Если о сути неваляшек, сначала изъятых в реале, за что последовала административка, а потом найденных Центром по противодействию экстремизму краевого главка МВД в Сети, что позволило возбудить уже уголовное дело, — это троллинг уголовной романтики, и Слонов исчерпывающе говорил: «Если я буду смеяться над мундиром прокурора, это будет честь ему или позор? Это будет позор. Поэтому концепция иронии, она ни в коем случае не пропагандирует и не возвеличивает тот объект, который обстебывается».

Фактически злоключения для Слонова на сегодня завершились. Он так и говорит, выходя из зала суда:

— Всех поздравляю, все закончилось. Я первый раз иду «по этапу», пока не представляю, что это будут за работы. Люди по-разному комментируют. Мол, доску почета с силовиками будешь рисовать. Может, золотить унитаз кому-то. Я вообще парень рукастый, много чего красивого могу сделать. Главное, чтоб красиво было и весело. Какая разница, на свободе ты или в тюрьме. Человек сам проводит границы.

Однако, как объясняют «Новой» юристы, между исправительными работами (которые Слонову дали) и принудительными (которые требовал назначить Слонову прокурор) — разница категорическая: исправительные работы — это, по сути, лишь удержание из зарплаты. Заниматься Слонов будет тем же, чем занимался всю жизнь. А принудительные (которые требовал назначить Слонову прокурор) — это, по сути, то же лишение свободы, нахождение в исправительном центре ФСИН. Есть еще обязательные работы — это улицы мести (выполнение осужденным в свободное от основной работы время бесплатных общественно полезных работ).

— Не могу давать победоносные комментарии, — продолжает Слонов. — Прокуратура может обжаловать столь мягкий приговор, но хочу сказать, что очень благодарен тому, что произошло: жизнь открыла мне новую грань души, восприятия. Хочу поблагодарить всех, кто поддерживал. Для человека под незаконными репрессиями это важно, и эту поддержку ощущаешь на интуитивном, тонком уровне. И я признаюсь, что был туп и бессердечен, мне казалось, что если не существует страдания в твоем пространстве, то его как такового нет. Однако есть люди, которые невиновны и преследуются. И даже если человек виновен, он все равно заслуживает сострадания. Поэтому призываю всех — не забывать людей, кому нужна поддержка. Я в этот процесс вошел художником, а выхожу еще и немного правозащитником.

Публика

За несколько дней до приговора:

Это пишет под именем «Михаил Котовский» тот самый эксперт, на основании выводов которого, в частности, и образовалось дело Слонова. И художника задерживали, проводили обыски, держали все это время под домашним арестом, сейчас осудили. И хотя в документе, по словам родни Слонова, значится Михаил Шибаев (известный экспертизами по другим резонансным делам), вероятно, это один и тот же персонаж с двумя аккаунтами в «ВК» (один активно велся в 2014 году, другой позже). В них у двух Михаилов одинаковые факты биографии.

Судя по всему, познания в современном искусстве эксперта столь же значимы и велики, как, скажем, в современных газетах, какие из них нежелательны и т.д. Но это бы ладно — когда глупость удивляла, удивляет та инициативность, непосредственность и легкость, с какой участник этого дела (со стороны госорганов!) высказывается.

Вот Котовский же на странице депутата Госдумы Дмитрия Кузнецова — тот обращался к генпрокурору, переслав ему обращение Слонова о нарушениях в его деле — пишет о том, как проходит судебное разбирательство в минувшие месяцы:

На приговор приезжаю пораньше — изъятие ножей и баллончиков ведь занимает время. В очереди к турникету за досмотром стоит гордость Красноярска — художники Александр Суриков и Александр Левченко. Отдельный народ, избранный. Стоит Галина Полякова, ученая и экоактивистка, стоит интеллигенция. Эти хоть и не гордость, а совсем наоборот — носитель, как сказано в недавнем указе, «деструктивных неолиберальных идеологических установок» — все же без ножей.

Стоят два утра. Сначала оглашение приговора назначили на понедельник, но в последний момент перенесли на сутки.

Стоит, например, Михаил Ериш, питерский, но работающий по всему миру психотерапевт и психоаналитик, авторитетный и влиятельный (опыт клинической работы с 1975-го, работы с травмой в зонах природных и антропогенных катастроф с 1989 года), который оказался в эти дни в Красноярске — и не смог не приехать на процесс. Вот что действительно мировое действо говорит.

Спрашиваю его, как этот прием называют психологи, когда вот так, неожиданным переносом итогового заседания, мотают нервы подсудимому, его родным. Это ведь штрих, а там целый арсенал. Всех этих мелочей, багов (якобы), в реальности же традиционных практик и ритуалов.

— Прием, скорее, чисто бюрократический, говорит Ериш: шестеренка. Зубчатое колесо. Когда начальник тебя хвалит при всех, а на следующий день не здоровается даже. Демонстрирует к тебе безразличие.

А вообще только при виде здания суда — все эти новые вентилируемые фасады, пластик, цвет безнадеги — в тебе поднимается «сиротское чувство».

— Помимо манипулирования психическим состоянием, возможно, просто расчет на то, что завтра меньше народа придет, — говорит психолог Николай Щербаков. — Битва абсурдов: художественного и реального, обеспечиваемого государством. А мурыжить людей — это наше всё. Бред маст гоу он!

— Хвост надо резать по частям, — говорит еще кто-то.

Спрашиваю Елену, жену Василия Слонова: как-то объяснили перенос? Ну да, отвечает, кто мы такие, чтобы нам что-то объяснять. И это же не первый раз, когда приезжаем и уже тут узнаем о переносе.

Василия в этот момент должны везти на процесс сотрудники ГУФСИН. Елена дозванивается до него и узнает, что никуда никто никого не повез.

Сайт Советского райсуда, где хотя бы формально и постфактум могла быть указана причина, неопределенное время не работает и когда заработает — не сообщается. Объединенная пресс-служба судов края до объяснений не снисходит.

Вышло по Еришу: шестеренка. До этого переноса прокурор запросил два года принудительных работ (а мог бы 4 года тюрьмы), а после переноса судья вовсе дала год исправительных работ. За минусом отбытого под домашним арестом: три дня под стражей идут как один день исправработ. При этом два дня под домашним арестом идут за один день под стражей. Двухступенчатая, в общем, формула. Многоходовочка. Считаю: Слонова задержали 8 февраля, с 9 февраля по 24 сентября он находится под домашним арестом. Итого непродолжительное время в кутузке и затем долгие 228 дней в четырех стенах, но дома, трансформируются в уже отбытые лишь 38 дней исправработ. Вещдоки — две неваляшки в камере хранения Следкома — уничтожить.

Публику просят покинуть зал и закрыть за собой дверь: с Василия будут снимать «кандалы» — браслет с ноги. Домашний арест заменен на подписку о невыезде до вступления приговора в силу.

Гопота

И еще — к «носителям деструктивного неолиберализма». Для понимания: сам Слонов ни в чем подобном (либерализме) замечен ранее не был, хоть над ватниками он и шутит, он вообще над всем шутит — сам патриот какого поискать. Без тормозов в творчестве, ортодокс православный по жизни.

Хотя, конечно, и это — образ. В любом случае к делу не относится.

Да и где здесь, в Сибири, в зоне рискованного земледелия (в этом словосочетании все слова важны и по отдельности), в сибирских городах трудовой доблести и поселках городского типа реального либерала взять? Всех этих западных веяний тут столько же, сколько уголовной пропаганды в слоновских троллинговых неваляшках. Столько же, сколько краба в крабовых палочках.

И не гопота ли обиделась — спрашивал себя с самого начала, когда слоновское дело появилось. А накануне приговора специалист по неформальным и криминальным течениям юных, многие годы по поручению государственных и муниципальных властей занимавшийся (успешно, множество благодарностей от властей разного уровня) «профилактикой негативных проявлений в молодежной среде», давно уже из страны уехавший, сформулировал в нашем частном разговоре то, о чем многие здесь думают (но про себя):

Подборка мнений о деле Слонова неполная без этого суждения. Оно актуально: среди возвращающихся ветеранов СВО — и те, кому вернуться некуда, они помилованы, их колонии сожжены или снесены, и власти теперь предоставляют им широкие возможности для самореализации и в этом государстве, и в этом, какое есть, обществе.

Но виноват всегда кто-то другой. Чужой. Художник — самая подходящая кандидатура на роль чужого.

Осужденный

Сразу после приговора и выхода судьи из зала Василий начинает было отвечать на вопросы — здесь все телеканалы Красноярска, но жена бросается к нему, закрывает его руками и молит помолчать: тебе нельзя, нельзя, нельзя давать комментарии!

Кажется, что Василия более другого в приговоре задевает участь захваченных у него двух неваляшек. Ну это, говорит Слонов, вероятно, постирония судейская.

— Решение по уничтожению культурных ценностей нашей родины потрясло. Две неваляшки, мало того что с 7 февраля томятся в неволе, теперь приговорены к уничтожению. Нужно их выручать.

Секретарь просит со всеми вопросами «переместиться в коридор».

Уже выйдя из суда — под пинок одного из друзей (чтоб больше сюда не попадал, «сибирская магия») и получая на память от другого рисунок его сына-первоклассника Пети (синим карандашом восьмиконечная Богородичная звезда) — Василий благодарит всех.

Но сначала — что он говорил в минувшую пятницу. В последнем слове. Это важно:

— Судья по административному делу признается, что не видит разницы между произведением искусства и надписью на заборе. Прокурор по уголовному делу признается, что не видит разницы между произведением искусства и татуировкой на человеческом теле. Если уважаемый судья и уважаемый прокурор не видят разницы, то это — проблема их культурного уровня. Они не обязаны разбираться в вопросах культуры, быть профанами — их суверенное право. Но, не имея соответствующих компетенций в области культуры, нужно обращаться к тому, кто этими компетенциями обладает. Нужно приглашать культурологов и искусствоведов и делать культурологическую экспертизу.

С самого начала предъявления мне обвинений я просил предъявить мне правовой документ, на основании которого восьмиконечная звезда признается экстремистской символикой. До сих пор никто документы не предоставил. При фабриковании административного дела были подложены экспертизы из других уголовных дел, не имеющих ко мне никакого отношения. Для этого уголовного отдела был приглашен эксперт, продемонстрировавший свою полную профнепригодность. Эксперт Михаил Шибаев, работая над экспертизой, совершил две грубейшие непростительные ошибки, которые обнуляют его выводы (Слонов далее подробно говорит о них — это игнорирование авторского замысла и — второе — экспертиза не той работы, что завершена, а эскизов, черновиков. Ну да, есть народная мудрость: дураку полработы не показывают. — А. Т.)

<…> Мое дело о звездах на неваляшке дошло с самого низу до прокурора края и до Генпрокурора России. И с сожалением приходится констатировать, что синдром держиморды поразил всю вертикаль правоохранительной системы. Не нашлось ни одного здравомыслящего культурного человека, который бы сказал: коллеги, вы творите преступную глупость. Коллеги, это же произведение искусства, это же художественный образ. Ну нельзя инкриминировать характеристики лирического героя автору произведения. Короче, все это даже не бал сатаны, а какой-то бал держиморд.

<…> Держиморда — собирательный образ, это человек низкого культурного уровня, но облеченный властью. Властью задерживать и арестовывать, — Василий предположил, что Гоголь за этот образ тоже предстал бы перед судом, живи он сейчас.

Но как бы то ни было, второстепенный гоголевский персонаж вышел теперь в центр отечественной жизни.

Ищет спасения от этого Слонов, обращаясь к Богу. Произносит отрывок из 108-го псалма. Это сильная молитва и одновременно проклятие врагам, но Василий сосредоточивается не на основной части, где изобретательно и беспощадно перечисляются кары преследователям, а на части завершающей, молитвенной:

— Помоги мне, Господи, Боже мой, спаси меня по милости Твоей, да познают, что это — Твоя рука, и что Ты, Господи, соделал это. Они проклинают, а Ты благослови; они восстают, но да будут постыжены; раб же Твой да возрадуется. Да облекутся противники мои бесчестьем и, как одеждою, покроются стыдом своим. И я громко буду устами моими славить Господа и среди множества прославлять Его, ибо Он стоит одесную бедного, чтобы спасти его от судящих душу его.

В конце Слонов обращается к судье Ольге Свирко:

— Через некоторое время вам придется произнести решение суда. Суда, который навсегда останется в вашей жизни, ваша честь. Этот суд останется или вашей честью, или вашей раной навсегда. Аминь!

И вот судья произносит решение. Ни разу не запнувшись. Конечно, собравшимся в зале кажется самым уместным оправдательный приговор, но все рады и тому, что слышат. Зубчатое колесо. Так это называется.

У здания суда, у парадного крыльца Василий подводит итог делу, которое, по сути, началось с закрытия его выставки и административки год назад. И первой, уже уничтоженной, неваляшки (говорит, что копию ее еще до всех дел купил телеведущий Андрей Малахов — у него именно та, за которую судят). Говорит Василий под звяканье неваляшки — еще одной изготовленной им копии, только с заклеенными звездами. Он держит ее в руках.

— Вина не снята. Буду обжаловать, конечно. Сколько бы лет это ни заняло. Не успею, не получится восстановить честное имя — этим займутся мои дети. Я выхожу из суда с клеймом экстремиста, жить с ним не собираюсь. И буду обращаться в органы власти — чтобы они проблему восьмиконечной звезды решили. Потому что нет насчет нее закона. А нет закона — нет преступления. Я ограничен сейчас в возможности комментировать — чтобы завтра не закрыли. Но есть большое число людей, привлеченных по этим статьям. Считаю, что все дела по этим статьям — в частности, из-за отсутствия закона о восьмиконечной звезде — должны быть пересмотрены, а часть этих людей — реабилитирована.

Это четвертый или пятый мой процесс. Стал еще более толстокожим. И потом. Я старею — и как бы я твердею. Превращаюсь в ментальную мумию, экзоскелет. Чем я старше, тем сложнее меня повалить. Ну и секрет успеха — в трех составляющих. Во внутреннем Царствии небесном. В надежной боевой подруге. В мощном адвокате (он работал по букве закона, а я — по сути). Бронебойный кулак. Поэтому мы смогли противостоять.

Искусство не является преступлением. Искусство — это не то, что должно нравиться, что должно угождать чиновнику или силовику. Да кому угодно. Если власть будет давить художников — страна лишится культуры.