Михаил Федотов: «Можем повторить»

**В ходе посещения отделов полиции и спецприемников, где находились задержанные в связи с массовыми мероприятиями 26 марта в Москве, председатель СПЧ Михаил Федотов заметил сопровождавшим его журналистам: «Надо менять нормы, касающиеся рассмотрения дел о подобных административных правонарушениях: главным доказательством должны быть видеозаписи». «Новая газета» попросила профессора Федотова рассказать подробнее об этой и других инициативах СПЧ, связанных с массовыми мероприятиями.**

— Прежде всего, предложение использовать видеозаписи, решая вопросы о привлечении к ответственности за нарушения правил проведения массовых мероприятий, — инициатива не моя личная, а Совета. Такое предложение было сделано еще 1 февраля 2011 года на выездном заседании СПЧ в Екатеринбурге, в котором участвовал и Дмитрий Медведев — в то время президент Российской Федерации. Тогда Людмила Михайловна Алексеева и Мара Федоровна Полякова говорили, что милиционеры (их переименовали в полицейских месяц спустя), которые иногда в случаях массовых задержаний оформляют протоколы не на месте, а на основе рапортов своих коллег, могут что-то и перепутать, и, в общем, эти действия оказываются на грани заведомо ложных показаний (статья 307 УК РФ). Те, кто произвел задержание, — привезли задержанных, оставили их на дежурных в отделах полиции и уехали делать свою работу дальше, а составители рапортов, которые потом десятками пойдут в суды, оказываются в очень двусмысленном положении.

Президент Медведев согласился, что «лжесвидетельство в любом случае является преступлением», что надо шире использовать аудио- и видеозаписи и добавил буквально следующее _(с протоколом заседания СПЧ 1 февраля 2011 года можно познакомиться на сайте Совета)_: «Я имею в виду не свидетельские показания, потому что они могут быть, скажем так, специальными и с одной, и с другой стороны, а аудио- и видеофайлы, чтобы судебная практика была сориентирована на то, чтобы такие доказательства приобщать к делу».

Когда мы с членом нашего Совета Андреем Бабушкиным 26 — 28 мая уже нынешнего года объезжали московские отделы полиции, куда доставлялись задержанные, мы столкнулись с тем, что рапорты составлены словно под копирку: «Принимал участие…», «скандировал тематические лозунги», «выходил на проезжую часть», «мешал движению транспорта и проходу пешеходов». Поневоле возникали сомнения: отражают ли эти рапорты то, что происходило на самом деле? Я во всех отделах задавал полицейским вопрос: используют ли они собственные или «давальческие» видеозаписи? Они все отвечали, что со стороны полиции никто им такие записи не предоставлял, а практики использования чужих записей у них нет.

Между тем за 6 лет, с тех пор, как СПЧ впервые поставил этот вопрос, оснащенность полиции средствами видеофиксации, я думаю, существенно улучшилась, да и те записи, которые могут предъявить участники событий и их свидетели, стали гораздо более качественными, и их, конечно, стало больше. Почему же их не использовать?

**—** **А что, в самом деле, мешает использовать видеозаписи?**

— Ничто не мешает, законом это не запрещено. Но нет такой практики, а практики нет потому, что дефектна (как еще 6 лет назад указывал Совет) статья 26.2 КоАП (Кодекса об административных правонарушениях), раскрывающая понятие доказательств. По КоАП, фактические данные, на основании которых судья или другой орган принимает решение, (цитата) «устанавливаются протоколом об административном правонарушении, иными протоколами… объяснениями лица, в отношении которого ведется производство по делу об административном правонарушении, показаниями потерпевшего, свидетелей, заключениями эксперта, иными документами, а также показаниями специальных технических средств, вещественными доказательствами».

Видеозапись не может быть признана «вещественным доказательством», поскольку таковыми Кодекс считает «орудия совершения или предметы административного правонарушения, в том числе орудия совершения или предметы административного правонарушения, сохранившие на себе его следы». Нельзя видеозапись признать и показаниями специальных технических средств, поскольку под таковыми этот Кодекс понимает измерительную аппаратуру. Иными словами, прямого запрета нет, но налицо очевидный пробел.

Конечно, закон не запрещает ходатайствовать о приобщении видеозаписи к материалам дела об административном правонарушении. Но на практике судьи скорее примут такие доказательства от полиции, чем от стороны защиты. Если же они и приобщают к материалам дела представленную защитой видеозапись, то обычно пишут, что она «содержит сведения о задержании и препровождении правонарушителя к полицейскому автотранспорту, но не содержит сведений, опровергающих событие или состав административного правонарушения». Вот эту практику, как полагают в Совете, и надо менять путем уточнения ст. 26.2 КоАП относительно доказательственной силы видеозаписей, а также через соответствующие разъяснения Верховного суда РФ.

Показательно, что законодатель применительно к нарушениям ПДД уже внес в КоАП норму, признающую видеозапись не просто доказательством, но сверхдоказательством, отменяющим презумпцию невиновности. Примечание к ст. 1.5 КоАП установило изъятие из принципа презумпции невиновности для владельцев автотранспорта: при фиксации нарушения ПДД техническими средствами, «имеющими функции фото- и киносъемки, видеозаписи», — доказывать невиновность должен владелец автомобиля. Это примечание эффективно действует, поскольку выгодно полиции и бюджету. А почему возможность использования видеозаписей для опровержения доказательств обвинения не может быть предоставлена и гражданам? Чего мы боимся? Справедливости и законности?

**—** **Не по закону, а уже по сложившейся практике такое же «изъятие» действует и в делах о нарушениях при массовых мероприятиях. Не полиция доказывает, что гражданин** **N** **был в том самом месте и что-то там нарушал, а гражданин… вынужден доказывать (и чаще всего без особого успеха), что он ничего противозаконного не делал или у него вообще алиби.**

— Мы в Совете по правам человека видим в подобной практике серьезную угрозу для прав и законных интересов граждан. Этому способствует правовая неопределенность многих норм, которые были введены в последние годы поправками к КоАП, с прицелом именно на массовые (да и даже не такие уж массовые) публичные акции. Например, ст. 20.2.2 КоАП, появившаяся в 2012 году, толкует об «организации не являющегося публичным мероприятием массового одновременного пребывания и (или) передвижения граждан в общественных местах… если (они) …повлекли нарушение общественного порядка или санитарных норм и правил, нарушение функционирования и сохранности объектов жизнеобеспечения или связи либо причинение вреда зеленым насаждениям, либо создали помехи движению пешеходов или транспортных средств либо доступу граждан к жилым помещениям или объектам транспортной или социальной инфраструктуры». В общем, мы догадываемся, что хотел сказать законодатель, но воплотил он свою волю в такую формулировку, под которую попадает и очередь на автобусной остановке, и выход зрителей из кино, со стадиона и т.д. Конституционный суд не раз справедливо указывал, что такая правовая неопределенность — путь к произволу.

Об этом и многом другом Совет по правам человека информировал президента Владимира Путина в июне 2012 года, когда Дума поспешно приняла поправки в Федеральный закон «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях» и к КоАП, Совет Федерации их одобрил, но закон еще ждал подписи президента. Экспертное заключение, подготовленное с участием членов Совета и привлеченных ученых, не было секретным, и потому сразу появилось на официальном сайте СПЧ. Внимательнейшим образом проанализировав содержание поправок и процедуру их «прогонки» через парламент, эксперты заключили: «Главный порок закона состоит в том, что он, по сути, предполагает криминализацию использования базового конституционного права — собираться мирно; наказание уголовного характера предусматривается за совершения деяний, не получающих в нормах закона должной конкретизации…» В документе утверждалось[](), что закон не соответствует Конституции РФ, противоречит основополагающим принципам КоАП РФ, УК РФ, Трудового и Гражданского кодексов, а также международным обязательствам нашей страны.

Кроме принципиальных возражений, мы представили президенту и конкретные, порой даже технические, предложения, такие как необходимость наносить крупные цифровые обозначения на снаряжении бойцов ОМОНа, что позволило бы их идентифицировать для возможных споров об ответственности.

**—** **Это был июнь 2012 года. Ну и? ..**

— К сожалению, в то время многие наши предложения не удалось реализовать. Но времена меняются, и сейчас, на мой взгляд и, наверное, на взгляд большинства членов СПЧ, перед угрозой других вызовов важнее сплотить общество, а не отвлекать правоохранительные органы на преследование всех, кто, в том числе случайно или по легкомыслию, оказался в местах «не являющегося публичным мероприятием массового одновременного пребывания и (или) передвижения граждан».

Члены Совета, в том числе мы с Бабушкиным, 26 — 28 марта объехали в Москве все так называемые «обезьянники», говорили и с задержанными, и с полицией, и с членами столичной ОНК, многое увидели своими глазами. Мы разослали необходимые запросы в компетентные органы и сейчас ждем ответа на них. Постоянная комиссия СПЧ по гражданским свободам и гражданской активности под председательством Николая Сванидзе обобщает и уточняет информацию, и я надеюсь, что в ближайшие 2—3 месяца позиция СПЧ президенту будет представлена. Там будут не только и даже не столько результаты проведенного нами анализа, сколько предложения. Думаю, что к некоторым из тех предложений, которые были сформулированы еще в 2012 году, мы вернемся, хотя, разумеется, сформулируем и новые.