Власть считает, что в нападениях на активистов и журналистов нет вины современного российского телевидения. Специалисты уверены, что агрессия взращивается именно в телеэфире, и рассказывают, какими методами это делается.
Одной из тем, вновь возникших в связи с нападением на журналиста «Эха Москвы» Татьяну Фельгенгауэр, стало влияние современного телевидения на русском языке на телезрителя. Может ли просмотр телепередач, в которых в том числе «Эхо Москвы» клеймят как «врагов» и «предателей», стать спусковым крючком для психически неустойчивых людей к непоправимым действиям? У власти на это есть вполне очевидный и ожидаемый ответ — не может. Так сказал, в частности, пресс-секретарь президента Дмитрий Песков. «Подобные трагические случаи — они вызывают глубочайшие сожаления. И, скажем так, действия безумца — они и есть действия безумца. Пытаться с чем-то увязывать, окрашивать в какой-то цвет — это абсолютно нелогично и неверно», — сказал Песков журналистам на вопрос о влиянии телевидения на психику людей, подобных Борису Грицу.
Надо сказать, что на неделе с главным рупором Кремля заочно не согласился сам патриарх Кирилл, который заявил, что ему «страшно» при просмотре российских телеканалов (но у патриарха своя песня: он считает, что, несмотря на такой трэш по телевидению, верующих стало больше). На долгой дистанции с суждением Пескова и всей российской власти спорят специалисты — психиатры, телекритики и лингвисты. С их помощью «Новая газета» попыталась составить некую методологию рождения агрессии в телевизионном эфире и проникновения ее в зрительское сознание.
-
Метод «Свой-чужой»
Один из основных приемов, которым пользуются почти все современные телепередачи-«дискуссии», — это разделение героев на «своих» (по образу мыслей, по общности интересов, по нации даже) и «чужих». Как правило, это маскируется под объективность: якобы дается возможность высказаться всем сторонам. Но есть нюансы.
«В общественно-политическом ток-шоу к участникам «с правильной точкой зрения» ведущие подчеркнуто уважительны, дают им договорить фразу, всем своим видом показывают, что они стоят на этой же позиции, — объясняет телекритик Ирина Петровская. — Когда же они предоставляют слово противоположной стороне (человеку, который придерживается как бы «антигосударственной» точки зрения), они начинают его перебивать. Аплодисменты в студии явно дирижируются каким-то специальным человеком [в нужный момент]. Но также ведущие дают своим «правильным» гостям перебивать, орать, оскорблять собеседников». Это позволяет добиться эффекта, что человек с «чуждой» точкой зрения мелок, в явном меньшинстве и часто не совсем адекватный.
В качестве бонусного «оружия» может использоваться снисходительная улыбка ведущего или героев с «правильной» точкой зрения в кадре, когда говорит «инакомыслящий»: мы же, мол, все понимаем, что оппонент несет чушь. Таким, к слову, нередко пользуется Владимир Соловьев, однако он точно не пионер в этом жанре. Профессор Высшей школы экономики, филолог Гасан Гусейнов вспоминает эфир 2011 года на Первом канале, когда сатирик Михаил Задорнов пришел в студию к Александру Гордону, чтобы отстоять перед учеными свою «теорию» о происхождении языков. Тогда ему противостоял филолог Виктор Живов, и именно при помощи ведущего, считает Гусейнов, Живова поставили в неудобное положение.
«У матадора Задорнова были бандерильеро и пикадоры, помощники, несшие, если можно так выразиться, еще большую околесицу, чем сам этот клоун, — вспоминает Гусейнов. — Это был как бы голос народа, ни на чем не настаивавшего, а так, размышлявшего вслух, мол, а может, все эти ученые зря свой хлеб едят? И этот бессмысленный говорок смехом и прибаутками сопровождал так называемый телеведущий. Живову, который полагал, что его всерьез пригласили в качестве эксперта по научной дисциплине, эмоционально было с этим не справиться. Ученый вспылил, взорвался, начал браниться — и тут же получил отповедь уже от Задорнова, который начал играть роль арбитра теперь уже в споре между Живовым и одним из своих бандерильеро».
С помощью звукорежиссуры создается эффект того, что представителя нужной точки зрения все слушают с благоговением, а основной шум начинается как раз там, где в нормальной дискуссии все слушали бы убедительные аргументы. «Поскольку никакого положительного, рационального содержания в идеологии такой корриды нет, зрительские массы и напитываются только самой атмосферой, этим веселящим газом ненависти к умному человеку, все несчастье которого состояло только в том, что он дал себя поймать и вывести на арену, — продолжает Гусейнов. — Его пригласили для развлечения и для того, чтобы показать: «Неважно, какую ложь и какую чушь мы будем нести, и неважно, какие умные вещи скажешь ты! Это — неважно. Важно, что мы одолеем тебя — ничтожного одиночку и умника, если ты попрешь против нас!»
-
Метод перевода во враги
Высмеивание чужеродной точки зрения — это первый и, если так подумать, низший уровень рождения агрессии. Следующая стадия — повышение градуса нетерпимости к человеку. Недостаточно его просто увести в фоновый шум, нужно увеличить уровень агрессии через грубость, вербальную и невербальную. «Так называемый ведущий играет своего в доску, честного, патриотически настроенного мужика, который не может стерпеть фальши и лицемерия со стороны Запада и любого представителя Запада, — Гасан Гусейнов объясняет систему на примере Артема Шейнина и Первого канала, но это — с оговорками — работает и в других случаях. — Шейнин, как и Соловьев или Киселев, может выступать только в полностью подконтрольной ему студии, окруженный помощниками и бригадами подкупленных граждан, где он — д'Артаньян, а все остальные в лучшем случае тупые слуги гвардейцев кардинала. Отсюда — фальшивая эмоция, возбужденная попыткой скрыть ложь первого порядка».
Когда градус нужно повысить еще, допустимо и прямое насилие в кадре. Психологическое — это когда тот же Шейнин выносит ведро с «фекалиями» для противника (вопрос, почему ведущий считает кого-то противником, в принципе риторический). И физическое — когда человека просто берут за грудки или бьют.
Ведущий российского ТВ Артем Шейнин прославился эпизодом с «ведром дерьма», которое он внес в студию и предложил «съесть» одному из гостей. «Это шоколад», — успокоил он зрителей...
Какая это может быть эмоция? В первую очередь злоба. «На этих ток-шоу часто используются такие обороты, как «заткнись», «заткни свою пасть», «хорош орать», — перечисляет Ирина Петровская. — Такие вещи вообще недопустимы в обычном диалоге цивилизованных людей, а тут — публичная дискуссия на телеканале. Например, Андрей Норкин (которого почему-то считают интеллигентным человеком — видимо, потому что он в очках) может позволить себе самолично вытолкать гостя со словами «пошел на хрен» и «баран». Это может быть и наигранно — «формат требует», — и вполне искренне (см. комментарий Артема Шейнина).«Шейнин реально применил физическое воздействие к гостю-американцу Майклу Бому, — напоминает телекритик. — Он схватил гостя за шею и оскорбительным жестом начал наклонять его голову в сторону. Он дал ему шлепок по шее со словами: «Ты чего меня провоцируешь?»
Такими поступками создается ролевая модель для будущего поведения телезрителя в похожих ситуациях. «Когда ведущий ток-шоу, который для обывателя звезда, почти Бог, позволяет себе взять кого-то за грудки, выгнать из зала, грубость в отношении аудитории, зритель думает: «Он же может. Почему я не могу? И я могу так сделать по отношению к человеку с иностранным акцентом, мне ведь говорят, что в Америке все враги», — объясняет психиатр Андрей Бильжо. А с учетом того, что герои — как правило, зарабатывающие на своем позоре, — не дают никакого отпора, в «правильности» этой стратегии поведения обычные люди утверждаются дополнительно.
-
Метод нагнетания
После этого (хотя чаще всего параллельно) в дело вступает интонационное оружие агрессии. «Поддающихся гипнозу людей довольно много, порядка 86 % (очень забавная цифра — Ред.), — говорит Бильжо. — Я не знаю, откуда телеведущие научились поразительным порой закадровым интонациям тревоги и ужаса даже в те моменты, когда говорят о какой-нибудь ерунде. Даже спортивные новости сегодня анонсируют так, что возникает чувство тревожности, как будто кто-то умер на футбольном поле. Домохозяйка, которая готовит, может даже не смотреть в экран, но она слышит голос, и ей уже страшно, учащается пульс. Это влияет на людей с неустойчивой психикой — не психически больных, а впечатлительных, неспособных анализировать, что им говорят».
За счет такой интонации, акцентов на определенных словах (это четко видно в фильмах из серии «Анатомия протеста», а также в сюжете «Эхо Госдепа», где в том числе говорилось и о Татьяне Фельгенгауэр) люди с личными проблемами соединяют в голове одно с другим, получая поразительный по силе воздействия результат.
«Люди с социальными проблемами сначала ведут личный поиск причин, почему им нехорошо. А потом им по телевизору говорят, что тут у нас красно-коричневый, тут либералы — и так далее, — поясняет механизм принятия рокового решения заведующий отделом медицинской психологии научного центра психического здоровья РАМН, психолог Сергей Ениколопов. — И тут человек понимает, кто виноват в его бедах, а если есть источник зла, в голову может прийти идея его уничтожить».
Ениколопов добавляет, что создается определенная картина мира, и человек, получивший сценарии поведения в различных ситуациях, будет думать именно так, как его запрограммировало телевидение — «я же знаю, я видел такое». «Еще одна проблема, что телевидение сильно снижает порог сочувствия к жертве. На экранах нам показывают итог: жертва уже мертва, она не сильно мучилась. После такого меньше реагируешь на чужую боль, именно физическую», — говорит психолог. А когда это соединяется с тем, что жертвой является «враг», на выходе мы получаем историю про «Фельгенгауэр сама виновата».
Наконец, чтобы создать у зрителя ощущение единственно верной стратегии поведения — той, которая навязана телевидением, — нужно обеспечить тотальность такой повестки. «Передачи, которые выходят в пятничный прайм-тайм, рассчитаны на массовую аудиторию, — говорит Ирина Петровская. — Днем, например, «60 минут» и «Норкин» — это для домохозяек и пенсионеров, которым тоже нужно давать картину мира, потому что они являются главным электоральным ресурсом сегодня. Это ведь самая внушаемая и привлекательная аудитория».
Вечером начинается новостной блок, в котором доминируют «вечерние ток-шоу», которые уже — «оружие массового поражения». К ним добавляются сериалы: в тех же «Спящих» о похождениях «оппозиции» журналистке перерезают горло — вкупе с остальными деталями телевизионной агрессии вполне себе детонатор.
А скрепляется это все «информационными» сюжетами вроде «Эха Госдепа». «Это — пример абсолютной безнаказанности лжи. Те, кто соучаствует в этом, совершенно напрасно думают, что их имена просто забудутся, и они либо выйдут совсем сухими из воды, либо потом отмоются. Все их ходы записаны», — говорит Гасан Гусейнов.
Единственным средством сопротивления цунами телевизионной агрессии все, не сговариваясь, называют уход от него. «К сожалению, не все понимают, что единственное средство сопротивления в данном случае — тотальный бойкот государственного телевидения со стороны гражданского общества», — формулирует Гусейнов. Беда лишь в том, что бойкот ему объявлен очень давно — но лишь со стороны небольшого количества людей. Остальных же вполне устраивает происходящее. Два ведра ток-шоу этим господам!
Вячеслав Половинко, Татьяна Васильчук, Вера Юрченко, «Новая»
___
По ту сторону экрана
«Уверяю вас, если бы на такой язык не было запроса — меня бы там просто не было»
Ведущий программы «Время покажет» на Первом канале Артем Шейнин — о современном языке российского телевидения
Фото: РИА Новости
— Я действительно в определенной степени являюсь одним из тех, кто привнес этот новый язык, но тут очень важная оговорка: я привнес его не на телевидение, а в тот формат, в котором я работаю и в котором меня смотрят. Есть передачи, которые ведет Михаил Швыдкой. Их язык не изменился: он остался прекрасным, мягким, неагрессивным. И есть Познер, чей язык тоже не изменился и чьи программы — это тоже сегодняшнее телевидение. Каждый из них работает в своем формате и на свою аудиторию, и зрители могут выбрать вот это.
А есть аудитория другая, для которой существует возможность… другого языка. Причем даже если говорить о том, что это язык дневных общественно-политических ток-шоу — это тоже будет слишком большое обобщение. В том же самом формате и примерно в то же время, что и я, работают мои коллеги Ольга Скабеева и Евгений Попов, язык которых совершенно другой. Параллельно со мной в том же формате практически работают Андрей Норкин и Ольга Белова, у которых язык уже совсем другой — не как у Скабеевой и Попова. Их (Норкина и Беловой — Ред.) язык более разговорный, там больше жаргонизмов и больше свободы в формулировках.
Вот, например, YouTube полнится нарезками анекдотов Норкина внутри программы. И слова, используемые им в этих анекдотах, непривычны для того телевизионного языка, о котором пишет, например, Петровская. Может, не совсем уместно для такого языка будет звучать анекдот Норкина о том, что Путин залезает в холодильник, и там трясется холодец, а Путин говорит: «Не ССЫ! Я за сыром!»
Я — в силу того, кто я есть и что я могу себе позволить, — добавляю еще больше жаргонизмов, возможно, немного больше агрессии, чем тот же Норкин. Но это соответствует потребностям людей, которые хотят и готовы в это время смотреть материал на такой энергетической и эмоциональной волне.
«Я ничего этого не изображаю и не играю. Я на самом деле такой».
Уверяю вас, что если бы на такой язык не было запроса — меня бы там просто не было. Что касается разговоров вокруг Фельгенгауэр (того, что триггером нападения стали сюжеты на ТВ — Ред.), на мой взгляд, это часть провокативного дискурса.
Когда на нее нападает совершенно невменяемый человек с мотивами совершенно невменяемого человека и когда называющие себя журналистами люди начинают подтаскивать под это идеологические или политические контексты, я лично это ничем, кроме провокации, назвать не могу. Я до такой же степени могу спровоцировать агрессию в другом человеке, насколько у этого человека агрессию спровоцировала сама Татьяна Фельгенгауэр. Он постоянно слушал ее эфиры, он не мои программы по телевизору смотрел, и, видимо, ее программы в силу особенностей психики спровоцировали у него такую агрессию.
Наверное, в каких-то нездоровых людях может спровоцировать немотивированную агрессивную реакцию все что угодно. Но никакой линейной зависимости в этом нет, потому что мы рассуждаем о людях нездоровых. А если мы рассуждаем о людях здоровых, то взрослые, ответственные люди в состоянии сами решить, что их заряжает положительной энергетикой, а что — отрицательной.
Если бы с утра до вечера на всех каналах шли передачи в стилистике и манере Артема Шейнина, я бы с тезисом об агрессии на телевидении согласился.
«Но у здорового человека есть пульт, и он, щелкнув им, может выбрать спокойных и классических Скабееву и Попова, или чуть более раскованного Норкина с Беловой, или более энергичного и, если угодно, агрессивного в какие-то моменты Шейнина».
А на все разговоры о том, что моя энергетика кого-то на что-то толкает, я могу вам сказать только, что пока толкает только энергетика Татьяны Фельгенгауэр. Но эта логика мне кажется неправильной.
Записал Вячеслав Половинко
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»