Уфимская активистка Ольга Комлева, кадастровый инженер по профессии, несколько лет была волонтером местного штаба Алексея Навального*. Во время митингов 2021 года в поддержку оппозиционера ее несколько раз задерживали и штрафовали. МВД и Росгвардия подали к ней иски на рекордную сумму в 5,6 миллиона рублей, требуя компенсаций за работу силовиков на протестах. У Ольги были арестованы банковские счета, дом и автомобиль. Комлева также сотрудничала с изданием RusNews и освещала для него протестные акции в Башкортостане.
Во время своего волонтерства в штабе Навального Комлева познакомилась с Лилией Чанышевой. После ее ареста Ольга освещала судебные процессы и всячески поддерживала соратницу. А 27 марта силовики уже пришли за Комлевой. Ее арестовали и предъявили обвинение в участии в экстремистском сообществе (ч. 2 ст. 282.1 УК). Комлева не признает вину в полном объеме и уверена, что в деле нет состава преступления.
25 апреля политзаключенную этапировали из Уфы в Москву, а 23 мая в Басманном суде ей продлили арест еще на два месяца. «Новая» получила письмо от Ольги, в котором она рассказала, как у нее прошел этап, как она пела песни в «столыпинском» вагоне и как ее встретили сокамерницы в московском СИЗО.
Комлева Ольга Юрьевна 1979 г. р.
ФКУ СИЗО-6 УФСИН России по г. Москве
— С удовольствием хотела бы начать письмо про бытовые условия в СИЗО, которые меня очень удивили (не ожидала от ФСИН такого теплого приема). Расскажу по порядку.
Этап. Я ехала одна в трехместном «столыпинском» купе-камере. Это по меркам ФСИН — VIP-перевозка, и еще то, что прямиком из Уфы в Москву. Сухпаек нормальный, на мой вкус, так как я люблю перловку и кабачковую икру. Все охранники были крайне вежливые. И об этапе мне сообщили за 10 часов — было время собрать все мои 11 сумко-пакетов. За это СИЗО-1 Уфы отдельное спасибо! (Просто могли за час сказать, как часто бывает.)
Я понимала, что одна все вещи, еду и воду (6 л) не унесу, поэтому распределила все так, чтобы кто-то мог мне помочь. И мне помогали мужчины-заключенные, которые ехали тоже (женщина в вагоне я была одна). Они тащили свои огромные сумки, еще 2–3 моих пакета с логотипом СберМаркета и заодно шутили: «А что, СберМаркет делает доставку в СИЗО теперь?»
Из проблем при этапировании была только одна — туалет. Но я бы не стала подавать жалобу. Дело в том, что выводят в туалет по одному в сопровождении 2–3 охранников, и это занимает примерно 2 часа (1 раз сводить весь вагон). Меня первую выводили, и к тому времени, когда заканчивали вывод всех, мне уже опять надо было. Около Ульяновска почти 2 часа сидела неподвижно, чтоб дождаться, когда отъедем, — там долгая стоянка. И когда по прибытии в Москву около 7 утра начальник какой-то зашел с проверкой и спросил, выводили ли в туалет, я сказала как есть: «В 4 утра». Он распорядился, чтобы весь вагон сводили в туалет, иначе до СИЗО мы бы не доехали. В итоге я поняла, что это чисто организационная проблема, которая нерешаемая, и тогда стала пить на этапе по минимуму, а не по 2–3 литра в день, как мне нужно из-за сахарного диабета.
А в остальном на этапе было все хорошо. Вечером спросила охранника, можно ли спеть. Он разрешил. Спела один куплет «Крылатые качели». Получила аплодисменты от соседей по камерам. Утром слышу: «Эй, старшой, а певица еще здесь?» — «Да». — «Может, споет?»
Но мы «припарковались» в Москве, и он не разрешил. Зато в автозаке мужики уговорили конвоиров, чтобы снова спела, и я спела: «Аве Марию», «На Тихорецкую» и «Жил отважный капитан».
«А ты «Прекрасное далеко» знаешь?» — спросил меня один из осужденных. «Ага. — И я запела: — Слышу голос из прекрасного далека…»
И часов в десять утра 29 апреля меня выгрузили в СИЗО-6 в Печатниках. Сходила в душ и потом попала в карантинную камеру на 19 человек, заехала со всеми своими 11 сумко-пакетами.
Сейчас я в 40-местной камере, и нас тут ровно 40. Когда я зашла и представилась, сказала, за что я тут, меня встретили аплодисментами.
Организовано тут все отлично, так, чтоб 40 женщин могли существовать в маленьком пространстве, не стукаться друг о дружку, соблюдать чистоту и личное пространство. Я сплю на втором ярусе, просыпаюсь в пять утра (хотя подъем в шесть) и встречаю солнце, которое светит прямо на меня в это время.
Вы спрашивали, почему именно сейчас за мной пришли? Точно такой же вопрос задаю следователям. Шесть лет за мной бегали эшники, а «добрые люди» писали мне: «Тебя еще не арестовали?», «Почему ты еще на свободе?». Но 27 марта, когда меня арестовали, был день, когда силовики «работали» по журналистам. В тот день арестовали еще несколько журналистов (Тоню Фаворскую и других). И это было после трагедии в «Крокус Сити». Зачем пришли в тот день за журналистами, я не знаю, но других событий не было.
Почему решила не уезжать? Вопрос отъезда для меня и для мужа никогда не стоял. Тем более после ареста Лили [Чанышевой] мы решили, что не уедем, даже если появится реальная угроза ареста. Я каждый день думала о Лиле и не могла оставить это и не делать ничего.
Ощущала ли я опасность? Конечно! И постоянно! Полиция и эшники постоянно меня «беспокоили» обысками, допросами, ящик какой-то повесили на столб у дома, иски от МВД постоянно подавали на меня. Так что да, я понимала, что на меня так давят, чтобы прекратила говорить и писать.
Когда я оказалась в СИЗО-1 поздно ночью, оно показалось мне настолько мрачным — кругом решетки, цепи, двери, — что я подумала: а стоило ли оно того? Но потом вернулась мысленно в прошлое и спросила себя: смогла бы я остаться в стороне и не делать то, что делала? Не написать постов, когда к Навальному не пускали врачей, или не провести прямой эфир для Rusnews со сходов граждан в Башкирии, или не поехать в суд по резонансным делам? Нет, я не смогла бы поступить по-другому и промолчать.
Так что после этого мне стало очень легко переносить заключение, а на следующее утро коридоры СИЗО стали светлыми, на лицах людей были улыбки — у охранников и арестантов. До сих пор улыбки и смех окружают меня.
Самое сложное в СИЗО — это планирование вещей и еды. Иногда отсутствие чего-то может сильно осложнить жизнь. Я когда в 40-местную камеру переехала, отсутствие нешуршащих сумок стало проблемой. Но сейчас муж мне все прислал. Или в карантин на майские праздники попала — и полкамеры моим шампунем головы мыли. Можете представить женщин с длинными волосами, которые не могут волосы расчесать 5–6 дней? Это ад! Да еще холода стукнули, поэтому тех, кто мерз, укрывали куртками несколько человек. Я не мерзла и куртку отдала женщине 60 лет — бухгалтеру по 159-й статье («Мошенничество»). А она потом, когда получила передачку от своего мужа, подкармливала меня авокадо и грейпфрутом. Когда нас в постоянные камеры переводили, у нее слезы хлынули из глаз из-за расставания…
По диабету у меня все норм. Запас лекарств еще в Уфе мне муж передал, и я уехала в Москву со всем необходимым. Плюс мне выдают дополнительную диету (два яйца в неделю, масло пять раз в неделю, творог, мясо и сок). Но у меня возникла другая проблема — мне теперь нужны очки. Обычный шрифт, 12–14-й размер, я вижу нормально, но сейчас суды присылают мне документы, и иногда с 8-м или 10-м шрифтом, а это я уже не вижу. Но в медсанчасти СИЗО-1 в Уфе по надуманным причинам отказали мне — сказали, надо разрешение следователя на прием у окулиста! Будем теперь тут, в СИЗО-6, решать этот вопрос.
В Уфе также в неделю мне приходило по 6–10 писем, а в день этапа мне передали более 40 писем и открыток. Письмо от «Зонытелеком» мне передавали за 1–3 дня (в Уфе с этим проще), а в Москве срок доставки ФСИН-письма — 10–15 дней. А бумажные — не знаю; может, и месяц придется ждать. То есть мой ответ на ФСИН-письмо можно получить через 25-40 дней. Поддержку от людей очень сильно чувствую. И даже выписываю цитаты, стихи, которые мне присылают.
Придется заканчивать. Бланки ответов закончились. Не умею кратко писать в твиттерском формате. Привет вашим читателям и всей редакции! С уважением, Ольга Комлева.
* Организация признана экстремистской и запрещена в РФ.
