Во время гала-показа фильма Ларса Фон Триера «Дом, который построил Джек» десятки зрителей в вечерних нарядах вытекали в ужасе и отвращении из зала. А в финале были жаркие аплодисменты. Так всегда с картинами великого и ужасного… Изгнанного из Канн и вновь ласково привеченного режиссера. Гигантского манипулятора и провокатора. Точно знающего больные места аудитории, тычущего тонкими иглами, а то бьющего кувалдой прямо в солнечное сплетение.
Во многом «Дом, который построил Джек» — продолжение депрессивной трилогии («Антихрист», «Меланхолия», «Нимфоманка»), но вспомнился и «Элемент преступления», первый из трилогии «Европа». Там следователь Фишер, чтобы найти убийцу, следует методу учителя Осборна: нужно воссоздать жизнь убийцы и с помощью реконструкции прошлого научиться предвидеть будущие действия преступника.
Примерно тем же занимается серийный киллер Джек. Правда не один — во внутренних диалогах с неким Verge — мистическим «Посторонним». Умудренный опытом Verge (любопытно, что играет его тот самый Бруно Ганц, который был ангелом в «Небе над Берлином») выслушивает исповедь неприкаянного убийцы, расспрашивает о травмах детства, дает советы. На экране разворачивается кошмар самоанализа.
В фильме пять актов (совсем как в «Образе и речи» Годара). Пять инцидентов. Хотя жертв, очевидно, больше. Но Джек не занимается подсчетом. Он вспоминает, как все началось, как его влекло вдохновение.
18+
Начинается медленное погружение в один отдельно взятый и скрупулезно изученный внутренний ад. Все события рассматриваем с точки зрения Джека.
В этой исповеди садиста Триер вновь исследует «банальность зла», проистекающей из ничего.
К примеру, вначале он и не думал убивать, но жертва была так навязчива… Героиня Умы Турман практически напрашивается на убийство. Кокетничая с незнакомцем в больших квадратных очках, просит о помощи — ее красный домкрат сломался, она одна на пустой дороге, надо подвезти в авторемонт. При этом все время провоцирует: говорит, что у него взгляд убийцы, что мама ее предупреждала… А главное, домкрат (он у нее в руках) по-английски звучит почти так же, как имя главного героя — jack. Что делать, удар наотмашь домкратом — финал этого иронического диалога.
Красный цвет — станет символом насилия в фильме. Стоит ли говорить, что и машина у Джека красная.
Кадр из фильма «Дом, который построил Джек»
Убийство монтируется со старой черно-белой съёмкой Глена Гульда, который оттачивает виртуозные пассажи из баховской Партитуры-2. Джек еще не мастер. Одержимый призраками прошлого, он будет оттачивать свое искусство. К примеру, филигранно вонзив нож в сердце пожилой дамы, будет вновь и вновь возвращаться на место преступления: не оставил ли капель крови под ковром, за картиной, на хрустале люстры. Джек, как Гульден, настоящий перфекционист. Инженер по профессии, вообразивший себя архитектором. И идеальное убийство мечтает построить, как готический храм, вознесшийся к небесам.
Он ведь и дом пытается строить, как его тезка из всем известного стишка.
В зверски страшном фильме много черного юмора. Символы азбукой морзе предупреждают зрителя об очередном преступлении (так публику в немом кино таперы предупреждали музыкой).
Если в кадре красная сумка на колесах или красные бейсболки на маме и ее чудесных сыночках — жди убийства.
Здоров ли Джек? Разумеется, нет. Сам признается, что у него OCD — синдром навязчивых состояний. Но разве музыкант не одержим идеей достичь невозможного? Маньяк разнообразно развивает свое «искусство», но и сама природа ему всячески потакает. Внезапный дождь заботливо скроет кровавый след на ночной дороге. Триер цитирует стихотворение Блейка, в котором автор недоумевает, неужели Господь улыбался, возлюбив и кровавый всполох тигра, и его жертву ягненка? И Джек интересуется, отчего вокруг любимого дуба Гете, под которым поэт сочинял свои элегии и баллады, расположился Бухенвальд?
Триер любит задавать неудобные вопросы, развивая известные спорные идеи.
Джек, который построил смерть, полагает, что убийство — тоже акт искусства. И его «мертвые создания» превращаются в инсталляции. Показывая на экране шедевры мировой живописи, режиссер доказывает: чем выше, тем агрессивней искусство по своей природе. Художник использует эпатаж как форму насилия, пробуждения зрителя.
Икона получает «пальму первенства» в негласной иерархии общемировых ценностей. И известные персонажи истории, превращенные своими государствами в иконы — устраивали чудовищные массовые «инсталляции» из трупов.
Эстетика и в реальности победила этику. Устраиваются гигантские вернисажи Гюнтера Фон Хагенса, работающего с пластифицированными трупами. Джек — «в струе», превращая живого в неживое, подготавливает свою «уникальную выставку». Бескомпромиссен, безжалостен как «творец». Но больше как дьявол. Финальное облачение Джека, переодевшего костюм страхового клерка на алый халат с капюшоном, буквально кричит о сути антихриста в обличье человека. Антихрист, считает Триер, — «и есть человек, в котором воплощается зло».
«На протяжении многих лет я делал фильмы о хороших женщинах, — говорит режиссер, явно преувеличивая «положительность» своих героинь, — сейчас я сделал фильм о мужчине-дьяволе».
А свой идеальный дом у реки Джек так и не построил. Зато Ларс фон Триер, подобно Джеку, возводит свой «идеальный» фильм жестокости. Но при всем том, что жестокость в фильме поднялась над всеми возможными ограничениями, со второй половины картина кажется отчасти предсказуемой. А этого уж точно не хотел ужасный и могучий Ларс.
Впрочем, напоследок он саркастически улыбнется: на титрах будет звучать знаменитая песенка Перси Мэйфилда, прославленная Рэем Чарльзом: «Проваливай, Джек, и больше не возвращайся! Не возвращайся! Не возвращайся!»
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»