Преодолеть Гиммлера

Голый по пояс военнопленный в пилотке встал с земли и отвечает Генриху Гиммлеру прямым взглядом в глаза. Между ними колючая проволока, натянутая на неструганные столбы, поставленные в чистом поле.

Посмотрите, с каким вниманием и интересом смотрят на военнопленного офицеры из свиты Гиммлера.

Что во взгляде пленного? Точно мы этого не узнаем никогда. Мы можем только предполагать, глядя на фото. Он не отводит глаз и смотрит нацисту прямо в лицо. Во взгляде нет страха. Нет желания установить контакт. Есть твердость. Есть угрюмое сосредоточение.

В поведении и взгляде пленного есть что-то необычное. Это видно по тому, как реагируют на него Гиммлер и сопровождающие его лица. Двое на заднем плане наклонили головы, словно зрители в последнем ряду, которые хотят получше увидеть захватывающую сцену. Высокий офицер от напряжения даже чуть высунул язык. За левым плечом Гиммлера мы видим начальника его штаба Карла Вольфа. Он прищуривает глаза, оценивая пленного, его поведение, его выдержку, его бесстрашие. Гиммлер повернулся к пленному и смотрит на него с любопытством, интересом, иронией.

Эта фотография, на которой добро и зло, человек и нелюдь встретились лицом к лицу, занимает почетное место среди лучших фотографий ХХ века. Но мы не знаем, кто этот военнопленный и где сделана фотография.

В 2010 году в английской газете The Telegraph, в выпуске от 12 февраля, было сказано, что военнопленный на фотографии — ​Гораций Грейсли. Грейсли умер 4 февраля 2010 года в возрасте 91 года.

До войны Гораций Грейсли был парикмахером. Когда началась война, ему было двадцать лет, и он попал в первую волну призыва. Один из клиентов, сидя в парикмахерском кресле, предложил устроить его в пожарную охрану. Это давало бронь от мобилизации, да и платили там неплохо. Грейсли отказался.

Семь недель его тренировали и учили действовать в составе 2-й роты 5-го батальона Лестерширского полка. Потом переправа через Ла-Манш, позиции неподалеку от Шербура — ​и плен, в который он попал под Лиллем 25 мая 1940 года.

Три месяца его гнали в колонне пленных по дорогам Франции и Бельгии. Их почти не кормили. Тех, кто падал, убивали выстрелами в затылок, трупы оставляли лежать на обочинах. Грейсли ел листья с деревьев, насекомых, пил воду из канав. Потом их погрузили в товарные вагоны и три дня без еды и воды везли на восток. Так он попал в Шталаг VIII B/344, где содержались английские военнопленные. Позднее сюда же привезли 150 канадцев, попавших в плен во время рейда на Дьепп. Неподалеку был Шталаг VIII F/318/344, там содержались советские и польские пленные. А рядом городок Ламсдорф, теперь это польская Ламбиновице.

Грейсли вместе с другими пленными работал в карьере. Переводчицей была семнадцатилетняя девушка Роза Раухбах. Все дальнейшее невероятно. Но нам придется принять невероятное и поверить в него, потому что в нашем жестоком, обусловленном, не допускающем отклонений от правил и инструкций, убийственном мире иногда вдруг случается то, что случилось с Горацием и Розой.

Это была любовь с первого взгляда в самых неподходящих для любви условиях. Они встречались средь бела дня в лагерных мастерских. Находили места для свиданий и для любви. Любили друг друга в месте, окруженном бетонными столбами с колючей проволокой. Рядом с лагерем было кладбище, там хоронили тех, кто не вынес плена. Там сотни могил.

Молодого англичанина вскоре перевели в лагерь Фрайвальдау. От Ламсдорфа это 40 километров. Трудно не только представить, трудно написать такую невероятную вещь, но это правда: Грейсли раз за разом покидал лагерь через дыру в колючке и преодолевал 40 километров, чтобы встретиться с Розой. Чтобы договориться о встрече, они обменивались записками, которые передавали через рабочие команды, передвигавшиеся между лагерями. Иногда они встречались три раза в неделю, и в эти часы для них не было ни лагерей, ни фашистов, ни самолетов с бомбами в небе, ни всего того страшного и унизительного, что было вокруг них, ни кладбища у лагеря, ни охранников, ни войны.

Роза подкармливала пленных. В Германии с едой становилось с каждым годом все хуже, но она все-таки проносила в лагерь какие-то крохи. Но эти крохи спасали жизни.

Когда Грейсли попросил ее достать несколько радиодеталей, она сделала это, хотя наверняка понимала, чем рискует. Англичане собрали в бараке радиоприемник и слушали BBC.

Все это кажется странным и невозможным, но все это подтверждено английской разведкой MI9, которая после войны допрашивала Грейсли и проверяла все, что он говорил. Грейсли пробыл в плену пять лет без одного дня. Его освободили 24 мая 1945 года, и он по запруженным танками, грузовиками и колоннами дорогам отправился в Англию. Из Англии он прислал Розе письмо, в котором давал свои личные гарантии того, что ей можно доверять. Поэтому ее взяли переводчицей в английскую военную администрацию.

Она была беременна и умерла вместе с ребенком при родах.

Это все, что о ней известно.

После того как The Telegraph опубликовала фотографию, ее рассматривали и исследовали многие. Внимательно изучали пилотку на голове молодого пленного, пытаясь по ней определить армию и род войск, в лупу рассматривали сидящих на земле людей и приходили к выводу, что газета ошиблась, что все это происходит в СССР, и перед Гиммлером стоит безымянный советский пленный. А значит, Гораций Грейсли назван по ошибке.

И действительно, такие пилотки носили в Красной армии. Люди на заднем плане не похожи на британских военных. Кепки, выгоревшие гимнастерки и скромные пиджаки — ​все это советское. Если мы продолжим наше исследование, то непременно найдем немецкий пропагандистский фильм о визите Гиммлера в Минск 14—16 августа 1941 года. То место, где Гиммлер посещает лагерь военнопленных, я смотрел по кадрам. Гиммлер выглядит совершенно так же, как на фото. Рядом с ним те же офицеры. Они идут вдоль колючей проволоки на неоструганных столбах и останавливаются, чтобы говорить с пленными. Но молодого полуголого парня в пилотке в фильме нет.

Гиммлера в августе 1941 года в Минске сопровождал Вальтер Френтц, корреспондент Deutsche Wochenschau, оператор Лени Рифеншталь. Может быть, это его кадр. Гиммлер в те дни много улыбался, жал руки офицерам, посещал гетто, театр, сумасшедший дом. Организовывал работу, планировал геноцид, руководил убийствами. В кинохронике видно, какие они все деловые, здоровые, уверенные в себе и в своем деле, эти немцы в фуражках с высокими тульями и кокардами, с крестами и знаками отличия, в зеленой болотистой форме, туго и щегольски перетянутой офицерскими ремнями. У них толстые белые шеи.

Фотография после войны была перевезена из Германии в Америку в составе коллекции официального фотографа Гитлера Генриха Гофмана. Сейчас находится в Национальном управлении архивов и документации. В карточке, содержащей информацию о фото, сказано, что автор его неизвестен, а сделано оно летом 1941 года в Минске. Если так, то Гораций Грейсли не может быть на фото. Это доказательство кажется окончательным, бесповоротным, безусловным. Но есть одно обстоятельство, о котором обязательно нужно сказать.

Это обстоятельство не прибавляет стройности и ясности изложению, но нет и не может быть никакой стройности и ясности в событиях пяти кровавых лет, когда миллионы людей подвергались перемещениям, пыткам, убийствам, бомбежкам, расстрелам, когда людей против их воли переносило за тысячи километров от родных мест, и они оказывались то в поездах с наглухо закрытыми дверями, то в душегубках, то в лагерях уничтожения, то в трудовых лагерях, то в фильтрационных лагерях, а то просто в поле, где их убивали, не спрашивая имени. И в этом ужасе и хаосе, в этом дурном, грязном, мучительном деле, называемом войной, могло быть что угодно.

Жена Горация Грейсли Брента была уверена, что на фото ее муж. Она говорила, что Гораций рассказывал ей о встрече в лагере с важным наци, про которого он не знал, кто это. «Я снял рубашку, чтобы показать ему мои ребра». Их почти не кормили, и он сказал об этом нацисту. Брента узнавала своего мужа на фото, узнавала его тело, его руки, его ребра. Историкам, которые писали, что это не Грейсли и что это не Силезия, а Белоруссия, она отвечала: «Вы не знаете. Вы там не были».

Они там действительно не были.

И мы, никто из нас, рассматривающих эту фотографию, там тоже не были. И поэтому, что бы мы ни знали из книг и фильмов, какими бы глубокими познаниями ни обладали после прочтения ста томов и тысячи статей, мы все равно чувствуем, что в нашем знании зияет дыра.

Тотальная война означает тотальные убийства. Тысячи, сотни тысяч, миллионы людей подвергались убийствам без всякой возможности избежать их. Механическая фабрика смерти работала день и ночь. В смерти нет лазейки. Тем удивительнее случаи странных, фантастических спасений и совпадений, когда выпрыгнувший с парашютом из горящего бомбардировщика погибает, а оставшийся в самолете выживает, когда упавший в расстрельную яму за мгновенье до выстрелов оказывается жив, когда человек, в 1943 году топором зарубивший двух эсэсовцев в Собиборе, доживает до глубокой старости и умирает в январе 2018 года в Киеве. Все это невероятно, и все это правда.

Невероятна любовь молодого англичанина и немецкой девушки, невероятна советская пилотка на голове английского солдата, если на фото все-таки английский солдат (рядом со Шталагом VIII B/344 был Шталаг VIII F/318/344, и военнопленные разных стран из двух соседних лагерей периодически встречались на дорогах, в карьерах, на фабриках, так что получить чужую пилотку было несложно), невероятны стечения обстоятельств, граничащие с чудом.

Невероятно сходство Горация Грейсли, каким мы видим его на фотографии 1940 года в форме английского пехотинца, с тем человеком, который летом 1941 года полуголым и с пилоткой на голове стоит у проволочного забора лицом к лицу с уверенным в себе и своем всесилии Гиммлером.

Гораций Грейсли умер и ничего не может объяснить. Может быть, с ним тоже было что-то подобное тому, что произошло с безымянным советским пленным, и он тоже стоял полуголым у проволоки и смотрел в глаза нацисту, а потом, через семьдесят лет, узнал себя на фото, где его не было и не могло быть. Может быть, в информационной карточке допущена ошибка, и фото сделано не в Минске, а в Ламсдорфе. Ошибки в описании документов тоже бывали. Для ошибки и чуда всегда есть один процент вероятности там, где действуют люди, пусть даже они действуют как винтики и винты тоталитарных и карательных машин.

Но если чуда не было и нет ошибки в информации о фотографии, то это Минск, 15 августа 1941 года, поле в районе улице Широкой. На том поле расстреливали людей. Это были так называемые рутинные казни. Первых попавшихся людей загоняли в яму, заставляли ложиться на живот и сверху стреляли в затылок. Потом загоняли в яму следующих, приказывали им ложиться на убитых, им стреляли в затылок. В день убивали 200 человек. Такая норма.

Молодой полуголый пленный в пилотке знает о ямах и расстрелах. Видел все это своими глазами. Видел бескрайнее поле, забитое массой исхудавших, посеревших от грязи, небритых мужчин в бурых гимнастерках, рваных обмотках, с воспаленными белками глаз. Видел, как бросаются к бочке, из которой раз в день разливают в кепки, ладони и ботинки жидкий суп, воду с пригоршней крупы. Слышал раздающийся по несколько раз в сутки крик на ломаном русском: «Жиды и комиссары есть?» Даже зная обо всем этом, мы все равно не можем перейти границу, отделяющее время от времени и одно человеческое сознание от другого, и понять до конца, что он чувствовал. Нам не дано ощутить всем телом и всеми нервами, как неделя или три недели на раскаленном поле действуют на человека, лишая его физических и психических сил, уничтожая его веру и иммунитет, сминая его разум, переводя его из состояния ужаса в состояние апатии, когда он, грязный, с пересохшими губами, сидит на земле с видом обреченного, равнодушного ко всему, затравленного зверька.

И в этих условиях он встает и угрюмо, но твердо, не мигая и не отводя глаз, смотрит прямо в глаза хорошо выбритого, чисто умытого, сытно позавтракавшего нациста. Тот в очках; пленный глядит сквозь стеклышки очков.

Но, может, это не Белоруссия и не Минск. Внимательные люди заметили над фуражкой Гиммлера конец трубы. По этой трубе, по единственной детали сделали привязку к местности и определили ее как бывший военный городок Красной армии на окраине украинского Кривого Рога. Во время войны там был немецкий Шталаг 338.

Мне приходится употреблять здесь имя и фамилию Генрих Гиммлер, и каждый раз, когда я это делаю, я испытываю инстинктивный спазм отвращения. Политика является пропуском в историю для негодяев. Можно развязать войну, убить сто миллионов человек, произносить речи о необходимости уничтожения евреев, инспектировать концлагеря с иронической ухмылочкой в углах губ и при этом не перейти из разряда людей в разряд безымянных тварей, а со всеми своими крестами и прочими бирюльками войти в научный и исторический оборот и упоминаться в книгах, статьях, фильмах. Бессмертную память они себе обеспечили. А тот, кто раскаленным августовским днем встал у проволоки и нашел в себе силы на прямой и твердый взгляд, исчез навсегда, исчез без следа, исчез окончательно и бесповоротно из жизни и истории людей, как будто его и не было никогда. Но он был.

О тех, кто медленно идет вдоль проволочного забора, мы знаем много. Жизнь Гиммлера подробно описана. Карл Вольф, стоящий за его плечом, после войны вдруг забыл, что участвовал в организации депортаций в Треблинку, и утверждал, что узнал об этом только в марте 1945 года. Он был приговорен к пятнадцати годам тюрьмы, но отсидел пять и вышел по состоянию здоровья, после чего продолжал утверждать, что ничего не знал. Жил долго, 84 года. Если внимательно присмотреться к фото, то в треугольнике между затылком Гиммлера и лицом Вольфа видна морда в очках. Это Эрих фон дем Бах, высший руководитель СС и полиции в Белоруссии, повинный в массовых убийствах, что не помешало ему утверждать на Нюрнбергском процессе, что он хорошо относился к евреям и старался смягчить их участь. В 1944 году он подавлял восстание в Варшаве; к полякам, по его словам, тоже относился хорошо. Окончил жизнь в тюрьме. Вальтер Френтц, который, предположительно, сделал это фото, после войны старался не упоминать о том, что сопровождал Гиммлера в Минск, но постепенно, с годами освоился и стал читать лекции об искусстве фотографии и даже был награжден почетной грамотой за вклад в дело развития гребли на каноэ.

Знаем мы и о Горации Грейсли. Знаем, потому что он выжил и вернулся в родной Лестершир. После пяти лет плена, после всего, что он увидел и узнал, он ненавидел войну, армию, дисциплину, оружие, охранников, приказы. Он снова подстригал людей, делал им челки и проборы, потом купил себе парикмахерскую, потом стал владельцем небольшой таксомоторной и транспортной компании. В 1970 году на вечеринке, где все участники были в маскарадных костюмах, он встретил свою будущую жену Бренду.

Он ухаживал за ней пять лет. Потом они поженились. Потом жили. Потом пришли время и возраст заканчивать с работой. Гораций Грейсли, состоятельный английский пенсионер, переехал с женой в Испанию и был счастлив в Коста-Бланке.