Кремль вновь вводит в повестку Арктику. Какое величие и преемственность без нее? «Песнь льда и огня», «…баллады / В вечерних тавернах, / Что ждет Эльдорадо / Отважных и верных…», «Кожаные куртки, брошенные в угол, / Тряпкой занавешенное низкое окно», ледоколы и дирижабли, экспедиции, полярное, заполярное, а также приполярное братство, надуманные выгоды и прибыли, новые железные дороги сквозь вечную мерзлоту, топи и льды… С бумаг об отложенных дублерах Транссиба снимают паутину.

Все эти романтичные планы, по сути, об одном: сырье (или продукция первого передела) на вывоз. Экстенсивная экономика. Есть, безусловно, еще политика и военная составляющая, это понятно: чем северней, тем запад и восток ближе друг к другу, на полюсе они и вовсе сходятся в одну точку.

И есть еще люди и объективные факты их поведения: Арктика, Сибирь, Дальний Восток пустеют. Никакими обещаниями, риторикой и деньгами эту тенденцию не переломить.

Власти меж тем говорят об «опорных населенных пунктах Арктической зоны». Кому быть в них поселенцами? Кому осуществлять новые планы? Трудовым мигрантам? Заключенным? Вахтовики могут многое, но не то, о чем нам пишет кремлевский сайт.

На радикальном расхождении северных планов Кремля и северной реальности заострился — еще за полгода до СВО — Сергей Шойгу, тогда министр обороны. Мысль его была очевидна и проста: если Сибирь остается по-прежнему лишь источником сырья, то много народа здесь и не надо. Депопуляция, истощение непрофильных активов закономерны, и незачем дергаться в попытках останавливать депопуляцию. Тем более это невозможно. Впрочем, последнего Шойгу уже не говорил, процитирую дословно: «Экспорт природных ресурсов в Азиатско-Тихоокеанский регион и прежде всего в Китай уже идет. Но это дает недостаточный эффект для экономического развития региона. Экспорт полезных ископаемых не требует большого населения, квалифицированных кадров инженерного профиля, а также школ, университетов, где они готовятся. И крупных современных благоустроенных агломераций — тоже».

И Шойгу, один из немногих сибиряков в руководстве страны, предлагал несколько иную судьбу Сибири. И Арктике (он подчеркивал это). Потому что Арктика завязана на Сибирь почти целиком. И министр тогда выступил со светлой идеей строительства новых городов в Сибири именно в развитие арктической Стратегии (утвержденной незадолго до этого президентом) — «три, а лучше пять крупных научно-промышленных, экономических центров, проще говоря — городов с населением 300–500 тысяч, лучше — до миллиона человек».

«Он поет о подъемах и отваге»

Немного предыстории.

Революции, как известно, с самими революционерами не миндальничают. Одного из ярчайших коммунаров Алексея Гастева расстреляли на полигоне «Коммунарка» в 1939-м — он еще долго продержался, дольше других.

При царе Гастева лишь ссылали: Суздаль, Вологодская губерния, потом подальше — Нарымский край. За побег оттуда посадили в нарымскую же тюрьму, три месяца дали.

Слушая там «занятнейшие рассказы сибиряков», Гастев написал и еще в 1916-м издал в Красноярске романтико-социалистическую утопию «Экспресс. Сибирская фантазия». Через 100 лет на Канском фестивале (не в Каннах, а в Канске) эту утопию будут горячо обсуждать. Красноярский литературный музей им. В.П. Астафьева создаст выставку о ней, будет колесить с ней по всей Сибири.

В ней причудливо увязаны далекие друг от друга события, эпизоды, факты.

Вот минусинская (на юге Красноярского края) ссылка революционеров, игра в шахматы Ленина, Кржижановского и Богданова (автора «Красной звезды», романа-модели идеального мироустройства), споры за игрой о революции, пролетариате и о том, есть ли жизнь на Марсе.

Вот прокладывают в то же самое время через Сибирь Транссиб, самую длинную железную дорогу в мире.

Вот Гастев пишет в томской каторжной тюрьме свою утопию уже о Северо-Сибирской трансконтинентальной магистрали.

Вот — тогда же — Юрий Кондратюк (Шаргей) рассчитывает оптимальную траекторию полета к естественному спутнику Земли (эти выкладки потом используют американцы при запуске человека на Луну), а вдохновлял советского инженера и изобретателя роман Келлермана 1913 года «Туннель» о постройке под Атлантическим океаном туннеля, соединяющего Европу и Америку.

И вот по периметру выставочного зала мчит гастевский экспресс. От Кургана — «кухни мира» — до тоннеля под Беринговым проливом, где «полчаса — и Америка».

На всем пути — чудеса, преображенная титаническими механизмами Сибирь.

«Сталь-город» Новосибирск.

Красноярск (с восклицательным знаком) — «мозг Сибири».

«Город оптовой торговли, финансов, синдикатов, трестов, биржи» Иркутск.

«Золотая столица» Бодайбо, «по одну сторону ходят черные рабочие поезда и великаны-машины, бьющие почву и моющие золото; здесь пыль, грязь, сырость и стон… По другую сторону горят шпили домов золотой резиденции. На работу в Бодайбинский район согнаны китайцы, африканцы, индийцы, якуты, индусы, и сюда же доставлены партии закованных каторжан. Кто хочет знать, чем отличается рай от ада, пусть идет в Бодайбо и посмотрит сначала на один берег, потом на другой».

«Город рекламы» Якутск с «домами-кварталами, сделанными целиком из бумаги».

«Город буржуазной неги» Гижигинск (был такой город в Сибири — исчез).

На примере фантазии Гастева о громаде Народного дома в Кургане (в четыре квартала) музейщики говорят о сталинской архитектуре, о том, как дом-символ коммунистического «земного рая» становился кладбищем несбыточных фантазий, утопия обращалась в антиутопию; отсюда переходят к платоновским «Чевенгуру» и «Котловану».

И «Мы» Замятина — в немалой степени отклик на ужаснувшую его утопию Гастева. Там ведь те самые чудеса технического прогресса, так восхищавшие Гастева, позже ставшего одним из идеологов Пролеткульта.

В Красноярске у Гастева заседает «конгресс по улучшению человеческого типа путем демонстративного полового подбора». И в музейной выставке упоминают евгенику, опыты большевички Ольги Лепешинской в поисках «живого вещества» (для красноярских музейщиков она тоже в строку, поскольку последовала сюда за сосланным мужем, причем в то же время, что и Ленин), проект зоолога Иванова по скрещиванию человека с обезьяной. Первый выход Лепешинской на большую научную арену состоялся 100 лет назад, в 1925-м, на II Всесоюзном съезде зоологов, анатомов и гистологов в Москве. В это же время, в 25-м, Булгаков пишет «Собачье сердце». И одновременно оформляется тектология Богданова, Гастев чуть раньше основывает уникальный ЦИТ (Центральный институт труда), пишет учебник «Как надо работать», потом — Лига Времени, обучающая темные массы уже не только правильной организации труда, но организации всей жизни. Все эти инженеры социума, проектанты судеб, сценаристы светлого будущего, визионеры, прогрессоры, все эти соцгорода, инкубаторы человека нового типа, авангард авангарда… И что?

Нет, именно тогда казалось, что у них получается. Новый тип человека совсем скоро, в 30-е, будет покорять Арктику. Новый человек вместе с темной крестьянской массой победит Третий рейх. А потом, казалось, и сталинщину. И выйдет в космос.

И вот теперь им, снова прежним, если и в буденовках, то банных, выкапывают Сталина и ставят сверхзадачи столетней давности.

«Странные, нездешные цветы»

Шойгу — все тогда же, за полгода до СВО — спрашивал: «Транссиб длиною в азиатской части более 7,5 тыс. км был построен фактически за девять лет без современных бульдозеров и экскаваторов, с привлечением концессионного капитала. Разве мы не сможем этого сделать? То же самое и с месторождениями, которые также можно вовлечь в хозяйственный оборот».

Транссиб построили при двух последних царях. Почти параллельно, с незначительными отступлениями, кандальному тракту, что назывался и называется в Сибири исключительно Московским. В Москве — Сибирским. К Транссибу большевики и их потомки кое-что, конечно, добавили, но ничего столь же существенного. Параллельно восточному его участку начали Байкало-Амурскую магистраль — силами сталинского ГУЛАГа. Продолжили силами комсомольцев позднего СССР. Десятилетиями доводили до ума. И, вполне вероятно, доведут, раз уж начали.

Стремительно возводили железную дорогу Трансполярку, стройку МВД СССР 501/503, но еще стремительней ее забросили. И она «поплыла» и сплыла.

А той трансконтинентальной магистрали, что виделась Гастеву, и не было, и нет, и в обозримом будущем не будет.

На то и утопия, чтоб не сбываться. Сбываются, по буквальному смыслу слов, антиутопии. В городе Канске на Транссибе Вивиан Итин пишет и издает в 1922-м полный вариант фантастического романа «Страна Гонгури». С вышедшей в 20-м в Москве повестью Чаянова о «крестьянском эдеме» это первые уже советские утопии; Чаянова расстреляют в 37-м, Итина — в 38-м.

В Канске — все это малообъяснимые совпадения, но ведь на что-то они указывают, для чего-то они произошли — Владимир Зазубрин пишет первый советский роман «Два мира» (1921). Зазубрина расстреляют в 37-м.

В 1938-м расстреляют сибирского областника Георгия Вяткина. Из его рассказа «Мечтатели (Рукопись, найденная на улице)» 1908 года: «Огромную массу людей превратили вы в полудеревянных в полумеханических рабов сытости и золота, в полуманекенов, которым некогда мыслить, некогда любить, некогда жить, которым нужно только страдать и работать, работать и страдать… Мы, мечтатели и безумцы, не помирились и никогда не могли примириться с вами, мы стали отверженными, непонимаемыми, не приемлющими вашего холодного мира сытых тел и бухгалтерских душ. […] Жизнь станет легкой и нежной, чистой и светлой, полной лучей и музыки.

Они и вырастают — если вы не забыли еще дело канских подростков. Или канского художника Владислава Гультяева, что установил в 2016-м на берегу реки Кан памятник Ивану Грозному «от неблагодарных потомков» — остро отточенный кол, политый на острие чем-то красно-коричневым. Получилась народная альтернатива тому орловскому монументу деспоту, что тогда воздвигли власти.

Потом соорудил у въезда в Красноярск инсталляцию «Лайк, репост, решетка» — эти знаки в пластике следуют друг за другом на небольшом расстоянии: это об одном из первых подобных дел, барнаульском. Боролся с вырубками сосен к Универсиаде — рисовал на картоне разноцветных детей, кружащихся в хороводе, и оборачивал этим картоном стволы деревьев. Протестовал против смога в городе, надевая респираторы и противогазы на бронзовые памятники в центре Красноярска.

Власти тот кол Ивану Грозному не выдернули, а показательно спилили.

Утопия сплыла, схлопнулась окончательно. Но юность свою, жизнь мальчики не могут отменить. Они садятся в поезд и уезжают из Сибири. Они идут в тюрьму. Разные есть варианты. Ни один, в общем, ничего выдающегося не гарантирует, но кто мальчикам помешает мечтать? Пусть станут курьерами или просто ничтожествами, но кто им запретит мечтать о покорении Марса? Власти, продолжая в сегодняшней России строить какие-то заоблачные ослепительные планы, напоминают этой элегической мечтательностью уезжающих отсюда мальчиков.

На кого рассчитаны эти проекты, для чего они, кому они нужны и кому их реализовывать, если мальчики уезжают или идут в тюрьму?

Недавно красноярский омбудсмен Марк Денисов обнародовал очередной ежегодный доклад. Если взять его доклады за три последних года, выходит, что узников в колониях и тюрьмах края, в процентах из года в год, все меньше: минус 8, минус 17,5, минус 14,2. В абсолютных цифрах за три года уменьшение с 16 501 до 10 752 — каждый третий исчез. А вот дети в тюрьме: плюс 45,5%, плюс 17,7%, плюс 28,3%. Абсолютные цифры по подросткам Денисов больше не называет.

Долгострой

Еще при царе (последнем) рассматривали возможности строительства северного дублера Транссиба. Революция уже стучалась в двери, а царские министры обсуждали трассировку. Затем уже Ленин подписывал постановление Совнаркома «О предоставлении концессии на Великий Северный железнодорожный путь». При Сталине думали дотянуть второй Транссиб сквозь всю Северную Азию до Якутска, а затем и до Уэлена с паромной переправой через Берингов пролив на Аляску.

Те же концепции, лишь переоформленные, во все последние десятилетия ходили по аппаратам думы, министерств, администрации президента — о воздвижения по 60-й или по 62-й параллели трансконтинентальной магистрали от Атлантики до Тихого океана. И уже не со сталинским паромом, а с туннельным переходом. Ну или скромнее — проект Северо-Сибирской железнодорожной магистрали. Его при Путине вытаскивали уже не раз. Осенью 2023-го глава государства поручил рассмотреть вопрос о строительстве СевСиба, это предваряло заседание валдайского клуба, где Путин скажет: «Нам еще осваивать и осваивать Сибирь, Восточную Сибирь и Дальний Восток».

Советник президента Игорь Левитин говорил, что назначение СевСиба в том, чтобы связать Восточный полигон с Севморпутем. Ну да, при достройке Северного широтного хода (совпадающего с отрезком сталинской «мертвой дороги») выход на Севморпуть будет. Однако исполняют поручение президента изобретательно — просто пиршество идей. Под СевСиб какие только маршруты не подверстывают. Широтные, высотные и по диагоналям. Приполярное вязание. Вообще в традиционном и очень давнем понимании СевСиб — это северный дублер Транссиба: из Приобья на Сургут — Нижневартовск — Белый Яр — Лесосибирск — Карабула (Ярки) — Усть-Илимск. И далее стыковка с БАМом.

Сейчас в проектах западней стыкуют непременные ответвления в Китай. Например: Сабетта (Обская губа Карского моря) — Нижневартовск — Белый Яр (это Томская область) — Таштагол (Кемеровская) и через республику Алтай в Урумчи (Китай). Есть вариант достройки дороги Курагино — Кызыл и далее в Китай через Монголию.

Когда Шойгу предложил иной расклад (вероятно, мечтая в ранге вице-премьера уехать из Москвы в Сибирь поднимать родные места), министра, между прочим, поддержали очень многие в руководстве страны. И в Кремле, и около. К примеру, Дерипаска: «Без новых центров экономического роста в Сибири и на Дальнем Востоке у нас есть все шансы проспать важный исторический момент. Никакой «дремотной» Азии больше нет, а есть прогрессивная и развивающаяся дикими темпами Азия. И нам бы за ней поспеть».

Пальму первенства в поднимании Сибири попробовал оспорить у Шойгу мелкий красноярский бизнесмен с большими амбициями и сомнительным бэкграундом Евгений Пащенко. ТАСС со ссылкой на него сообщил о начале в 2022 году проектирования сети из шести малых городов, каждый с индустриальным парком, на берегах Енисея. Руководитель проекта Пащенко рассказал об этом на конференции «Новые малые города Сибири как драйверы развития Енисейской агломерации и Арктики», уточнив потом местному изданию NGS24, что он родил идею еще до Шойгу.

Никакой госдолжности у Пащенко нет, тем не менее он уверяет, что идею свою докладывал во многих высоких кабинетах и ее хорошо приняли. За два месяца до Шойгу делал презентацию в минэкономики Красноярского края, после чего к нему «обратились из БРИКС». Пащенко известен как автор китчевых скульптур, в частности «Царь-рыбы», что испохабила Слизневский утес, любимый Виктором Астафьевым и многими поколениями красноярцев. Утес — рядом с Овсянкой, родиной писателя. Видимо, у Пащенко это семейное: его брат Олег был депутатом и руководит «Красноярской газетой» — та прославилась в 90-е пещерными нападками именно на Астафьева.

Останавливаюсь на проекте Пащенко лишь потому, что остальные идеи насчет сибирско-арктического будущего ушли недалеко — уровень осмысления потребностей Сибири и сибиряков (именно самих сибиряков, а не кого-то извне, кто хочет лишь ее углеводороды, кругляк, золото, металлы, алмазы) примерно на том же уровне. Итак, в Институте Севера и Арктики Сибирского федуниверситета Пащенко, собрав конференцию, рассказывал, как воссияют в крае новые города, все в 200–300 километрах друг от друга вдоль Енисея, а добираться между ними можно будет за полтора часа на личных или общественных циклолетах — такие летательные аппараты, что изобрели творческие красноярцы…

И при этом Пащенко удостоился большой и в основном благожелательной прессы. Но там, где зрители/читатели могли оставлять комментарии, они сводились к одному: «наркоманы». Это из мягких оценок. Из более содержательных и касающихся и других идей развития Сибири:

• «Сначала бы со старыми городами разобраться, потом новые строить»;
• «Старые города им уже неинтересны. Сразу много не своровать. Я бы их на Колыму отправил. Там города нужны. Не получится — так и вывозить их не надо. Циклолет из бревен сделают»;
• «Кто-то в Call of Duty или Mass Effect (компьютерные игры. — А. Т.) переиграл явно, циклолеты какие-то, еще телепорт придумайте. И это в то время, как трущобы в Николаевке и Покровке (центральные районы Красноярска, застроенные частным жильем, в т.ч. ветхим. — А. Т.) толком расселить не могут и газ к городу протянуть»;
• «Кто эти фантазеры, покорители бюджета?»;
• «Дороги умеете строить? Просто автодороги. Хотя бы между городами. Хотя бы три полосы»;
• «А может, начать с того, чтобы поддержать тех людей, кто еще живет и трудится в Сибири? Так, может, люди перестанут бежать из Сибири, да и другие, смотришь, потянутся сюда. И триллионов этих не надо из бюджета»;
• «Москву хотите разгрузить? Ну так сделайте в Сибири зарплаты больше, чем в Москве, как это было раньше»;
• «Никто уже не верит. Города построить министр, конечно, может, а вот людей построить для этих городов — нет. А дураков, как в СССР, уже нет, никто за романтикой под Братск не поедет».

Как бы то ни было, Шойгу вскоре отвлекся от Сибири на другие задачи. Мишустин утвердил очередную Стратегию развития Сибирского федерального округа до 2035 года, где нет следов ни Шойгу, ни Пащенко, ни вообще какой-либо маниловщины. И ничего прорывного и существенного тоже нет.

СевСиб, к слову, остается. Он там — во всех железнодорожных планах, всех этих бюрократических стратегиях, отраслевых, региональных, федеральных трактатах — с сытых нулевых. Сибирь тогда именовали «ресурсным центром страны». Сегодняшние коррективы нельзя не заметить: от планов «развития» Сибири (заметьте — именно Сибири, а не развития чего-либо за счет Сибири) перешли к планам поддержки и развития Дальнего Востока и Арктики.

Ну так-то большая часть Арктики и весь Дальний Восток — Сибирь и есть. Понятие «Дальнего Востока» начало административно оформляться лишь при советской власти; позже, с образованием федеральных округов, к Дальневосточному приписали и Якутию, а еще позже — Бурятию и Читу (Забайкальский край). На западе от Сибири отрезали к Уралу федеральную житницу Тюмень с ее округами — Югрой и Ямалом.

Новый административный дизайн.

Сейчас и с Арктической зоной в чиновничьих документах примерно то же происходит — она все увеличивается (несмотря на изменение климата). Впечатление, что у нас не страна, а корпорация, и не министры сидят в правительстве, а остроумные бизнесмены — те, получив разные по эффективности и ликвидности активы, раскладывают их по разным компаниям: удачные, прибыльные — в одну сторону, убыточные, проблемные — в другую. Штука в том, что огромные регионы со своей идентичностью, историей, образом жизни — не фабрики.

Что до людского ресурса, так это как раз корпорациям и поручат. В 1996-м Олег Бударгин, тогда — директор Норильского комбината по кадрам и социальным вопросам (позже мэр Норильска, губернатор Таймыра), сказал мне: «Сделать рабовладельческий строй на этой территории очень просто. Нужно лишь порыться в архивах, поднять приказы НКВД, ну и поменять в них даты». Бударгин знал, что говорит, и это не эмоции. Он коренной норильчанин.

И вот это — «никто уже не верит» — никакого значения иметь не будет. Уже не имеет.

Подземная Россия

Часть утопии Гастева происходит на Транссибе. Можно сравнить. Наглядный эпилог к тому энтузиазму.

Не сбылось главное пророчество — о сломе тюрьмы как фундамента империи, о неназванных небольших станциях типа Канска: «Но дальше, дальше, по главной магистрали! Быстро минуем города без будущего. Они хотели быть острогами, но сами умерли как необитаемые тюрьмы».

Они не умерли.

Был момент, когда действительно были к тому близки. Но не от опустения градообразующих тюрем, по другим причинам. Так, в 90-е годы ни одного полустанка, ни одной деревни не пропустили, все малые города и окраины крупных — все, что по Транссибу, — залили пороховыми напитками. Из гидролизного спирта. Зачистили, обнулили, войной бы не получилось так гладко. Вагонами, тысячами тонн шли сюда (по бумагам — из Беслана) средства для мытья стекол «Максимка» и для принятия ванн «Трояр», дезинфицирующие и тонизирующие жидкости. Здесь, впрочем, и своих древесных, из опилок, напитков хватало — заключенные Краслага в годы Второй мировой воздвигли гигантский Канский гидролизный комбинат, потом его переименовали в биохимический. Сейчас разрушен.

От него остался полигон с лигнином, его миллионы тонн, он самовозгорается и горит десятилетиями, тушить подземный пожар не получается. Чтобы прекратить приток кислорода, полигон покрывают золой Канской ТЭЦ — это называется «создание защитного саркофага», но в саркофаге периодически образуются прогары, они стремительно разрастаются. «Режим повышенной готовности» в районе — если и не навсегда, то на многие годы вперед. Перерыв — и снова.

Самые большие в мире полигоны лигнина, свалки щепы и опилок, всех отходов лесопиления тянутся вдоль железной дороги с Канска чуть не до Байкала, и везде это —

На пару с Транссибом лесоповал стал в прошлом, гастевском, веке основанием, на коем стоит местный мир. ГУЛАГ разрыл и освоил эту землю, построил на ней практически все заводы и фабрики, бессмысленные и бесполезные по большей части, как оказалось, и плавно влился в современность, продолжая свое главное, первейшее занятие — рубить тайгу.

Почти все эти маленькие города по Транссибу, что, по Гастеву, должны были умереть, как необитаемые тюрьмы, живы. Напитались запахом баланды и параши, сапог, овчарок, страха и спирта из опилок так, что, кажется, эта вонь уже не выветрится. Не в светлое будущее ушли, а канули в средневековье. Увлекая за собой и города большие — в то, что это возможно, долго не верилось.

А вот сбывшийся гастевский тезис — искусственные сибирские озера. Сбылось сполна: это не озера — моря. Только мертвые. Гниющие и цветущие. Запруды перед плотинами гидроэлектростанций. Вблизи этих морей, затопивших сотни деревень, самые плодородные сибирские пашни, самые живописные речные долины, в земле тоже образуются пустоты. Например, вблизи Братского водохранилища (перед Братской ГЭС) — мощные залежи гипса, они вымываются водой, оставляя провалы — карстовые воронки. На днях в такую на глубину более 10 метров провалилась корова. И родила под землей. Спасатели вытащили и ее, и теленка: живые. Это близ села Хадахан. Прошлой осенью в подобную воронку провалился комбайн вместе с водителем, тогда комбайнера зажало в кабине, погиб.

Светлый трансарктический паровоз Гастева пел «о грядущих радостных подъемах», а жизнь вышла такая, что под землю и в прошлое устремляется, туда ее вектор направлен. Мечты не сбываются.

Гастев: «Только здесь, в Иркутске, узнаешь, какая потрясающая сила в тишине. Это мы въехали в подземный центральный вокзал. Едем под городом».

Что Иркутск — даже в миллионных Красноярске и Омске метро не могут не то что достроить, а хоть что-то сделать в течение 30 лет. Мост в Якутске через Лену, как метро в Омске и Красноярске, начали планировать в начале 80-х (а строить метро начали в первой половине 90-х)…

хотя бы отбойниками, да хоть бетонными блоками, чтоб не бились на ней лоб в лоб насмерть чуть не каждодневно.

Единственное, что сполна удалось советской социальной инженерии, этой гигантской секте, — человек нового типа. Итожит фантазии Гастева глава красноярского «Мемориала» (это общество являлось одним из учредителей международного «Мемориала», признанного «иноагентом» и ликвидированного) Алексей Бабий — и его слова нисколько не противоречат моему утверждению, что сверхлюди кончились. Да, они кончились в лучшем своем изводе, в худшей версии — они тут. Бабий бесконечно мотается по Красноярскому краю, по райцентрам, сидит в их архивах, записывает за людьми. Вот что он говорил мне в декабре 2022-го: «Советский человек — единственное, что сталинской команде удалось сделать в совершенстве. Методом горячей ковки. Особенно Большой террор (когда всех этих утопистов и постреляли. — А. Т.) свою роль сыграл, конечно. Появилась просто новая общность. Советский человек — это же совершенно отдельная вещь, несравнимая, и в нем самое страшное — что он воспроизводится. Смотришь на людей, рожденных в 90-х, в нулевых, а они по своему мировоззрению, многие, — типичные советские люди. Со всеми их особенностями, повадками. Это самовоспроизводящаяся модель, очень удачная. И — надолго».

Вот и все сибирские итоги той меди звенящей и кимвала бряцающего, того социального прожектерства. «Светлый экспресс летит. Его дорога бесконечна, но и бесстрашие его безгранично».

Мальчики в Канске и Тайшете, Мариинске и Боготоле садятся на поезда и уезжают. Старые вокзалы и депо редко где сохранились, в основном — новые безликие строения: сайдинг, панели. На некоторых станциях, однако, еще живы построенные при царе привокзальные водонапорные башни. Модерн. Элементы готики. Одинаковых нет. И все они будто не отсюда.

Будто из невидимых нам замков и крепостей — небесных, совершенных — по неизвестной причине проявились лишь эти их части, эти памятники сибирским утопиям и утопистам. Несбывшимся мечтам всех этих мальчиков. Их сломанным судьбам.