Некоторый мистический ореол, что почти непременно окутывал устремления разных режимов, не только авторитарных и тоталитарных, в Гиперборею, к метафизическому центру мира / «месту силы», сегодня почти незаметен. В документах Кремля — строительство канализационного сооружения в пгт Тикси в 2027–2028 годах и поликлиники и стационара там же (но подождать надо до 2029-го); реконструкция моста через реку Кемь и стадиона в городе Кемь; ремонт и строительство дорог в Воркуте, на Колыме, в Чукотке и т.д. и т.п. — подчеркнуто приземленные заботы на две пятилетки вперед.

То есть в одном перечне с теплыми сортирами за полярным кругом — стратегия и «основы госполитики», Мишустин с Дмитриевым. Не перебор? Впрочем, «думай глобально, действуй локально», как провозглашали поносимые ныне в РФ защитники окружающей среды.

Околовластные медиа и эксперты тоже говорят не о загадочном притягивающем излучении Арктики, а всего лишь о геополитике и экономике, о меняющемся климате и о перспективах Севморпути (СМП) как «нашего Суэца». Однако — элементарные расчеты и непредвзятые эксперты в помощь — никаких особых выгод Арктика не сулит, те же вложения в любую другую доныне не освоенную, но не столь экстремальную часть России (лишь бы там березы росли), отобьются куда определенней и раньше. Иначе бы бизнес стоял в очередь за билетами в Певек и Диксон.

Что такого знают в Канаде, чтобы не страдать от неразвитости своей Арктики? Почему тот же Китай не зацикливается на развитии своих северных территорий, далеко не столь суровых, как Арктика, но все же менее приветливых для человека, чем юг и восточное побережье?

Беляев

Строгой государственной идеологии пока нет, но направленность государственной мысли, хоть она и изменчива, нельзя в данный момент не ощущать. Пока Арктика — в ее русле, идейно верное направление: белые и чистые горы, тундра, льды, эталонное вечное пространство без края и без малейшей примеси времени. Оно заморожено. Прямое противопоставление всему торгашескому, суетливому, потребительскому, глобалистскому, всей изнеженной, беспринципной современности. При этом до кучи — и обычной любви, душевности, вообще всему человеческому.

Сталин их выводил, у него даже получалось. Арктика была в моде, и то ее покорение было вполне осмысленным, новый человек, собственно, и создавался, чтобы и на Марсе яблони цвели. Но эпопеям 30-х скоро будет сто лет. И сверхлюди закончились. А генералы, готовящиеся к вчерашней войне, — нет. Вовремя ставить точку — целое искусство, им мало кто владеет.

Возможно, поэтому — из-за человеческого фактора — о больших свершениях в Арктике не слышно. Нет, работа идет: см. доклад в Думе от 21 мая вице-премьера Трутнева о достигнутом в Арктике за последние 5 лет (более 1000 инвестпроектов на сумму свыше 2 трлн рублей и т.д.). Но из яркого и памятного — лишь эпизод конца прошлого десятилетия: Сечин принес Путину бутылку с таймырской нефтью. «Премиальная, лучшая в мире». «Как на Ближнем Востоке?» — спросил Путин. «Лучше», — ответил Сечин. Пояснил потом: «Общий объем инвестиций в этот проект («Восток Ойл») составит более 10 триллионов рублей».

Ну и еще случилось «премиальное». Премиум-охотникам на премиум-базах предложили новый продукт — овцебыка. Вообще на Таймыре охота на него разрешена не первый год. Из-за труднодоступности региона обычно официально добывается животных меньше выделенных квот. Однако теперь овцебыка начали рекламировать как объект трофейной охоты. Изумляет слово «трофейная».

Люди — да, другие пошли, и приспосабливают Арктику под свои нынешние желания и интересы: в районе Ленинградки (реки Ленинградской на севере Таймыра, описанной только в 1946 году, населенных пунктов нет) строят базу для богатых туристов. Голец арктический, таймень, муксун. Рыбалка здесь потрясающая.

А охота? С этим сложней. И вот появляется мысль — что если овцебык? Проблем с поисками его нет: животные оседлые, и пастбища, облюбованные ими, не покидают. При приближении человека, как правило, не убегают. Если пасется стадо, взрослые особи встают в каре, прикрывая детенышей, и — стоят. Стреляй — не хочу. Как в тире.

Лицензия на отстрел овцебыка — копеечная: была 15 тыс., потом подняли до 19.

И вот вдруг он становится трофейным животным.

«Но это все равно что стрельбу в корову называть трофейной охотой, — удивляется мой собеседник. — Прилетаешь. Вот она стоит, траву жует. И что? Ну убей ее из ружья, если хочешь. И что? Хвастать будешь? Сниматься на фоне трупа? Рога повесишь в спальне? Ну, говорят нам, надо же какой-то продукт продавать. Трофейной эта охота будет потому, что долгая дорогая заброска. Действительно, завалить овцебыка там будет стоить под 2 млн, если исходить из сегодняшней стоимости вертолетного часа — 390 тыс.

Удивительно, но москвичи действительно летят и охотятся. На сайте столичного клуба «Сафари» — отчет о таком расстреле. Радуются, что станут рекордсменами, — поскольку мало кто на коров охотится (орфография источника): «И в Книге SCI, и в Книге Трофеев Московского клуба «Сафари» в настоящее время зарегистрировано всего по пять трофеев таймырских овцебыков. По итогам предварительных промеров оба трофея добытые московскими охотниками должны возглавить мировой рейтинг».

Разговоры в Хатанге о том, что база на Ленинградке — бизнес кого-то из членов федерального правительства — хоть тому и никаких доказательств нет, — не удивляют. И не потому, что для такого дела нужны приличные вложения и отвага, кому же тут еще гарцевать?! Нет, просто это традиция: чуть не в каждом северном поселке все последние десятилетия рассказывали о ком-то повыше, строящем тут дачу/базу. В этих легендах и преданиях нашего времени много каких чувств и эмоций таится и прямо высказывается. В том числе в них сквозит и обида на несостоявшуюся конкурентную борьбу — местных бизнесменов из 90-х, пытавшихся зарабатывать на арктическом туризме с его охотой и рыбалкой, — Москва просто «щемит». У нее и финансовый, и административный ресурс.

Как бы то ни было, турбазы строят, и строят неизвестные здесь прежде люди. Местные бизнесы переходят в другие руки. Например, в 90-х туристов забрасывали на полюс через Хатангу, и какое-то время она держала эту туристическую жилу. С начала нулевых жаждущих оказаться на полюсе перенаправили — все взяла на себя дрейфующая станция Барнео. Но — ковид, СВО, отказ норвежцев использовать их аэропорт на Шпицбергене (как промежуточный на пути к Барнео)… Не сказать, что в Хатанге кто-то мечтает вернуть себе первенство в перевозках на полюс — это в реальности не такой большой трафик, и это лишь месяц-полтора в году, когда погода позволяет. Зарабатывали прежде на туристах, прилетавших на 10–20 дней — на сплав, рыбалку, охоту. Теперь, вероятно, новая база на Ленинградке перетянет на себя самых богатых клиентов.

Хатанга, так совпало, сейчас ждет ремонта в аэропорту. Ей в следующем году исполнится 400 лет. Губернатор, недавно сюда прилетавший, подтвердил, что Москва выделила деньги, и после работ Хатанга будет принимать новые типы воздушных судов. Диксон тоже ждет строительства нового аэропорта в бухте Ефремова.

…Овцебыки пережили своих ровесников мамонтов, переживут ли «трофейную охоту»? Однажды здесь, в Сибири, они уже пропадали: либо сами вымерли, либо их тогда истребили (скорей всего). Нынешние «российские» овцебыки — это потомки тех пятидесяти животных, что подарили нам в 70-х правительства Канады и США. И даже в злосчастные 90-е их не постреляли. Быки расселились.

Несколько лет назад одного такого, дошедшего до юга Якутии, вахтовики-водилы на алмазных приисках подкармливали. Дураки, могли бы в трофейной охоте поучаствовать. Никаких талантов не требуется. Как и в охоте на мигрирующих диких оленей. Переправляясь через реки, они идут навстречу пулям. Главное — вожака пропустить. Это, пожалуй, была еще одна яркая за последние годы новость из Арктики, из Хатанги, — как свеженазначенный, двух месяцев не истекло, госинспектор (отдела контроля и надзора минэкологии края) Александр Беляев в начале августа 2021-го вдруг предал огласке то, что никогда не афишировалось. Беляев нашел 56 туш диких оленей, многие с пулевыми ранениями — их убили при переправе через реку Хатангу (и наутро туши исчезли), а через несколько дней он же обнаружил еще 1200 оленьих трупов на противоположном берегу.

И вот Беляев сказал об этом вслух. На него начали давить. Прокуратура заступалась — не помогло, героя наших публикаций уволили. Но он Хатангу не покинул. Приехал в Арктику в 2018-м с Алтая, так здесь и остался.

Таймыро-эвенкийская популяция диких оленей снизилась с миллиона особей в 90-е и нулевые до 325 тыс. или даже до 137 тыс. Расхождение цифр — из-за отличий в методиках учета и подсчета и разнице во времени этих мероприятий. Факт, что чем свежей данные, тем меньше оказывается оленей, красноярские чиновники говорят об угрозе полного исчезновения региональной популяции.

Мурзин

Откуда в мальчиках, рождающихся за тысячу-полторы километров южней полярного круга, на Алтае или в Кургане, берется их зачарованность льдами Арктики? Почему они устремляются туда как под гипнозом? Их «помыслы чисты, как воздух этих высоких широт» (Конрад «Сердце тьмы»). И может ли нынешнее государство поставить себе на службу чистоту их помыслов или востребовано совершенно другое?

Этой весной, когда Кремль вернулся к богатой северной теме, мой одноклассник Дмитрий Мурзин как раз вновь улетел в Арктику. Но не осваивать, а любоваться ею. «От дикой глуши он не требовал ничего, кроме возможности дышать и пробиваться дальше» (оттуда же, из «Сердца тьмы»). Таймыр и Полярный Урал он частным образом исходил и изъездил — на катамаранах, собачьих упряжках, буксировщиках; старается четвертое десятилетие. Все не налюбуется и не надышится. Это как у арктических птиц — возвращаются, будто их кто обязал.

Ученый-химик, в 90-е мой одноклассник вынужденно ушел в бизнес, а сейчас, наверное, больше уже путешественник и иногда волонтер (заповедникам требуется помощь). На этот раз Дима ушел в одиночку, даже не на собаках (с теми какое одиночество). Решил попробовать в деле мотосноуборд производства отечественных энтузиастов. На вид не очень серьезная штука, даже не считается «транспортным средством» — не надо регистрировать. С собой никакого оружия. Ушел в горы Бырранга — самые северные континентальные в мире, куда даже таймырские кочующие аборигены никогда не ходили и не ходят. Полное безлюдье.

Прилетел в Красноярск в 20-х числах апреля, дальше самолетом в Хатангу, оттуда уже сам. Планировал вернуться к июлю.

Вернулся на полтора месяца раньше, в 20-х числах мая. Я примчался в красноярский аэропорт и по тонкому запаху арктической рыбы безошибочно нашел его у касс — платил за перегруз (летел дальше в Москву). Сильный арктический загар и бомжевато-туристический прикид. Сразу интересуется новостями (откуда бы им взяться, их нет уже четвертый год).

До космоса недалеко, сто верст, а если в плоскости Земли выбрать правильную отправную точку, в космос можешь попасть при горизонтальном перемещении и раньше. На этот раз он ушел на север от Хатанги «всего» на 250 км. И тут у его ракеты сломался вариатор. Потом пять дней в палатке под гул пурги в раздумьях «что дальше». До озера Таймыр оставалось 80 км, до подножия гор 180.

Попробовал дальше на лыжах, челноком начал перетаскивать снаряжение. Две ходки сделал, понял, что не выход. Выбор был прост: вызывать вертолет (это под 850 тыс. рублей) или ждать весну, вскрытия рек.

Зима была необычная. Все, с кем он говорил еще в Хатанге, ждали, что реки вскроются недели на две раньше. «Ну или не вскроются», а такое межсезонье растянется, как прежде, до первой недели июля.

«Надеюсь, — говорит, — не забуду те мысли, что посещали, — особенно в первые три дня пурги, когда казалось, что палатку вот-вот сложит. Тогда облегченную летнюю, скорее всего, уже не поставить». Потому что один. Вдвоем, он помнил, в такую же пургу ставили с другом аварийную палатку больше часа. Ну и вот. Блоки выпиливал из снега и ставил стенку. Поставил — стало полегче, уже не боролся за выживание, а жил. Вылазил каждые четыре часа и откапывался.

Потом в палатке слушаешь аудиокниги, чтобы не слушать, как хлопает тент палатки, откапываешься уже каждые шесть часов, топишь снег, чистишь зубы. То есть уже просто жизнь. Думаешь в полудреме: вылезу, а там день настал, тишина, солнце. Но нет: высовываешься, а там черное небо, ветер такой, что с ног сдувает».

Пытался что-то сделать с вариатором. Перекрутил пружину, кое-как поехал обратно. Обратно — потому что в этой ситуации уже без вариантов. «Ну а как еще? Со сломанной техникой вперед идти? Создавать проблемы своему штабу и мужикам из МЧС со своей эвакуацией? Тридцатилетний опыт походов выдает однозначное решение, как бы ни хотелось пройти задуманный маршрут».

Поскольку от меня ждут новостей, рассказываю о кремлевских планах новой движухи в Арктике. Скептицизм и недоумение в ответ. В это время как раз в аэропорту звучит объявление по-китайски, и Дима проводит прямую параллель между услышанным от меня и от диспетчера. «Кое-где в России по-английски уже только в третью очередь объявляют регистрацию и посадку. Как легко страна разворачивается!» Действительно, где они увидели здесь столько китайцев, чтобы менять вывески и языковые обычаи? «Идиотизм какой-то. Вот и бесконечные разговоры о Севморпути больше похожи на лоббирование интересов ледокольного флота. Есть же опыт «Норникеля», круглогодично возящего продукцию со спутниковой проводкой практически без помощи ледоколов! Почему не использовать их наработки? Опять много амбициозных проектов и не слышно голосов профессионалов».

Уточню справедливости ради: на Енисее все же взламывать лед надо, и там работает портовый ледокол «Дудинка» — помогает судам швартоваться. И потом: «Норникелю» обходящиеся без ледоколов суда строили не в России — в Европе. И восточная часть СМП — не западная, там без ледоколов никак (пока).

Мы спорим. Дима рассказывает новости и сплетни тундры: что зайцы и куропатки полярные еще не полиняли, а бакланы уже прилетели. Что, наконец, встретились, по рассказам местных, белые и бурые медведи на лежбищах моржей — считалось, что северная граница ареала бурого куда южней. Что по осени белых мишек видели на озере Таймыр (у подножия гор Бырранга), то есть они зачем-то от побережья прошагали сто верст. Для них это не расстояние, но смысл? Говорят, так бывает, когда море быстро замерзает и добывать нерпу становится трудно. А на озере — рыба, наверно, думают они, овцебыки… Кто их поймет, на что надеются?!

И при всем этом, рассказывая о приметах крутых климатических изменений (можно добавить и, например, такой очевидный маркер, как существенно шагнувшие на север, в тундру, лиственницы), Мурзин не верит в «глобальность» потепления. «Все эти эпопеи 30-х с челюскинцами, вмерзшими караванами, как и экспедиции 1912 года, пришлись на сильные ледовые года, Севморпуть напрочь замерзал. Ну так потеплело. Потом опять. Для нас целая жизнь проходит, а планета и не замечает этих колебаний».

Выстраивать долгосрочные стратегии при всей ничтожности наших знаний о том, что конкретно сейчас происходит с Арктикой?

Наука четких ответов не дает, но советует. Незадолго до СВО на президиуме Сибирского отделения РАН академик Пармон сказал, что если мы будем стараться, то (исходя из сегодняшней пропускной способности СМП) сможем вывезти с побережья бочки за сто лет. Не раньше. Отрадно было внимание президента к разливу топлива на Таймыре, в Норильске, в 2020-м, это назвали экологической катастрофой. Но там было 20 тысяч тонн. Ежегодно, без шума в прессе, без вызовов на ковер на замыкающие створы рек Арктического бассейна приходит более полумиллиона тонн нефтепродуктов.

А будет больше — с обещанными монетизацией, индустриализацией, милитаризацией Арктики. Сходимся с Мурзиным на том, что получится, как всегда, хотя и хочется как лучше.

Вовсе не хочу сказать, что столь долговременные планы выглядят самообманом или самоутешением, победой иллюзий над жизненным опытом. Но вспомнить есть что. Лунная программа Рогозина, «курорты Кавказа», «2,4 млн рублей в год — это доход основной части граждан РФ», российские электромобили, «более 70% россиян — средний класс», «свыше тысячи отечественных самолетов к 2030 году»… Нет, мост в Кеми, надо полагать, отремонтируют и канализацию в Тикси оформят. Но все те космического масштаба планы, что сверх этой конкретики? И сколь бы весомо и концептуально они ни выглядели — почему им вновь не обратиться закапыванием денег или их распилом?

Одноклассник улетает в лето. Его у человека не может не быть.

Зырянов

В то же время, когда академик Пармон говорил о бочках, коими завалено побережье, Россия порадовала мир одновременным всплытием из-подо льдов Арктики своих атомных подлодок. На тот момент — весна 2021-го — это достойно увенчало всю арктическую активность прошлого десятилетия.

Но что собой знаменовал тот взлом, поставленный как цирковой трюк, хотя за ним был тяжкий труд и риск? Для чего это было? Чтобы и этот лед стал под ногами майора? Майора, который никогда не поскальзывается и не падает? Или что? Каков резон?

Но, во-первых, место нынешним правителям там уже точно гарантировано, а во-вторых, Кай в чертогах Снежной королевы так и не сумел сложить из льда искомую «вечность» («Если ты сложишь это слово, ты будешь сам себе господином, и я подарю тебе весь свет и пару новых коньков»).

И появился на наших глазах еще один претендент на весь свет и пару новых коньков — ну а зачем Трампу эти фокусы с Гренландией, арктические проекты, обсуждаемые с Россией?

Госсекретарь США Рубио: Арктика в ближайшие 50–100 лет будет «одним из самых важных регионов в мире».

Еще один влюбленный в Север — мой друг Сергей Зырянов. В далеком прошлом (1995 году) он провел на Северном полюсе фестиваль дворового футбола — с рок-музыкантами на льду, с битвами восьми команд — детдомовцев и олимпийских чемпионов, студентов и космонавтов. И вот Сергей как-то спросил: а чего Путин и его друзья из Ночной хоккейной лиги не устроят матч с американцами на полюсе? Позвали бы, там и расторговали всё.

Эта мысль была высказана задолго до нынешних созвонов первых лиц, на которых среди первых взаимоприемлемых тем и всплыли Арктика и хоккей.

А о совместных сибирских и арктических проектах в бизнесе информации немного, и все намечающиеся договоренности подвешены понятно на чем.

…Проблема, возможно, не в том, что арктические проекты отдают иррациональностью, а в том, что они мало ею отдают. Мало фантазии. Материализма много и мало понимания, что Арктика — не место приложения сил, а самостоятельный фактор. Малоизученный. Но факт: там люди становятся другими. И, возможно, у них появляется больше шансов понять друг друга.

Из всего, что я об Арктике знаю, что там чувствовал сам, мне кажется она пространством, конечно, для отдельных людей. Никак не государств. Так воюют и дружат, и любят, и убивают друг друга, в конечном счете, не государства — конкретные люди. И именно в Арктике человеку дано лучше всего освобождаться от национальных и социальных идентичностей, оставаясь со своим «я».

Хотим мы того или нет, государства защищают нас (нас зачастую не спрашивая) от жизни во всем ее величии и ужасе, от дикого вселенского воя и холода, от красоты ее и силы. Когда-то защищал Господь («Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим») — а потом стали государства. Но самые отважные — экстремалы и романтики, социофобы и герои — идут в вой и холод, в Арктику и в космос и остаются один на один с миром. И что-то решают для себя. И для других.

* * *

Что, если бы в минувшем апреле (когда это на полюсе возможно) действительно устроили матч? Что это был бы за хоккей! И шоу. И Трампу, и Маску такое нравится. И российской стороне бальзам на душу: ведь организовывала и принимала бы Россия. На макушке планеты. В центре мира. Зырянов вспоминал те свои игры, так и было: «Представь чувства канадцев: они выходят наконец к полюсу на лыжах, изнуренные, падающие. И что они видят? В терра инкогнита русские гоняют мяч»…

Хоккей и американские овцебыки, освоившие российскую Арктику, все же продуктивней подлодок, ломающих лед.