Основные претензии кубанских фермеров, написавших обращение в адрес президента РФ и несколько месяцев безуспешно добивающихся с ним встречи, — захват участков, обман пайщиков и концентрация земли в руках чиновников, судей и владельцев агрохолдингов. 3 октября в прямом эфире Общественного телевидения России жители Краснодарского края открыто назвали министра сельского хозяйства РФ «участником рейдерских захватов на Кубани», пригласили его навестить одну из собственных ферм и попробовать «убедить пайщиков в том, что крепостное право — это хорошо».

Глава фермерского хозяйства Ирина Каракай из Георгиевского района Ставропольского края говорит, что проблема с землей — не локальная, «участки везде расходятся по своим».

— Раздают гектары без аукциона подставным лицам. У крестьян нет прав, есть права у приближенных к власти: телефонное право, право родственников и влиятельных друзей, — считает Каракай. — Нам, фермерам, землю не дают ни под каким соусом.

И на Кубани беспредел, и в Ставрополье. Весной краевая дума без обсуждения пыталась изменить условия выхода селян из крупных хозяйств (холдингов), увеличив минимальную площадь паевой земли с 30 до 2500 га. Поясню: около 25—30 лет назад люди, работающие в деревнях, стали собственниками паев — небольших земельных наделов, и многие по незнанию передали их в аренду холдингам. Те обещали полноценную натуроплату: маслом, зерном, мясом, — но обманули. Народ стал выходить из хозяйств, забирать паи обратно. Раньше деревенские могли это делать — объединялись, имея суммированно 30 гектаров. Но депутаты в угоду агрохолдингам настаивают на 2500 га. У нас в крае фермеры столько не имеют. Мы опасаемся, что сейчас, после выборов, законопроект примут.

Выбирая между фермерами, живущими с ними на одной земле, и инвесторами из Москвы, люди стали тянуться к первым: ведь они развивают инфраструктуру, оказывают помощь школам, детсадам. Пайщики захотели перейти к ним со своими долями, и началось давление, посыпались угрозы.

Весной местная ассоциация крестьянско-фермерских хозяйств проводила совещание под Ставрополем. Мужики с полей на него ехали. В чем были, с пашни. Я впервые за 25 лет увидела такое единение. Для пайщиков быть привязанными к холдингам — рабовладельчество. Холдингам люди не нужны, им нужна земля.

Аграрии лишены кредитных ресурсов. Раньше брали кредиты на невыгодных условиях, сейчас им вообще ничего не дают. Крупные хозяйства поддерживаются и властью, и банками.

Есть и другая проблема… Власти отказываются от перезаключения договоров с фермерами. Одна знакомая успешно работала, 12 лет арендовала участок. Сейчас с ней не хотят перезаключать договор, ссылаясь на законодательство, — заставляют доказывать, что она добросовестный арендатор, а в законе нет критериев оценки деятельности фермера. И я с этим сталкивалась, и другие аграрии.

«Докажите, что вы хорошо работали», — требуют. Меня не штрафовали, я обрабатываю землю, отчисляю в год до миллиона налогов, создала рабочие места, я селекционер-семеновод, у меня патент и серебряная медаль России. Как вам еще доказать свою «добросовестность»? А они отвечают: «Холдинги все равно лучше».

— Беспредел — это не только о Краснодарском, Ставропольском краях и о земельной собственности. Но на Кубани он наиболее ярко выражен, поскольку земля богатая, агроклиматические условия оптимальные, и есть своя специфика: бывший губернатор с подконтрольным ему аграрным холдингом стал крупнейшим латифундистом и в России, и в Европе.

В нашей стране немало аграрных холдингов, но они, как, например, «Мираторг», распылены по целому ряду субъектов РФ, и такая концентрация не бросается в глаза. А на Кубани помимо Александра Николаевича Ткачева имеются и другие крупные чиновники-латифундисты. Это вызывает недовольство у фермеров. Плюс добавляются экономические причины…

Около 30 млн россиян в 2016 году оказались за гранью прожиточного минимума, и 5 млн из них — работающие. Сжимается потребление, крупные хозяйства начинают испытывать трудности со сбытом, и тогда маленькие фермеры, которых они раньше не брали в расчет, становятся раздражителями, их как конкурентов стараются убрать с рынка. У людей отнимают возможность работать. У тех, кто в условиях нарастания напряжения на рынке труда возвращается домой из городов, чтобы выжить.

К сожалению, у России нет аграрной политики. Примерно 74—75 крупных сельхозпроизводителей, от курятины до сахара, являются главными получателями государственных субсидий. А сельское хозяйство — абсолютно немонопольная отрасль по своей природе. У нас изначально получается недобросовестная конкуренция. Маленькие производители не могут претендовать на такой размер госпомощи. И усиливается административная конкуренция, как в Краснодарском крае, когда власть срослась с земельной собственностью, имеет подконтрольные суды. Как только маленькие производители становятся конкурентоспособными, против них предпринимаются нешуточные атаки.

В городе можно отнять ларек, предприятие, человек в конечном итоге смирится с этим — и уедет. А в деревне некуда деваться… Отберут у крестьянина огород, куда он денется со своей земли? Будет нарастать критическая масса, будут социальные волнения.

Нужны разные меры поддержки для крупных и мелких сельхозпроизводителей, дифференцированная аграрная политика.

Минсельхоз России утверждает, что продовольственное эмбарго несказанно помогло отечественному производителю. Производство скота и птицы в 2016 году увеличится на 5% (свыше 14 млн тонн), урожай зерна превысит 116 млн тонн. Однако и, по данным Росстата, нынешние темпы роста производства ниже многолетних средних показателей, и фермеры в регионах не видят достижений.

— Откуда только цифры берут?! — возмущается глава фермерского хозяйства Надежда Капаклы из Елизовского района Камчатского края. — С животноводством плохо. В регионе если и продается свинина, то лишь от холдингов. Смотреть на нее противно. Мясо как резиновое, вонючее. Не знаю, чем они скот пичкают. Наверное, специальными добавками, раз свиньи вырастают до 100 с лишним кг за 7 месяцев. А сала-то нет.

Рынков для реализации фермерской продукции — тоже нет. Вход на рынок платный. Аренда баснословная.

Фермеров мало осталось, личных подсобных хозяйств мало. С холдингами такая же ситуация, как везде в России. Животноводством заниматься невыгодно. Забой стоит дорого: от 2500 до 3500 рублей за одну свинью. От моего хозяйства до единственного в районе забойного цеха, частного, между прочим, — километр, плачу за дорогу 2 тысячи рублей. А люди, которые находятся дальше, — уже все свое хозяйство уничтожили. Сворачиваются.

У меня было 200 голов скота, осталось 70. Держу и смотрю на ситуацию. По телевизору говорят: «Фермерам помогают». А где и кому? Не добьешься этой помощи. Дали мне землю под хозяйство на 49 лет, а потом с бухты-барахты сократили срок до 5. И кто мне кредит при таких условиях доверит? Я ничего не могу сделать. И если сделаю, через 5 лет скажут: «Все, до свидания, освобождай участок». К другим уже приходили — землю под магазины забирали.

Начинаешь топать ногами, биться за свои права, грозишься, что до столицы с жалобами дойдешь, — чиновники смеются: «А что нам Москва? У нас своя Москва». Никто никого не боится, или все заодно, что ли?! Мы не понимаем, то ли правительство России такие установки дает, то ли правительство региона. Кому жаловаться?..

Правильно кубанцы делают, что бьются за землю. Сколько можно просить?

— Знакомая ситуация. В Ново­сибирской области раньше было 535 хозяйств, осталось 150. В начале 90-х годов в сельскохозяйственных организациях страны работали 10 млн человек, сейчас — менее полутора миллионов. Площадь пашни сократилась за 20 лет аграрных реформ со 132 млн га до 114 млн. 18 миллионов ушло под застройку или заросло лесом и выведено из посевных площадей. А в ближайшее время Россия может потерять еще 20,5 млн га.

Традиционно среднее подворье представляет собой от 3 до 9 голов крупного рогатого скота, 4—6 свиней и около 40 куриц, гусей или уток, в зависимости от региона. Резервы роста в этой нише практически исчерпаны, что в значительной степени объясняется отсутствием доступа большинства личных подворий к продуктовым рынкам городских поселений и крупных городов.

Необходима система мер по повышению доходности, созданию дополнительных мотиваций для производителей. Решить задачу можно только через восстановление, на рыночных принципах, в сельскохозяйственной кооперации. Государство должно через пакет организационно-правовых и материально-технических мер, в лице органов власти всех уровней, особенно органов местного самоуправления, — стимулировать образование сети заготовительных контор и пунктов в деревнях, селах, а также в садоводческих товариществах.

— Все, что происходит на Кубани, происходит и в моем Алтайском крае, но со своими особенностями, — поддерживает краснодарских фермеров, сражающихся с чиновниками из Минсельхоза России, глава «Панкрушихинского агропромснаба» Сергей Топчиев. — У нас много земли. И есть такой фонд перераспределения, землей распоряжается администрация района. Ситуация с фондом интересная. Они умышленно завышают арендную плату и в условиях договора меняют сроки аренды. В нашем Панкрушихинском районе брошенной земли в пределах 30 тысяч га. С 2017 года начнется перезаключение договоров. Мы, главы действующих хозяйств, говорим администрации: «Давайте пролонгируем».

Нет, на конкурсной основе. Опять будут подставные лица, чтобы увеличить цену участков.

Сегодня остро встал вопрос о цено­образовании. Цена пшеницы 3-го класса упала до 8 тысяч рублей. Объявленная интервенция (выкуп зерна. — Ред.) не отвечает требованиям времени. Район находится на севере Алтайского края, из 4 ближайших элеваторов аккредитован один — Каменский, но он всего на 10 тысяч тонн. Это на 5—6 районов?! И элеватор имеет свою землю, нас не допускают. Остальные элеваторы умышленно тянут с аккредитацией. Нет никакой поддержки в ценообразовании. В крае этим никто не занимается.

Слышали мы и о тракторном марше, и о том, что фермеры на Кубани… стреляются от отчаяния. Они начали стреляться в этом году, а наши в Алтайском крае — в 2009-м. Были самоубийства, если помните. Мы боимся повторения кошмара 2009 года, а он уже маячит. Сидим без урожая. То, что рапортуют Путину о хлебе, — неправда. Нет у нас в Сибири хлеба. Министр Ткачев сказал, что собрал небывалый урожай в России, и все губернаторы, как попугаи, бросились за ним повторять. Нет у нас 5 миллионов тонн зерна на Алтае. В нашем районе от 5 до 10 центнеров урожайность нынче — дожди, ветры и все остальное. И болезни замучили. Не получилось урожая.

Животноводство ликвидируется как класс, потому что невыгодно. И все молчат, полное единогласие, главное — чтобы никакого инакомыслия не было. Я рвался поехать на ярмарку в Москву — на «Золотую осень». Местные чиновники не пустили, чтобы не ляпнул чего при больших гостях.

— Скажу пару слов о зерне. Урожай в стране большой. Денег на интервенции нет. И есть инфраструктурные ограничения — глубоководный порт в Новороссийске, который забит зерном. Сжатие спроса в таких «зерноемких» отраслях, как свиноводство и птицеводство, приведет к уменьшению спроса на фуражное зерно, что будет толкать цены вниз. И победные реляции в этой части быстро потухнут…

Теперь вернемся к земле. При­ватиза­ция в сельском хозяйстве была проведена с точки зрения социальной справедливости безупречно. Она была бесплатной, земельные доли получили все крестьяне. Но изначально земельная доля планировалась как временный институт, который по мере развития земельного рынка должен был перейти в реальную земельную собственность. К сожалению, это не сделано по сей день…

Сейчас в Краснодарском крае, в Ростовской области, других регионах с плодородной землей торжествует право сильного. Землю под сурдинку, в том числе из фондов перераспределения глав районов, оформляют либо на себя, либо на аффилированные лица. Огромное количество «вымороченных» долей. И, кстати, средний возраст собственника земельной доли в России — 69 лет.

Остро стоит вопрос концентрации земли. Через федеральные структуры происходит суперконцентрация земли в руках одного или нескольких кланов. Этот вопрос надо перепоручить субъектам РФ. А те, через Законодательные собрания, должны его отрегулировать. Крестьяне не могут допрыгнуть до министра, но с главами своих администраций они встречаются каждый день. Их проще контролировать.

Земельные доли рядом с городами-миллионниками стоят неизмеримо выше, чем сельхозземля где-то в глубинке. При переводе земель из сельхозназначения, например в ИЖС (индивидуальное жилищное строительство. — Ред.), их стоимость возрастает в сотни раз. Это главный источник коррупции на региональном уровне.

Сегодня неспособность государства выполнять функции регулятора земельных отношений привела к тому, что затраты на оформление прав собственности на землю и сделок с ней недопустимо велики; доступ к земле ограничен в интересах чиновничества; реальные права землепользователей никто не гарантирует; земельная собственность концентрируется в руках отдельных лиц и используется в спекулятивных целях. Проводится бессистемная застройка земель вне учета ее сельскохозяйственной ценности.

Поэтому нужна земельная реформа. У меня и аграриев есть комплекс предложений: правовых, технических, финансово-экономических, касающихся аграрной и земельной политики. Они позволят выполнить Доктрину продовольственной безопасности РФ, утвержденную президентом, сделать земельные ресурсы субъектом прозрачных экономических отношений и снизить уровень коррупции, злоупотреблений.