Вернуться туда, откуда их родители в годы сталинского террора уехали на смерть, в лагерь, в ссылку. Суд решил так: право на получение квартиры взамен отнятой эти люди имеют, но получить ее не могут.

Напомним, что в январе текущего года Пресненский районный суд обязал город обеспечить жильем дочь репрессированных Елизавету Михайлову. Это было первое в Москве решение, принятое в пользу «детей ГУЛАГа», но оно же стало и последним. Власти решение обжаловали, и в апреле Мосгорсуд его отменил. Теперь кассационный суд общей юрисдикции оставил решение Мосгорсуда в силе. Фактически он признал: право на жилье Михайлова имеет, но получить может только в порядке общей очереди вместе со всеми «льготниками». Лет эдак через пятнадцать. Плюс к тем тридцати, что она уже мыкается по судам.

— Решение суда именно такой вариант и предполагает, — подтверждает адвокат Ольга Подоплелова. — И власти с этим согласны. Прекрасно знают, что «в порядке общей очереди» эти люди просто не доживут до получения жилья. Таким образом хотят избавить себя от необходимости вообще кому-либо из «детей ГУЛАГа» предоставлять жилье.

В Москве сейчас рассматриваются дела еще двух заявительниц — Евгении Шашевой и Алисы Мейсснер, о них «Новая» тоже рассказывала. Они сверстницы Михайловой и тоже могут рассчитывать на возвращение домой где-нибудь к 100-летнему юбилею. Им пока отказала только первая инстанция. Сумма, которую хотят сэкономить на этих трех пожилых женщинах, — 18 миллионов рублей. Огромные деньги?

Самому младшему из «детей ГУЛАГа» сейчас не может быть меньше семидесяти — реабилитации начались в 1956-м. Сколько всего осталось тех, кто мог бы требовать от государства возмещения за сожранное террором детство? В 1988 году Александр Яковлев называл цифры: репрессиям и массовым депортациям «в период 1930–1953 годов» подверглось 3 778 234 человека. Из них 2 478 234 человека — по решениям «несудебных органов». Расстреляно по решениям судов 129 550 человек. В пять раз больше, 656 648 человек, было расстреляно без судов.

В ноябре 2020 года в Госдуме прозвучали такие данные: в 59 регионах страны местные власти насчитали 1628 «детей ГУЛАГа», еще 15 субъектов Федерации заявили, что у них таких граждан нет, 17 просто не ведут статистики. Об этом сообщил депутатам представитель правительства. Как в его правительственных мозгах эта арифметика билась с общим числом регионов РФ, ни один депутат не спросил. Но обсуждали они тогда поправки к закону «О реабилитации жертв политических репрессий». Забегая вперед, скажем: поправки эти валяются в Думе до сих пор.

«Это поколение — они же много не говорили»

Юрий Николаевич Широков живет в Ростовской области, в Волгодонске. Родился он в селе Кызкеткен Костанайской области Казахстана. Судится за то, чтобы вернуться в Орел. Там до ареста и ссылки жила его мама.

По документам Юрий Николаевич родился в 1950 году, но своего настоящего дня рождения он не знает. Выясняя для себя эту загадку, когда-то и узнал, что сначала его дед, а потом и мама были «врагами народа».

— В 1992 году я нашел свою детскую фотокарточку, и там по датам получалось, что у меня другая дата рождения, — рассказывает Юрий Николаевич. — Мама мне ничего не рассказывала. Это поколение — они же много-то не говорили. А оказалось, что она меня какое-то время скрывала. Я занялся восстановлением справедливости. Все документы на бабушку собрал, на маму собрал. Запрос сделал в орловский архив, оттуда мне прислали пачку бумаг, все прошнуровано, пронумеровано.

Дед Юрия Николаевича был зажиточным человеком, у него был хороший дом в Орловской губернии, каменный амбар, домашний скот (лошадь, коровы и овцы), плодовый сад на 200 деревьев. В 1929 году он продолжал вести хозяйство, у него трудились наемные работники. Один из них написал донос, деда арестовали. Постановлением «тройки» дали пять лет лагерей за «антисоветскую пропаганду и агитацию». Хозяйство, конечно, экспроприировали, семью выгнали. Но времена были еще терпимые, поэтому через три года деда отпустили. Имущество не вернули.

— Тогда они всей семьей уехали к родным в Горловку, — пересказывает Юрий Николаевич то, что сумел выяснить. — А в лагере-то не курорт был, дед там подорвал здоровье и в Горловке через год умер. Бабушка вернулась в Орел, у ее родных там была двухкомнатная квартира. Так они и жили в двух комнатах: бабушка, ее мама, трое ее детей — моя мама и ее братья, жена маминого брата.

Мама Юрия Николаевича окончила ПТУ, работала плановиком-экономистом на военном заводе и была комсомольской активисткой. До октября 1941-го, когда Орел заняли немцы.

— После этого мама работала полгода прачкой, а потом устроилась продавцом, — продолжает Юрий Николаевич. — А в магазин-то много кто ходил, и один из полицаев ее узнал. И сказал: подписывайся о сотрудничестве, иначе расскажу, что ты комсомолка, тебя расстреляют. Ну что делать? Мама все подписала, а потом сразу убежала в деревню к тетке. Там работала счетоводом, пока немцы не отступили.

В 1943 году Орел отвоевала Красная армия. Среди документов, брошенных немцами, нашлась и расписка о сотрудничестве с оккупантами, и маме Юрия Николаевича дали пять лет лагерей. Срок она отбывала под Хабаровском, в поселке Советская Гавань. После освобождения в 1948-м вернулась в Орел, но жить ей было уже негде. Пешком дошла до деревни Хомуты, к тете, тихо жила там, а в 1950-м ее снова арестовали и отправили в ссылку в Казахстан.

В 2014 году Юрий Николаевич добился реабилитации мамы, в 2017-м доказал, что он тоже не был врагом народа. Получив документы о реабилитации, стал добиваться возвращения в Орел. Местные власти ответили, что по их местному закону никаких квартир реабилитированным не полагается. С тех пор он судится за возвращение квартиры в Орле.

— В очередь на жилье в Орле меня все-таки поставили, — говорит Юрий Николаевич. — Но по закону-то мне должны просто выделить жилье — и всё, а меня поставили в общую очередь. И был я, кажется, восьмисотым. Почти пять лет прошло, стал узнавать, как эта очередь двигается. Вроде теперь я трехсотый, но точно узнать не получается.

«Так, как мы трактуем»

Закон «О реабилитации жертв политических репрессий» существует в России с 1991 года. Именно существует, потому что слово «действует» здесь не годится уже больше 20 лет.

В первоначальной редакции закон предполагал, что люди, пережившие репрессии и добившиеся реабилитации, и их дети, родившиеся в лагерях и ссылках, смогут получить от государства возмещение вреда. В частности, им должны предоставить жилье в том регионе, откуда в годы террора были отправлены в ссылку, в лагерь, на расстрел их родные. «Реабилитированным лицам и их наследникам возмещается причиненный в связи с репрессиями материальный вред», — говорилось в статье 12 закона. Там же говорилось совершенно четко: «за счет бюджета Российской Федерации». Именно поэтому, а не из-за каприза Елизавета Михайлова, Алиса Мейсснер и Евгения Шашева судятся в Москве, а Юрий Широков — в Орле. Хотя живут они во Владимирской области, в Кировской, в Коми, под Ростовом.

В 2004 году Госдума внесла в закон поправки, по которым забота о компенсациях жертвам репрессий переходила к регионам. В итоге правила, по которым «детям ГУЛАГа» должны были возвращать отнятое, просто перестали существовать. Фактически с тех пор закон не действует.

— Во-первых, не стало как такового порядка, по которому реабилитированные люди могли попасть в список на получение жилья, — говорит адвокат Ольга Подоплелова. — Во-вторых, не было порядка собственно предоставления этого жилья.

В регионах начали выдвигать свои условия, чтобы компенсаций никаких не давать. Например, вводили «ценз оседлости» — сколько времени человек уже должен жить там, куда еще только хочет вернуться. Или придумывали «критерий нуждаемости»: дескать, к малоимущим человек не относится, а там, где он сейчас живет, у него квадратных метров и так достаточно, у нас и так много очередников, которым жилье нужнее.

В 2018 году Михайлова, Мейсснер и Шашева после череды проигранных судов подали иск в Конституционный суд. В 2019-м он вынес решение, по которому никаких дополнительных требований реабилитированным людям выдвигать нельзя, а финансирование должно быть федеральным. Госдуму суд обязал внести в закон соответствующие поправки.

Именно эти поправки и обсуждали депутаты в ноябре 2020 года, когда путались в арифметике и в числе российских регионов. Было два варианта. Первый, внесенный правительством, предполагал, что никаких дополнительных требований «детям ГУЛАГа» предъявлять не будут, раз уж так решил Конституционный суд. Но их будут определять в очередь вместе со всеми льготниками — ветеранами боевых действий, малоимущими и инвалидами, «исходя из времени подачи заявлений». Второй вариант предлагала группа депутатов, обращая внимание на то, что суд требовал безотлагательного предоставления компенсаций реабилитированным гражданам за счет федерального бюджета.

Защитники первого варианта изображали сочувствие к инвалидам и ветеранам, стоящим в очереди на жилье: как полезут без очереди всякие реабилитированные, а денег у государства на всех не хватит. «Мы опасаемся, что количество граждан может увеличиться, причем кратно, — жаловался представитель правительства в Думе. — Те категории граждан, в том числе многодетные семьи и все остальные, находящиеся в очереди… К сожалению, объем финансирования не увеличивается…» Его последний аргумент в пользу того, чтобы ставить «детей ГУЛАГа» в общую очередь на жилье, звучал так: «Мы жестко и четко выполнили решение Конституционного суда. Так, как мы его трактуем».

И правда: если в Москве без очереди дать по 33 квадратных метра (столько предписано нормами) Михайловой, Мейсснер и Шашевой, то как же ужасно затормозится очередь у остальных 54 тысяч человек.

— В этом кроется фундаментальное непонимание того, что такое возмещение вреда, — объясняет адвокат Ольга Подоплелова. — Конституционный суд говорил о том, что людям надо возместить причиненный вред. Не просто записать их в какой-то список, а реально обеспечить их жильем. Когда речь идет о льготниках, о тяжело больных людях, о тех, у кого нет денег на жилье, кто оказался в трудной ситуации, государство по тем или иным причинам решает им помочь, и это правильно, это логично. Но

Дума, конечно, проголосовала за первый вариант — с общей очередью. Но это было первое чтение, на котором все и закончилось, поправки не приняты до сих пор ни в каком виде. Где-то в регионах суды могут выносить решения в пользу «детей ГУЛАГа», как это было в Краснодарском крае с семьей Панаетиди. Где-то, как в Москве, предлагают очень немолодым людям подождать лет пятнадцать-двадцать.

— Еще хуже ситуация в Петербурге, — говорит Ольга Подоплелова. — Человеку говорят: ну да, вы реабилитированы, но у вас и так достаточно квадратных метров, поэтому мы отказываем вам в компенсации. Грубо говоря, вот мы у вас отобрали кошелек с деньгами когда-то, но вы же с тех пор даже больше заработали, поэтому мы вам ничего не должны.

«Вернуться из ссылки»

В октябре 2021 года группа заявителей — «детей ГУЛАГа» подала коллективный иск в Верховный суд, чтобы он обязал Госдуму исполнить постановление Конституционного суда и принять наконец поправки в закон «О реабилитации». Четыре года назад истцов было 23 человека.

Алексей Касперович Матикайнен родился в Ленинграде на вторую неделю блокады, 15 сентября 1941-го. Через полгода Матикайненов выслали в Красноярский край. За то, что они финны. Квартиру, конечно, отняли. Из Сибири Алексей Каперович смог вернуться через много лет, и то не в Ленинград, а в Великий Новгород. После получения справки о реабилитации он обратился к питерским властям, попросил вернуть ему квартиру. Жилищный комитет отказал. В 2020 году после решения Конституционного суда мужчину все-таки поставили в очередь на жилье. Он подсчитал: ждать предстояло 40 лет. Через год, в мае 2022-го, Матикайнен умер.

Семья Келлер жила до войны в селе Николаевка Ставропольского края. В сентябре 1941 года мать с двумя сыновьями и дочкой в одну ночь погрузили в эшелон и выслали в Казахстан, в Акмолинскую область. Девочке, Фриде Келлер, было 15 лет. Ее немедленно «мобилизовали в трудовую армию» и отправили на работу в Усольлаг — на север Прикамья, на лесозаготовки. Уехать оттуда она не смогла и после войны, в 1946 году ее перевели на спецпоселение, а в 1948-м вышел указ, по которому такие, как она, должны были оставаться «в местах обязательного поселения… навечно без права возврата к месту прежнего жительства».

Там, на спецпоселении в Усть-Язьве, она вышла замуж, там же у нее родился сын — Николай Митькин. В 2007 году он получил справку о реабилитации, а в 2019-м их семья совершенно случайно, из телевизора, узнала о решении Конституционного суда. Они очень хотели переехать в Ставрополь. Судились с местными властями, требуя предоставить семье квартиру вместо отнятой, получали отказы, но 7 февраля 2022 года Петровский районный суд Ставропольского края вынес решение в пользу Николая Митькина. Ему был 71 год, оставалось совсем немного — получить квартиру и перевезти семью. Он умер меньше чем через год. Там же, где родился, — на спецпоселении Усольлага.

• Оксана Николаевна Андриевская была коренной москвичкой, родилась в 1933 году, семья жила на 1-й Мещанской. Когда Оксане было четыре года, ее отца арестовали, обвинили в участии в контрреволюционной организации и расстреляли. Через полгода забрали мать и отправили в лагерь на восемь лет. Девочку забрали родные. В 2004 году Оксана Николаевна узнала, что ее маму реабилитировали в 1956-м, отца — в 1958-м посмертно. И сама получила справку о реабилитации. Она добивалась от властей квартиры вместо той, на 1-й Мещанской, отнятой у родителей. И в 2020 году ее вписали в общую очередь на получение жилья. Ей было 87 лет. В 89 лет она умерла.
• Виктор Борисович Василенко родился в Москве в 1931 году. Его маму с папой забрали по той же статье, что и родителей Андриевской: участие в контрреволюционной террористической организации. Отца в 1937-м расстреляли, мать отправили на восемь лет в лагерь. Детей, Виктора Василенко и его сестру, отдали в детдом в Пензе. Оттуда их забрал дядя, живший в Киеве. Когда началась война, дети бежали в Волгоград. С мамой они встретились уже после войны. В 2002 году Виктор Василенко получил документы о реабилитации, его признали жертвой политических репрессий. После этого еще 20 лет он надеялся вернуться в Москву, получить там квартиру, подвал в суды. Умер в 92 года, не дождавшись очереди.
• Вере Евгеньевне Брусницыной 75 лет. Она стала в «семье изменника родины» третьим поколением ссыльных. В 1937 году из Москвы выслали в Свердловскую область ее бабушку, маму и тетю, Вера родилась уже в ссылке. Постановление, по которому их репрессировали, было отменено в 1960 году, но никто из семьи вернуться в Москву не смог — некуда было. Вера Евгеньевна до сих пор живет на Урале.
• У Бадрея Девишева родители попали в лагеря по разным статьям. Отца осудили на 10 лет за контрреволюционную деятельность, мать — за то, что была немкой. Родился Бадрей на спецпоселении в Коми. От родителей он знает, что у отца до ареста была квартира на Большой Татарской в Москве. Сейчас Бадрея Девишев живет в подмосковной Апрелевке.
• Родители Владимира Леонидовича ГоробцаВ познакомились в Красноярском крае. Мать была там в ссылке, отца отправили туда на поселение после 10 лет лагерей за «антисоветскую агитацию и пропаганду». До ареста его семья жила в Москве на Арбате. Из Сибири Владимир Леонидович уехал, сейчас живет в Таганроге. В 2020 году смог добиться только места в общей очереди на жилье. Ему 70 лет, его номер в очереди, когда он выяснял в последний раз, был 44 432-й.
• Татьяна Валентиновна Долгих, 72 года, «дочь изменника родины», ссылка, Красноярский край. Елена Романовна Рева, 75 лет, отец — немец, ссылка, Кемеровская область. Тамара Андреевна Траутвайн, мать — немка, ссылка, Кемеровская область. Зейнеп Таировна Ходиарова, 75 лет, отец — крымский татарин, воевал, был награжден медалью «За победу над Германией». Ссылка под Ташкент. Галина Михайловна Янчикова, урожденная Бауэрмейстер, отец — немец, ссылка под Караганду…

Их истории, если рассказывать в трех словах, похожи настолько, что берет оторопь.

Только в одном иске, поданном в 2021 году в Верховный суд, названы 23 человека с такими историями. Может показаться, что это немного. Адвокат Ольга Подоплелова рассказывает, что истцов могло быть и больше, но кто-то побоялся судиться с государством, кто-то не верил в успех, а чаще говорили, что не хватит сил на эту тяжбу.

— Вот когда-то человека запихнули в товарный вагон и увезли в Казахстан, и это заняло пару часов, — горько усмехается Ольга Подоплелова. —

Из 23 человек четверым, в семье Панаетиди, удалось отсудить компенсацию в Краснодарском крае. Четверо умерли, так и не дождавшись, что государство вернет им отнятое. Остальные продолжают надеяться. Повторю: всего таких, как они, правительство в 2020 году насчитало 1628 человек. По всей России. Сейчас их уже меньше. Подождать еще пару лет — и закон о компенсациях «детям ГУЛАГа» не понадобится.

* Минюстом РФ внесена в реестр «иноагентов».