Все уже известно. Превращено в бескрасочное информационное месиво. Но в жизни, как в театре, Бог и дьявол в деталях. Поэтому о них. Об атмосфере происходящего. О спектакле, поставленном российской властью ради просвещенной части своего электората. О чудовищном интерактиве театра и реальности, который организован нам всем напоказ.
У входа в Басманный суд. Фото: Светлана Виданова, для «Новой газеты»
Август — время, когда страна ждет беды. Катастрофа августа-2017: пожары в Ростове-на-Дону, страшная резня в Сургуте. И — арест Серебренникова. Он обрушивает перспективу страны с этой властью.
…Только те, кто пришел за полтора-два часа до начала заседания, смогли попасть на второй этаж, в коридор Басманного суда, из которого стремительно ушел кислород. Люди копились. Ждали артисты. Ждал адвокат обвиняемого Дмитрий Харитонов.
— Освободите место для конвоя! — прокатилось по этажу. Набитый коридор простонал: «Кирииилл!», мелькнула бейсболка, двери закрылись.
— Пропустите вперед людей из списка!
Поручители — Андрей Смирнов, Виктория Исакова, Алексей Мизгирев, Ксения Ларина — протискиваются вперед.
В узкий проход между людьми и приставами входит человек в сером костюме — розовый галстук, торчащие уши, бодрый хозяйский настрой (пресс-секретарь Басманного суда) — и кричит:
— А сейчас съемка! Отрабатываете протокол и спускаетесь вниз; людей много, заходите группами!
Мужчины с камерами на плечах ринулись в двери. Молодые и средних лет. Им позволили снять Серебренникова в клетке. Знаю: работа. В лагерях тоже работали. Но в этой ожесточенной готовности снимать, фиксировать беспомощного человека, как зверя за решеткой, было что-то непристойное. Исполнившие профессиональный долг с трудом выдирались из толпы. Ничего не было на их опустевших лицах, кроме пота.
Давка у дверей. Пресс-тип в костюме орет не своим голосом:
— Отойти! Первыми проходят РИА «Новости»! Государственные информационные агентства!
— А «Рейтер»?! А «Франс Пресс»?! — беспомощно вскрикивают рядом.
В Басманном суде. Фото: Светлана Виданова, для «Новой газеты»
Давка становится Ходынкой. Один странноватый персонаж прет внутрь так, что люди кричат, а приставы получают законную возможность, всех оттеснив, захлопнуть двери.
— Уберите телефоны! — надрывается секретарь суда. Включают экран трансляции. В зале №21 судья Елена Ленская решает вопрос о мере пресечения — в СИЗО, под домашний арест, под
подписку.
Как известно, бремя доказательств лежит на стороне обвинения. Это оно обязано документированно убедить суд в наличии состава преступления — хищении 68 миллионов рублей, якобы оторванных от театральных проектов «Платформы». База обвинения — все та же: показания главного бухгалтера «Седьмой студии» Нины Масляевой, ее дочерей, бухгалтера Татьяны Жириковой. Они были оглашены на процессе по апелляции адвокатов Малобродского, Итина, Масляевой в Мосгорсуде.
Прошло две недели. Они ушли на то, чтобы согласовать арест Серебренникова?
Встает адвокат Харитонов. Он говорит о родителях обвиняемого, 1933 и 1937 года рождения, их тяжелых заболеваниях, инфаркте отца. И зачитывает поручительства людей за Кирилла Серебренникова. Наверное, только эта ситуация могла объединить в одном ряду Льва Додина и Филиппа Киркорова, Наталью Дмитриевну Солженицыну и Андрея Малахова. В списке поручите лей — Людмила Улицкая и Александр Калягин, Евгений МироновиФедор Бондарчук, Константин РайкиниДаниил Козловский, Виктория ИсаковаиЧулпан Хаматова, Николай КартозияиНиколай Сванидзе, Алексей ГерманиАлексей Попогребский, Ксения РаппопортиЕлизавета Боярская, Иван Ургант и Сергей Светлаков, Ксения Собчак и Константин Хабенский. Такие поручители сделают честь кому угодно, и когда судья будет в финале повторять их фамилии, в ее голосе даже появится легкое придыхание. Но — не поможет.
Следователь Васильев не возражает приобщить к делу все поручительства и начинает бубнить свою роль: зачитывает бумагу, в которой присутствуют фразы «…действовал в составе организованной преступной группировки Серебренникова К.С.; может скрыться от следствия и суда; есть сведения о наличии собственности на территории иностранного государства, может оказать воздействие на свидетелей…». И главное:
«Играл самую активную роль в совершении преступления».
Следователь настаивает на домашнем аресте. То есть: изоляция от общества — без телефона, интернета, контактов, прогулок. С сотрудником ФСИН, закрепленным за обвиняемым. Разрыв всех отношений с работой, форс-мажор по контрактам, остановка репетиций, съемок.
Кирилл Серебренников выглядит владеющим собой, собранным. Он говорит:
— Обвинения кажутся невероятными, абсурдными, невозможными. Мы работали самоотверженно и честно. Никаких препятствий следствию не было с моей стороны, я рассказывал следствию всю правду. …Есть огромное количество доказательств существования проекта. Он известен во всем мире. Сбежать я никуда не могу. Прошу не применять мер, которые не дадут мне работать.
Говорит так, будто суд и вправду хочет понять его главную ответственность — осуществить постановки. Слова про съемки фильма о Цое, про будущий спектакль, про контракт со Штутгартом сказаны на русском, но звучат в этом зале будто на иностранном.
И пронзительно-спокойно:
— Ваша честь, я честный человек.
— Сядьте, обвиняемый, — отвечает судья.
Адвокат Дмитрий Харитонов держится линии человеческой логики: «Следствие утверждает: обвиняемый может заниматься преступной деятельностью, но ни одного доказательства нет». И дает слово поручителю. Создатель великого фильма «Белорусский вокзал», Андрей Сергеевич Смирнов выходит вперед.
— Мы познакомились на съемках 20 лет назад. Кирилл — один из самых работающих режиссеров. Я лично был на премьере «Сна в летнюю ночь» при полном зале. Я был свидетелем целого ряда мероприятий проекта «Платформа». Один из них «Похороны Сталина». Никаких оснований сомневаться в гражданской честности Кирилла Серебренникова нет. За него весь цвет нашего профессионального кино и театра!
— Спасибо, свидетель!
В открытые окна суда с улицы врываются свист и крики: «Позор!»
Кстати, «позорище» по-сербски — сцена. Басманный суд — место позорища.
— Сейчас в суде появится Ирина Дмитриевна Прохорова, которая объявила о готовности внести любую сумму залога, гарантирующую обвиняемому возможность работать.
Крики с улицы заглушают все. Огромный пристав сбоку от клетки все это время безмятежно отправляет
эсэмэски.
Но снова вступает следователь Васильев. Будто нажимает незримую кнопку, включает ролик с теми же аргументами, и с каждым словом морок в зале и вокруг сгущается. Чем дольше он говорит, тем прочнее ощущение оговора и сговора. Две системы сталкиваются в зале суда: уважения к творческой личности и априорной готовности с ней полностью не считаться. Машина правосудия выглядит частью государственного спектакля, а потому заведомо фальшивой. В этом спектакле человека задерживают в другом городе, девять часов везут в автозаке, адвоката дают с большой отсрочкой…
Харитонов:
— Ирина Прохорова хочет выступить в качестве свидетеля.
Судья любезна:
— Пожалуйста, свидетель, документы помощнику моему…
Прохорова, издатель и общественный деятель, выделяет голосом слово «действительно»: Серебренников действительновыдающийся режиссер. Он действительноиспользовал средства для создания театральных постановок. Его задача действительнотворчество.
Судья:
— Обвиняемый, есть вопросы к свидетельнице?
Серебренников встает, прижимает руку к сердцу, склоняет голову: вопросов у него нет.
Он благодарит за поддержку людей в зале и на улице. Он повторяет:
— Ваша честь, у меня нет ничего, кроме России, кроме работы в России. Я никуда не собирался уезжать, сбегать! Проект «Платформа» часть моей жизни; ничего мы не крали! Я честный человек. Не ограничивайте мою свободу!
И вдруг — в первый раз — кладет руки на решетку. Все три часа, пока читались обвинения, выступали поручители, делал, что мог, адвокат, Кирилл Серебренников выглядел случайно оказавшимся в клетке. И вот он взялся за прутья, вступил с ней в контакт. Условность стала конкретной. Страшный миг.
…Пока ждем оглашения, спрашиваю Андрея Смирнова, чье лицо отрешено и потеряно, что он думает о будущем.
— Я не вижу будущего! — говорит Смирнов.
По лестнице взбегают четверо в черных нагрудниках, дополнительный наряд, слышу, как низенькому, с южным смуглым лицом, говорят по рации: «Арам, надо оттеснить!»
Приставы начинают двигаться на людей, вначале вежливо, но быстро наливаются готовностью давить: «Назад! Еще назад! За арку! Назад!!!»
У входа в Басманный суд. Фото: Светлана Виданова, для «Новой газеты»
Кричит Ксения Ларина, ее сильно ударили локтем. Викторию Исакову притиснули к Юлии Пересильд, Алексея Мизгирева к Юлии Ауг, Андрея Смирнова с женой не пускают в зал, теснят спинами. Возвращаются операторы с камерами— снять оглашение вердикта. Суд еще впереди. Вина не доказана. А наказание уже осуществляется. Кем-то это решено: дать крупным планом, обрушить репутацию на десятках каналов.
Судья слушала всех, но слышала только обвинение.
В итоговой резолюции суда повторены все доводы за изоляцию.
Так российское государство плюет в лицо своей культуре. Той части элиты, которая доказала себя и свою состоятельность творчеством. Ее поручительство ничего не стоит. Ее голос не засчитан.
А на улице море молодых прекрасных лиц. Тротуар оцеплен; никого не выпускают, пока от здания суда не отъедет машина с обвиняемым. Иду вдоль цепи и спрашиваю полицейских (они почти все ровесники тех, кого оцепили): когда-нибудь были на спектаклях «Гоголь-центра», вообще когда-нибудь были в театре?
В ответ чуть не шарахаются: нет! Две страны на одном тротуаре.
Вдоль пяти полицейских автобусов люди стоят плечом к плечу. Где-то здесь Юрский. Где-то вроде мелькнул Бондарчук. Но дело не в присутствии знаменитостей. Вокруг здания Басманного суда на Каланчевке плещется огромный зрительный зал будущего. Он не захочет зрелищ, которые ему предлагает российская власть.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»