«Оргазм, как и огонь, добывается трением», — восхитился со сцены МХАТ «блестящим» афоризмом Юрия Полякова, «лучшего писателя из живущих», председатель Комитета Государственной думы по культуре, народный артист России Станислав Говорухин.

Дальше последовали выступления соучастников открытия. Окинув их обратным взором и познакомившись с большинством названий и всеми текстами, использованными на сцене в рамках «Смотрин», позволю себе проиллюстрировать эти программные высказывания живым авторским словом.

- Юрий Поляков: «Меня использовали как таран, чтобы пробить стену, которую построила «Золотая маска». Мои пьесы — это та драматургическая школа, которой обладали Розов, Арбузов, Володин»,«…и как же я теперь буду без этой стервы, суки, гадины, без этой трахательной куклы? У нее же в кулаке моя игла!» («Небо падших»). - Светлана Врагова, главный режиссер Театра «Модернъ»: «Мы годами должны были ставить надписи на заборах. И вдруг раздвинулась тьма, и появился Поляков! И стало ясно, как надо работать в русском театре».«Мы с Сережей настолько близки, что такая мелочь, как контакт с чужими гениталиями, не имеет для нас значения». («Хомо эректус») - Евгений Герасимов, актер, председатель комиссии по культуре московской Думы: «У нас очень плохо обстоят дела с современной драматургией! Надо дать возможность зрителю прикоснуться к хорошему доброму театру».«…проснуться утром и, сладко потягиваясь, ждать, пока любимый муж принесет в постель кофе. А потом, подкрепившись, снова и снова сливаться с ним в космическом счастье, торопя миг, когда в твоем теле, наконец, взорвется сверхновая звезда любви!»(«Как боги…»)

Обратимся к сюжетам. Вот пьеса «Как боги…» в трактовках из Симферополя, Пензы, Белгорода, не считая Москвы. В доронинском театре квартиру бывшего китайского посла построили практически настоящую: гостиная, прихожая, кабинет изобилуют мебелью, деталями, диковинами. За окном, распахнутым на балкон, — не Москва, где происходят события, а как бы Ницца с синими небесами и буйством растений — именно сюда плевать в море с балкона регулярно зовет героиню богатый друг семьи. Но она — верная жена немолодого мужа-алкоголика и по совместительству — Пигмалион в юбке: обучает неотесанных новых русских манерам. Семьей правит регулярность: экс-посол аккуратно надирается от дипломатических воспоминаний и сложностей китайского перевода; жена отвергает приставания олигарха; дочь то и дело связывается не с тем мужчиной, а сын, то ветеринар, холостящий котов, то ресторатор, травящий российских фермеров, постоянно терпит в бизнесе крах.

Отец распродает свои китайские раритеты и покрывает долги сына. Но вот в доме возникает очередной «ученик», миллионер из Сибири. Между ним и женой хозяина вспыхивает пожар страсти, однако манеры не позволяют красавице и умнице-героине бросить мужа: отвергнутый любовник женится на влюбленной в него дочери. К финалу мать беременна от зятя, друг-олигарх предъявляет дочери компрометирующие родительницу снимки, на обочине ситуации беснуется первая жена, потерявшая мужа-лорда, и, если бы машина с молодыми не взорвалась, похоронив все разногласия, было бы вовсе непонятно, как вырулить к финалу. А в финале экс-посол, жена и ребенок пьют чай.

Или спектакль по повести «Небо падших»: богатый владелец авиапредприятия находит себе суперсекретаршу: прекрасно образованную, с языками и притом жрицу любви. Все таланты нового кадра эксплуатируются круглосуточно. Место действия: Лондон—Париж—Майами. Тут оказывается: Катерина прекрасна, но развратна. Герой денно-нощно бешено ревнует. В Париж на выставку прилетает второй любимый помощник президента по прозвищу Оргиевич, от которого зависит успех бизнеса и вообще. Высокий гость, насладившись парижской «бордельерой», спешно организованной клевретами, забирает секретаршу себе, под обещание включить героя в младореформаторы…

«Левая грудь Афродиты» демонстрирует зрителям отель для новобрачных, где встречаются две пары: писатель и бывшая секретарша, бизнесмен и тоже секретарша. У женщин драматически богатое прошлое — в итоге они меняются мужьями.

В «Хомо эректус»: олигарх и его жена приглашают гостей и затевают сексуальный свинг, то есть обмен партнерами. Но вместо свинга на свет выходит неприглядная правда о каждом.

Один из главных героев «Одноклассников» — само собой, олигарх. Один из героев «Козленка в молоке» — по легенде, сын колхозницы, изнасилованной медведем. Что ж, всякие бывают случаи. Вот и перед нами — плод волнующего альянса дамского романа и фотообоев.

Спектакли, приехавшие в Москву, разные. Одни сделаны в стилистике 70-х: сцена — песенка (минут на 10), другие сияют свирепым гламуром, но у всех есть общее свойство: сцена дает жутковатый объем этой плоской, густо бытовой, якобы комедийной жизни.

…МХАТ был переполнен. «Модернъ» забит, в публике преобладали дамы преклонного возраста, веером раздавались бесплатные приглашения, в зале сидели грустные солдатики. Рядом оживленные девы, пока шли вступительные речи, сосредоточенно листали рецепты в айпаде.

— Откуда у вас билеты? — спрашиваю наугад зрителей. Ответы похожи: «Нас пригласили!» «На работе дали бесплатные!» И даже: «Получила через собес!»

«Все идет на аншлагах»! — торжествующе звучало по ходу фестиваля. Верю. Нет, не в эластичный довод насчет зрителя, «соскучившегося по настоящей драматургии». Ясно видно: множество билетов просто «распространили». Но в стране, где читательские рекорды бьет Донцова и Коэльо, дивиться аншлагам Полякова не приходится.

Комедия имеет свои законы? Несомненно, их с блеском демонстрирует, к примеру, супераншлаговый «Номер 13» в МХТ. Это — сатира на современные нравы? У сатиры есть свойство подниматься над материалом, а не топить в нем зрителя. Здесь — не грубость языка или характеров — игра на понижение в угоду публике: «Помнишь траходром в польском центре?!»; «Запад — от слова «западня»; «Ты гулять собираешься, пока стручок не отсохнет?»

Здесь не характеры — пародии, схожие друг с другом, как близнецы. И с кем спасать русскую цивилизацию — вот с этими обмылками режима?..

Рискну предположить: регулярность трения с нужными властными структурами тоже способна принести автору немалое удовлетворение. «Сохранять Русский мир, российскую цивилизацию — это и серьезная ответственность, и миссия», — было сказано на открытии. Очень возможно, что основа спасения русской цивилизации как раз левая грудь Афродиты. Однако, главный вопрос, возникший по итогам фестиваля: «Как подобное может пользоваться государственной поддержкой?»

И тут самое время обсудить художественную альтернативу. Именно так был «позиционирован» фестиваль, именно так проходила самопрезентация автора. В пику «нынешним» — вкусам, авторам, модам.

Но в стране, где классики от Пушкина до Гоголя, от Булгакова до Эрдмана, от Вампилова до Володина писали настоящие пьесы, бессмысленно объяснять очевидное: это — не драматургия.

Во всем мире коммерческая пьеса — принятый профессиональный формат. Но никому не придет в голову объявлять ее ценностью искусства. Никто и ни при какой погоде не даст бюджетных денег на фестиваль коммерческой пьесы: не только потому, что она и сама заработает, но и потому, что искать заказанного государством отражения современности, его проблем и характеров в ней никак не приходится. Как и спасителя русской духовности — в писателе Полякове.

Некогда император Николай I, посмотрев «Ревизора», рассказывают, сформулировал высочайшее мнение: «Государственная пьеса» — и пожаловал Николаю Васильевичу Гоголю немалые по тем временам деньги. Нынешние пышные «Смотрины» устроены ради того, чтобы сделать из Полякова государственного автора. Потому и не стесняются осенять их своим присутствием министр культуры и культурные депутаты. Потому и средства нашлись на фоне урезания бюджета всех театральных фестивалей. Но сколько бы столп новой российской государственности, редактор нынешней «Литгазеты» Юрий Поляков ни встраивал себя в ряд настоящих советских драматургов от Володина до Вампилова, от Розова до Арбузова, полагаю, они бы не признали такого наследника.

«Ой, люли-люли!» — звучало со сцены. И впрямь.

Как-то даже неловко напоминать господам, поставленным блюсти культуру, что все это — именно густая, концентрированная пошлость. Кстати, сугубо национальное понятие, сформулированное и отрефлексированное именно на родной почве: «… не только неприкрытая бездарность, но главным образом поддельная значительность, поддельная красота, поддельный ум, поддельная привлекательность…» (Владимир Набоков).

Серен Къеркегор называл пошлость полным отсутствием внутреннего. В заданном Поляковым пространстве вся жизнь подвергается усреднению. Пошлость разъедает язык и отношения, воспроизводит чудовищные клише обывательского сознания. Словом, точно по Мережковскому: тут правит бес срединности.

И если Полякова теперь объявляют образцом для масс, это означает развращение вкусов этих самых масс — раз; агрессивное навязывание низких критериев обществу — два; и значит, нецелевое расходование средств — три. Коммерчески-успешная пьеса? Да. Новый государственный культурный тренд? Нет!

Давно сказано: в театре толпа превращается в народ. Но почему это должен считать театром «мой народ, не склонивший своей головы, мой народ, сохранивший повадку травы: в смертный час зажимающий зёрна в горсти, сохранивший способность на северном камне расти?..»