В начале июня в Петербургский городской суд поступило уголовное дело шестерых активистов, которых следствие связывает с движением «Весна». Причиной для преследования стали посты в соцсетях, которые были опубликованы до того, как само движение признали экстремистской организацией. Как заявили представители «Весны», фигуранты дела «уже давно не имели отношения» к ним, а деятельность организации давно уже приостановлена в России. Но все равно были заведены дела по нескольким тяжким статьям Уголовного кодекса.

Список предъявленных обвинений огромный: участие в НКО, посягающей на права граждан, участие в «экстремистском сообществе»; публичные призывы к осуществлению деятельности, направленной против безопасности государства; склонение к массовым беспорядкам; распространение неуважительных сведений о днях воинской славы группой лиц; распространение «фейков» об армии. Всех шестерых фигурантов задержали после массовых обысков 6 июня 2023 года.

В их числе оказалась 27-летняя Аня Архипова. Против нее следствие также выдвинуло обвинение в создании «экстремистского сообщества». Такой весомый список статей всем шестерым вменили за их гуманистическую позицию и неравнодушие. Сейчас они ожидают рассмотрения дела в петербургском СИЗО.

«Новая» отправляла письма всем фигурантам дела, но цензура пропустила наше письмо с вопросами только Ане. В своем ответе она поделилась, что за ее ненасильственную позицию ее поместили в одну камеру с сокамерницами, которых обвиняют в тяжких насильственных преступлениях. Одним из самых непростых моментов оказалось видеть, как маленькие дети вынуждены находиться в заключении вместе со своими матерями. Также она упомянула случай, когда один из конвоиров на этапе хладнокровно рассказывал, как в армии ел собак и пил их кровь. Несмотря на эти ужасы, Аня сохраняет стойкость и намерена на суде доказать абсурдность предъявленных обвинений, чтобы «тем, кто ответственен за арест шести ни в чем не виновных людей, стало стыдно».

Архипова Анна Николаевна, 1997 г.р.

• ФКУ СИЗО-5 УФСИН по Санкт-Петербургу и Ленинградской области

Я в заключении уже больше года, а по ощущениям — то ли пару месяцев, то ли всю жизнь. Понятие времени здесь другое. Об этом еще Буковский писал: каждый день бесконечно долгий, а назад оглядываешься и думаешь: «Ого, так много!» СИЗО — место вне времени.

Самым сложным для меня оказалась полная невозможность управлять своей жизнью. Ты делаешь то, что скажут и когда скажут, и ни на что повлиять не можешь. СИЗО решает, что тебе есть, что тебе читать, куда тебе идти, и живешь под постоянным наблюдением. В некоторых камерах даже в туалете и душевой есть специальный глазок, чтобы сотрудники могли посмотреть, а не нарушаешь ли ты там правила внутреннего распорядка. Во время обыска достают твое нижнее белье, читают все: от писем до записей по делу. Личное пространство не существует.

По Уголовному кодексу человек считается виновным после вступления обвинительного приговора в законную силу, то есть после апелляции. Получается, что через все лишения и унижения проходит юридически невиновный человек!

Чуть больше года я провела в московском СИЗО для женщин. Там я видела, пожалуй, одну из самых страшных картин в жизни — тюремных детей. Маленькая кудрявая девочка крохотными ручками трясет решетку, чтобы пришел дежурный и отвел их с мамой в камеру. СИЗО, беременность и дети — вещи несовместимые. При этом в июне был отклонен законопроект о запрете содержания в следственных изоляторах беременных женщин.

Я была готова к этапу в Петербург, но все равно он был внезапным. У меня проблемы с позвоночником, а [вагон] «столыпин» не подразумевает выдачу одеяла, подушки и матраса. Жесткая полка, кажется, деревянная, спишь на своих вещах: куртка, полотенце и что есть, тем и спасаешься. Так полтора дня. Хорошо, что у меня с собой были обезболивающие. В автозаке по пути в «Арсеналку» я наслаждалась часовым монологом конвоира, который жаловался, что из-за нагрудных камер им «теперь нельзя бить зэков». Потом он поведал, как во время службы в армии ел собак и пил их кровь. «В соседних деревнях не осталось ни одной шавки», — сказал он. Судя по взгляду его коллеги, дурно было не только мне.

СИЗО в Петербурге куда хуже московского. Начиная от невозможности заказать готовую еду и отсутствие спортзала и заканчивая запретом многих продуктов и средств личной гигиены. Я веган, тюремная еда мне не подходит, а местный магазин не может ничего предложить, поэтому я зависима от посылок и передачек. Запреты абсурдны. К примеру, овощи и фрукты, содержащие косточки, соусы, специи и приправы (их выкидывают даже из упаковки с лапшой быстрого приготовления), зеленый чай, даже влажные салфетки. Хотя некоторые из этих вещей продаются в магазине СИЗО.

Со стороны других заключенных я ни разу не сталкивалась с негативом из-за моих статей или позиции. Даже если они у нас совершенно разные. Однажды незнакомая девочка, узнав, в чем я обвиняюсь, посмотрела мне в глаза и тихо, чтобы не услышали другие, сказала заветное «свободу политзаключенным». Была еще фраза из трех и пяти букв.

Кто-то хвалит и благодарит за смелость, все сочувствуют. У большинства реакция следующая: «то есть тебе светит 15 лет за слова? В голове не укладывается, я думала, такого не бывает». Бывает, девочки, и, к сожалению, очень часто. В нашей стране за убийство можно получить меньше, чем за ненасильственную позицию — такие приоритеты.

Возможно, вы удивитесь, но в СИЗО очень много умных и образованных женщин. В московском изоляторе мы обсуждали всё: литературу, искусство, историю, феминизм, даже политику! Мы делились взглядами на мир и мысли о будущем. В «Арсеналке» у меня другие сокамерницы. Здесь меня причислили к обвиняемым по насильственным статьям (с ненасильственной позицией) и содержат с ними. Общих тем для разговора у нас мало. Недавно выводили вшей, потому что новенькую девочку при поступлении не осмотрел врач — наш тюремный тимбилдинг!

Наверное, у многих политзаключенных день строится на книгах и письмах — я не исключение. В московском СИЗО я учила итальянский и японский, занималась английским, изучала маркетинг и психологию. В Петербурге мои книги забрали, а местная библиотека может мало чем порадовать, многие темы под запретом — тот же маркетинг и психология. Каждые две недели пишу заявление со списком пожеланий в надежде получить что-то стоящее, но успехов все нет.

Пока я была в «Печатниках», успела прочитать многое. Даже список вела. Продолжала изучать любимого мной Ремарка. Знали бы вы, как остро чувствуется «На Западном фронте без перемен», когда сидишь по антивоенному делу. Хотя лучше не знать! Открыла для себя нашего современника [шведского писателя] Фредерика Бакмане. Он пишет абсолютно удивительные вещи, никто не останется равнодушным.

В заключении меня особенно цепляют книги о репрессиях, как и Ремарк, здесь они приобретают другой смысл. «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, «И возвращается ветер» Владимира Буковского — каждое слово отзывается болью. Я читала Гинзбург и думала: ну какая я же политзаключенная? Вот ОНИ! Их мужество дает мне силы идти дальше.

Все в том же московском изоляторе я активно занималась спортом — полезно для тела, здоровья и духа. В «Печатниках» можно было платно посещать спортзал. Представьте такую картину: ты в тюрьме тягаешь железо под Rammstein. Чувствуешь себя очень крутым и опасным:) Да и вообще, во мне 49 килограммов чистой опасности!

О важности писем политзаключенным можно говорить бесконечно, но любые слова бессильны.

И здесь уже очко в пользу петербургского СИЗО. Скорость цензуры восхитительна. Если в Москве ФСИН-письмо могло идти в одну сторону две недели, здесь — дня три максимум. Обычно в письмах люди выражают поддержку, благодарят за позицию, сочувствуют, рассказывают о себе, спрашивают, чем могут помочь. Зачастую присылают фотографии домашних животных, а кто-то и мемы. Под это у меня заведены отдельные папочки:)

Я ощущаю сильную поддержку с воли, многие помогают, в том числе и финансово. Передачки, посылки, перелеты (мои родители живут в Барнауле). Все это очень дорого. Не знаю, как все было бы, если бы в мире не было таких неравнодушных и добрых людей.

Конечно, мои родители тяжело переживают мой арест. Моему папе 61 год. Он хочет играть с внуками, а не видеть дочь за решеткой. Вчера я встретилась с ним впервые с мая прошлого года. Даже не хочу описывать, каково это. Самое трудное — видеть страдания близких.

Я пропустила юбилеи папы и мамы, мой молодой человек защитил докторскую, а меня не было рядом. Он пишет мне каждый день с момента ареста, письма уже хранить негде. Пользуясь случаем, я бы хотела передать ему: я тебя люблю! Будь так добр, найди водолазку и фломастеры!

День задержания я плохо помню. Только ощущения и отдельные отрывки: нога в берцах, вышибающая дверь, кто-то держит меня за шею, пока кто-то другой подносит мой телефон к лицу в попытке его разблокировать. Моя рука сжата в кулак, кто-то пытается его разжать и тянет к отпечатку пальцев ноутбука, боль в запястье, синяки в СИЗО зафиксировать отказались. Я сопротивляюсь, у них ничего не получается, и так несколько раз. В первые полгода я думала, что можно было бы сделать все иначе: «А вот если бы я тогда…» Сейчас уже — что случилось, то случилось. Исправлять прошлое нам не дано, в наших руках — будущее!

Для меня самым тяжелым ударом оказалось попадание в список «экстремистов и террористов». До этого я считала, что как-нибудь отсижу и выйду, вернусь к нормальной жизни — от активизма отказалась за год до ареста из-за сильнейшей моральной усталости. Учеба, работа, спокойствие — все это перечеркнул реестр [Росфинмониторинга]. Даже после освобождения жизнь в России будет для меня невозможной, от этого хочется кричать. А может, это знак, что спокойствие не для меня, что моя судьба — бороться за то, во что верю?

Совсем скоро начнется судебный процесс по нашему делу.

Маленький срок в моем случае — до 10 лет. Тоже надежды мало.

Однако это не означает, что я сдаюсь. Я буду бороться за свою свободу всеми силами. В моих планах показать всю абсурдность этого дела, чтобы тем, кто ответственен за арест шести ни в чем не виновных людей, стало стыдно.

Сейчас мне помогает держаться мысль о том, что все имеет свой логический конец… и заключение тоже. Представьте, если я сегодня сдамся, а завтра случится что-то невообразимо хорошее, обидно ведь. Смерть Павла Кушнира сильно повлияла на меня и подтолкнула действовать. Я хочу сделать мир хоть немного лучше, отчасти — в память о нем. А это столько работы впереди! Понимаете, я не могу сдаться сегодня, потому что на завтра у меня планы. К тому же я еще не все книги прочитала. Желаю всем счастья!

Подготовил Андрей КАРЕВ

* Движение признано судом экстремистским и запрещено в РФ.