Повседневность апокалипсиса

Было бы странно, если бы «Берлинале» с его репутацией кинофорума с активной позицией и социальной озабоченностью, не стал отражением творящегося в мире хаоса и политических землетрясений.

«Такое впечатление, будто кинематографисты заранее знали, что будет происходить в мире. В своих фильмах они описывают страшную реальность, апокалипсис, в котором мы живем сейчас, но не без надежды, оптимизма, юмора и не без указаний на выход из этой ситуации», — предуведомил гостей и журналистов директор фестиваля Дитер Косслик.

Берлин еще не оправился от теракта 19 декабря. На месте трагедии, у входа на рождественскую ярмарку, неподалеку от эмблематичной для города мемориальной церкви кайзера Вильгельма — траурный остров из цветов и игрушек.

Дитер Косслик отметил, что никаких изменений в программе или в местах показа фильмов из-за теракта не планируется. «Мы будем строже контролировать всех зрителей и участников «Берлинале», устроители сделали все возможное для обеспечения «высочайших стандартов безопасности». Не знаю, что подразумевал господин Косслик, но вечером в канун Открытия, я прошла в пресс-центр, не успев аккредитоваться, без бейджа: секьюрити не видели меня, я — секьюрити.

Правда, на церемонии Открытия, по информации сведущих людей, в толпе шумных поклонников — много сотрудников безопасности в штатском. По красной промерзшей на минусовой температуре ковровой дорожке шествуют немногочисленные звезды. Во главу угла поставлена актуальность программы. И фильмом открытия стал «Джанго», сфокусирующий основную идею нынешнего фестиваля — «борьба человека с противоречивыми тяжелыми обстоятельствами и поиски счастья».

Картина посвящена легендарному музыканту Джанго Рейнхардту, отцу цыганского свинга (джаз-мануш), виртуозному гитаристу-новатору (хотя играл он и на клавишных, и на самых разных струнных, причем играл изувеченной после пожара рукой) и композитору. Джазмены считают его одним из величайших гитаристов всех времен и народов. С цыганского его музыкальное имя переводится как «просыпаюсь». Он растормошил джаз новой техникой, вплел в него меланхолические цыганские мотивы.

Про Джанго и его отношения с фашистами — а пика мировой славы он достиг в канун Второй Мировой войны — можно рассказывать часами, слагать поэмы и музыкальные композиции, снимать кино. В кинематографе имя Джанго — почти нарицательное. Вы, наверное, вспомните про вестерн Тарантино, но были еще и вестерны Корбуччи, Такаси Миике. А герой Шона Пенна в «Сладком и гадком» Вуди Аллена выдающийся американский гитарист Эммет Рэй объявляет себя величайшим гитаристом в мире, правда, всякий раз оговариваясь: «после одного цыгана».

Вот и дебютант в режиссуре французский сценарист и продюсер Этьен Комар не удержался, решил снять свою эпопею. И казалось бы, не найти лучшей истории для открытия фестиваля, расположившего на месте шрама Европы, рядом с останками Берлинской стены. Тут тебе и музыка — чистый фейерверк, и неистощимая тема геноцида. Но если про Холокост постоянно снимают кино, то про истребление цыган (Параи́мос) крайне редко. Хотя по последним исследованиям число жертв достигло полутора миллионов.

В фильме Комара вроде все есть: и фашисты, и музыкант, который не хочет втягиваться в политику, но политика затягивает его в свое жерло. И даже музыка. Причем, исполнитель главной роли, лаурет премии Сезар Реда Катеб («Северный вокзал», «Гиппократ») за год репетиций неплохо освоил манеру игры Джанго на гитаре, попадает в ноты и даже в бешенный темп. Но в эпизодах «без гитары» актер существует на экране в каком-то манном, застывшем, раздумчивом состоянии.

Хуже всего дело обстоит со сценарием и с диалогами, даром что режиссер — профессиональный сценарист. Но не вышло, хотя биография Джанго давала такие козыри для музыкального политического триллера.

Комар решил рассказать о кульминационном в жизни Джанго 1943-м. Нацисты отстреливают в лесах цыган, детей и взрослых, отлавливая их с собаками, сжигая их дома и кибитки. А великий виртуоз в красных ботинках в окуппированном Париже играет для зрителей, посматривая в зал сонными раскосыми глазами. Формально нацисты не переносили джаз — «кривляния чёрных недочеловеков». Но — парадокс — Джанго немцы любят, стоит ему взять в руки гитару, как у них меняются лица, они начинают притоптывать, танцевать в ритме музыки свободного дыхыния, несмотря на угрожающую табличку «Танцевать запрещено». Они — трудно поверить — становятся похожими на людей. Вот она великая сила искусства? Вызов оккупантам? Но показано все в лоб.

Главная сцена. На вынужденных гастролях по Германии Джанго со своим цыганским ансамблем играет для лютых гестаповцев и их прислужников. Подобно гамельнскому дудочнику с помощью запрещенного свинга овладевает нарядной, поначалу непроницаемой публикой, которая тает на глазах, начинает плясать, бражничать, заражаясь тлетворной протестной музыкой. Правы были ретивые авторы советской пропагады «Сегодня ты играешь джаз...»

Вообще все это кино напоминает советские фильмы. В частности, главная сцена сродни эпизоду из «Молодой гвардии», в котором Любка Шевцова танцует перед гестаповцами, отвлекая их от операции подпольщиков. В «Джанго» тоже есть подпольщики, и даже своя «Любка Шевцова» (Сесиль де Франс). Фильм напоминает спортсмена с большим замахом и... маленьким прыжком. Ведь и трагедия замечательного музыканта, ослепленного своей музыкой и поэтому не осознавшего драматических изменений мира вокруг — не получилась.

Из немногого хорошего в этой вялой, лишенной энергии картине — прежде всего, сама музыка, хотя ее до обидного немного, и только в финале звучит реквием в исполнении оркестра и хора под управлением самого Джанго. Надо ли говорить, что этот финальный светло-трагический аккорд обозначен 1945-ым годом? Есть еще любопытная аналогия. Музыкантам перед концертом дают подписать циркуляр: пять процентов свинга — не больше, прочь синкопы, соло не больше нескольких минут. Просто какая-то разнорядка филармонии советской эпохи. Джаз и тирания — вещи несовместные, вихри враждебные.

Маршалл хотел найти визуальный эквивалент «выплеску энергии», который являет собой джаз. Но проект у продюсеров выманил Этьен Комар.

Когда Джанго в фильме Комара убедительно приглашают на гастроли по Германии, обещая концерты в крупнейших залах, на которых, возможно будет присутствовать не только Гебельс, но и сам фюрер... Зарождается надежда, а ну как тихий Комар развернет свое сонное кино в сторону Тарантино и его «Бесславных ублюдков», да и пожжет Джанго со своими музыкантами верхушку Третьего Рейха во время чуждой им зажигательной «джазовой оргии». Но нет, альтернативный сюжет не привлекает Комара. Он заканчивает фильм сверхсерьезно. Бесконечной панорамой фотографий погибших цыган. Фотографий, сделанных при аресте. И надо сказать, этот кадр — самый сильный в фильме.