегда найдутся основания для упреков. Но, повторю, история — это все-таки описательная наука. И задача исследователя — как можно полнее и точнее описывать прошлое, открывать новые знания о нем. Конечно, стараясь при этом оставаться свободным от чьего-либо давления.

— А это возможно?

— К этому нужно стремиться.

— Повторю вопрос. А это возможно? Не говорю уже о том, что самые важные документы могут быть безвозвратно утрачены. Да и можно ли верить всем документам?

— Работать нужно на основании тех источников, которые сохранились, выявлены или введены в научный оборот. В противном случае мы будем получать «концепции», согласно которым не только можно, но и нужно фальсифицировать историю в интересах собственного государства. Или очередной правящей партии.

Кстати, само словосочетание «фальсификация истории» — любимая сталинская формулировка. С ее помощью и при Сталине, и после Сталина расправлялись с неугодными учеными. Например, фальсификатором называли замечательного историка Степана Борисовича Веселовского, критически относившегося к деятельности Ивана IV, которым восхищался Сталин. Фальсификатором называли Александра Моисеевича Некрича, опубликовавшего в 1965 году знаменитую монографию «1941. 22 июня», в которой он изложил свое видение начала войны.

— Что бы вы сказали о том, что у нас сейчас происходит с культом Победы? По-моему, такого истерического отношения к войне у нас никогда не было, даже в 70-е годы.

— Мне кажется, любой поствоенный триумфализм — большая ошибка. Страдалец и писатель от Бога Виктор Петрович Астафьев еще 30 лет назад написал: «То, что было Россией, именуется ныне Нечерноземьем, и все это заросло бурьяном, а остатки нашего народа убежали в город и превратились в шпану, из деревни ушедшую и в город не пришедшую… Вместо парадного картуза надо надевать схиму, становиться в День Победы на колени посреди России и просить у своего народа прощение за бездарно «выигранную» войну, в которой врага завалили трупами, утопили в русской крови». В XXI веке нужно смотреть в будущее, а не в прошлое. Я знал нескольких настоящих ветеранов, например участников битвы на Волхове — беспартийного полковника-инженера Доната Константиновича Жеребова и великого сержанта Николая Николаевича Никулина, автора бессмертных мемуаров. Они разделяли точку зрения Виктора Астафьева о том, что ежегодно 8–9 мая надо стоять на коленях, плакать и молиться. Так считали, во всяком случае, люди, которые прошли всю войну и не дали малейшего повода, чтобы не верить в их искренность. Много лет поминаю их в церкви, как и Астафьева.

Ложь губительна и бесперспективна. Вот обратите внимание: Первая мировая война, современники называли ее Великой. Она складывалась для русских войск очень тяжело. Почти вся кадровая армия, по сути, была перебита уже к осени 1915 года. Потом кровавые потери 1916 года. Февраль, Октябрь… Все разваливается. Тем не менее 100 лет назад, зимой 1917/18 годов, находится горстка русских генералов, которые объединяют вокруг себя офицеров, патриотически настроенную учащуюся молодежь, казаков… И худо-бедно, хорошо ли, плохо, но три года они воюют за свою Россию, за ее будущее, которое они считают правильным. И гордо уходят с этим опытом и со своими знаменами в эмиграцию. Они создали Зарубежную Россию, которая просуществовала почти весь ХХ век. Теперь сравните: 1991 год. Армия: 4 миллиона человек, никаких огромных потерь, все маршалы, генералы и офицеры в строю. Десятки тысяч сотрудников КГБ, МВД… Миллионы членов КПСС. И никто никуда не вышел. Никаких «Ледяных походов» в защиту СССР и Коммунистической партии. По-моему, несколько сот человек вышли на беззубый протестный митинг на Красной площади в декабре 1991 года. Все. По одной причине:

Мне кажется, ложь дает какой-то кратковременный эффект, а потом только убыстряет центробежные процессы. И в итоге это может разнести самую прочную конструкцию.

Честные исторические исследования, даже если они посвящены самым горьким событиям, оздоровляют общественную атмосферу. Немцы разобрались с тем, чем стал в германской истории Третий рейх. А ведь в рейхе были не только гестапо и концлагеря, но и небезуспешная социальная политика, благодаря которой к 1939 году Гитлер приобрел такую популярность среди населения. Но при этом все социальные успехи нацистов ничтожны перед их преступлениями. Итоги Нюрнбергского процесса невозможно ревизовать.

А что этот «космос» для сотен тысяч раскулаченных, страшно погибавших на этапах депортаций и в спецпоселках?..

— В одной из ваших книг среди героев я запомнил майора-химика, который, возможно, сидел одно время вместе с комдивом Рокоссовским и тоже перед войной был освобожден…

—Владимир Васильевич Поздняков. Петербуржец, из богатой семьи. В Красную армию вступил добровольцем, в 15 лет. В 1941 году — подполковник. В армии Власова — полковник и начальник командного отдела центрального штаба. Потом жил в эмиграции в Германии и США, собрал богатую коллекцию документов и материалов по истории власовского движения.

— Его судьба дает повод сказать: отпустили, а он — враг. Значит, не надо было отпускать…

— А не посадили бы его в 1937 году, он, скорее всего, так бы и остался лояльным советской власти. Так что здесь не перепутать бы причину и следствие. Среди власовских офицеров действительно, по моим оценкам, были 15–20 % процентов людей, репрессированных в 1920–30-е годы.

— Вот нам и говорят, что 37-й год затем и понадобился, чтобы уничтожить будущую пятую колонну, а всю не получилось. И вот результат…

— Мой взгляд на «ежовщину» несколько отличается от общепринятого. В том числе от взглядов историков из «Мемориала» и уж, конечно, от взглядов сталинистов, которые как раз и твердят о пятой колонне. И уж само собой — от точки зрения псевдопатриотов, которые говорят о какой-то мифической «русской партии», якобы очистившей властные структуры СССР от инородцев в 1937–1938 годах. Это уже полная ахинея.

Начнем с бесспорных цифр. За предвоенное десятилетие, с 1930 по 1940 год, в СССР жертвами сталинской социально-экономической политики в СССР стали не менее 8,5 млн человек: расстрелянные «контрреволюционеры» — как минимум 726 тыс. человек, жертвы голодомора 1933 года — 6,5 млн человек, раскулаченные, погибшие на этапах депортаций и в спецпоселках — от 800 тыс. до 1 млн человек, погибшие в тюрьмах, колониях, лагерях — не менее 500 тыс. человек. Нет оценок количества арестованных и убитых на следствии в органах ОГПУ–НКВД. Нет оценок избыточной смертности граждан СССР, умерших в сталинских колхозах в результате соответствующих условий труда и быта. Нет сведений о количестве лиц, расстрелянных за уголовные преступления. Для сравнения аналогичные показатели в царской России: во время голода и сопутствовавшей эпидемии холеры 1891/92 годов погибли 375 тыс. человек. Общее количество казненных за период с 1875 по 1912 год, в большинстве своем уголовников, не превышает 6 тыс. человек. В местах заключения с 1885 по 1915 год погибли не более 126 тыс. человек. Аномалия очевидна.

Жертвы «ежовщины» — расстрелянные «враги народа» в 1937–1938 годах и погибшие в те же годы в ГУЛАГе (в сумме примерно 700–800 тыс. человек) — это менее 10 процентов от общего количества погибших в результате сталинской политики за предвоенное десятилетие. «Большой террор» до сих пор во многом и воспринимается так, как он трактовался после ХХ съезда КПСС: старые большевики, элита, инженеры, деятели культуры… — в основном городские жители. Но более 60 процентов расстрелянных, если не больше, в 1937–1938 годах — это крестьяне, колхозники, жители бывших областей казачьих войск. В начале коллективизации многие репрессированные получили по 3–5 лет лагерей и к 1937 году как раз освободились из мест заключения. Не отрицаю ни «польской операции», ни чистки армии, номенклатуры ВКП(б) и госаппарата. Но в первую очередь, как мне кажется, «ежовщина» — это попытка большевистской власти окончательно подавить скрытый протест против сталинской коллективизации и уничтожить его активных носителей.

Почти четыре миллиона пленных за первые пять месяцев войны в 1941 году — это тоже в первую очередь результат коллективизации и политики Сталина 1930-х годов. А без коллективизации Сталин обойтись не мог. И дело не только в необходимости найти ресурсы для индустриализации, как он объяснял. Тем более что коллективизация превратилась в уничтожение большевиками этих самых ресурсов, в первую очередь человеческого капитала и производительных сил.

Удержание власти любой ценой — это был вопрос физического выживания для сотен тысяч коммунистов и советских активистов в крестьянской, по сути, стране.

— Сталинская поездка в Сибирь в 29-м году за хлебом. Как там старик один ему сказал издевательски: «Хлеба? А ты попляши!..» Кому такое понравится? Даже генсеком быть не надо.

— Да. Без уничтожения наиболее трудолюбивой части крестьянства, захвата их имущества, без раскрестьянивания огромной страны и создания колхозной системы — Коммунистическая партия удержать власть не могла. Поэтому главная цель «ежовщины» заключалась в том, чтобы подавить протестные настроения на селе. Остальные задачи решались попутно. Это моя версия событий.

— Как вы считаете, историк в своей работе при оценке тех или иных фактов должен иметь в виду некие нравственные составляющие своих исследований?

— Георгий Петрович Федотов писал, что история — это мистерия человеческих поступков. И если оценивать человеческие поступки, то как обойтись без нравственных оценок?.. Верую в Бога. Понятно, что трудно дистанцироваться, когда ты сам пытаешься выстраивать для себя систему координат при размышлениях о поступках любых исторических персонажей.

Что же касается Андрея Андреевича Власова, то у него были все шансы избрать другую судьбу. Будучи в винницком лагере, который курировал граф Клаус фон Штауффенберг, он не умирал с голода. Играл в преферанс с другими пленными. Ему не приставляли пистолет к затылку, перед ним не стояло проблемы выжить, мол, мы тебя расстреляем, если не будешь с нами сотрудничать. Кто и что Власову предлагал?.. К нему пришел русский немец, носитель петербургской субкультуры, бывший подданный Российской империи Вильфрид Карлович Штрик-Штрикфельдт. Он был офицером старой русской армии, участником Белого движения на северо-западе России, его произвел за отличия в капитаны генерал Юденич в 1919 году. И Власов стал с ним разговаривать. Штрик-Штрикфельдт, за которым стояли определенные противники гитлеровской политики на Востоке из германского Генерального штаба, предложил Власову: может, есть такой шанс — создать русскую армию из пленных? Он убеждал: существуют немцы, которые считают, что политика в отношении России должна быть изменена.

— И что, такой шанс действительно был?

— Это уже вопрос догадок и альтернативной версии событий. Например, что было бы, если бы взорвалась бомба, заложенная заговорщиками в самолет Гитлера в марте 1943 года?.. Если бы Гитлер был убит тогда или чуть позже — на выставке в берлинском Цейхгаузе?.. Мир с союзниками на Западе?.. Полковник Хеннинг фон Тресков, предпринявший попытку взорвать гитлеровский самолет в марте 1943 года, ведь не случайно перед покушением на фюрера организовал приезд Власова в тыл группы армий «Центр». Видимо, существовал расчет на то, что самолет Гитлера взрывается, и Власова тут же провозглашают в Смоленске руководителем альтернативного Сталину правительства.

Летом 1942 года никто не мог знать — есть шанс, нет шанса… Власову поступило предложение. Он мог его принять, мог отвергнуть. Он согласился. Со всеми рисками, всеми издержками. Я знал людей, которые вступили во власовскую армию в последний год войны, даже в последние пять-шесть месяцев войны, когда, казалось бы, никакого смысла в этом не было. Один из них, лейтенант Красной армии и потом поручик-власовец, попал в плен в мае 1942 года под Харьковом, а во власовскую армию вступил лишь в декабре 1944 года. Ни в каких боевых действиях не участвовал, сдался со своей частью американцам. Вместе с другими его выдали в советскую зону оккупации. Осужден, отсидел десять лет. Живет в центральной России, давно перешагнул 90-летний юбилей. Поддерживал долгое знакомство с одним очень известным бардом-классиком. Считает, что боролся против Сталина и ни о чем не сожалеет. Большевиков называет убийцами России… Уже в 1943 году условия содержания в лагерях для военнопленных стали меняться, по сравнению с зимой 1941/42 годов. И когда в 1943–1944 годах, не говоря уже о 1945-м, пленный соглашался надеть немецкую форму с шевроном РОА, он имел очень небольшую возможность выиграть. Это было скорее повышение жизненных рисков. С 1943 года в немецком лагере уже появилась возможность выжить, а шеврон РОА означал в будущем неизбежный приговор: расстрел или долгий лагерь. Все прекрасно понимали, что товарищ Сталин таких вещей никому не простит.

Думаю, это огромная человеческая трагедия в конкретных исторических обстоятельствах. Мне близка оценка Александра Исаевича Солженицына: власовцы — это кони в горящей степи. И эти кони в горящей степи мечутся, и куда ни кинь — всюду клин…