«Суд постановляет приговоры, а не оказывает услуги». Эти слова юриста Анри д’Агессо, адресованные королю Франции Людовику XIV, председатель Санкт-Петербургского окружного суда Анатолий Кони напомнил министру юстиции Российской империи графу Константину Палену во время рассмотрения в 1878 году знаменитого «дела Веры Засулич». В ответ на слова министра о том, что в этом деле от суда ждут «особых услуг».

Сейчас подобные ответы представить себе невозможно — как почти невозможно представить и оправдание по «политическому» делу. И не только по политическому: в самых разных и многочисленных ситуациях суды действуют не столько как механизм разрешения споров (в том числе споров граждан с органами власти), защиты прав граждан и установления истины, сколько как часть «вертикали», защищающая «государственные интересы».

Именно это и создает возможности для беззакония и произвола власти: его было бы куда меньше, если бы исполнители знали, что их решения потом отменит суд. А они сегодня, как правило, уверены в прямо противоположном.

Так в стране уже было — до судебной реформы 1864 года, существенно изменившей ситуацию. И в советские времена — тоже было, и не только в годы массовых репрессий.

Сегодня реформа, причем кардинальная, российской судебной системе необходима ничуть не в меньшей степени, чем 160 лет назад. И ее не заменить недавним торжественным открытием в Петербурге памятника Анатолию Кони.

…Уверенность прокуроров, следователей, чиновников в том, что по «политическим», да и не только «политическим» делам суд встанет на их сторону, имеет под собой все основания — потому что подтверждается судебной практикой.

Эта практика — когда, например, в делах о «дискредитации», «фейках» или «экстремизме» и ряде других дел прокуроры уверены, что суд не проявит ни малейшего критического отношения к их доводам (зато «критически отнесется» к доводам защиты) и практически перепишет обвинительное заключение в свое решение, — хорошо известна.

Примеров можно проводить множество: это и «дело Алексея Горинова», и «дело Саши Скочиленко», и «дело Жени Беркович и Светланы Петрийчук», и «дело Игоря Барышникова», и многие другие.

Менее известна, хотя ничуть не менее показательна, практика судов по «градозащитным» делам.

Где чиновники ведомств, призванных (судя по их названиям и статусу) охранять культурное наследие, уверяют, что защищать те или иные здания вовсе не нужно, что они не представляют ценности и могут быть снесены, а на их месте допустимо новое строительство, которое сулит застройщикам баснословные прибыли.

После чего на этом месте ударными темпами строится очередной «элитный жилой комплекс».

Или уверяют, что археологические памятники XIII-XIV вв. совершенно не нужно вносить в реестр охраняемых. Пример — памятники Охтинского мыса в Петербурге, крепость новгородцев и шведская Ландскрона, которые упорно не ставят на охрану, чтобы владелец территории — структура «Газпрома» — могла свободно застроить практически всю территорию мыса, хранящую бесценную память о прошлом нашей страны.

Или заявляют, что крепкое и способное простоять еще много десятилетий здание является якобы сплошь аварийным и вот-вот рухнет, а потому его можно снести. Опять же, питерский пример — дом Басевича на Большой Пушкарской улице, 7, который объявлен полностью аварийным ради того, чтобы на этом месте можно было построить общежитие для артистов. При этом, заметим, есть и обратные ситуации, когда действительно аварийное здание отказываются признавать таковым, несмотря на просьбы жильцов, что в итоге приводит к непоправимым последствиям (питерские примеры — здания на Большой Зеленина улице, 1, или на Гороховой улице, 46).

Так вот, аргументы об «отсутствии ценности» или «аварийности» чиновники повторяют в судах, не обращая внимания на то, что им указывают на незаконность или несостоятельность аргументов. И с полной уверенностью, что в решении суда все будет написано «как надо», а возражения градозащитников останутся без внимания…

…Суды (будь они действительно независимы и справедливы) могли бы быстро и надежно разрушить эту уверенность. Достаточно было бы нескольких прецедентов в каждой из перечисленных сфер, чтобы и прокуроры, и следователи, и чиновники поняли: прежнего «зеленого света» не будет, свою правоту надо отстаивать в состязательном процессе, где суд не является частью корпорации, не выступает «двенадцатым игроком» их футбольной команды.

Это немедленно и резко сократило бы и количество выдуманных уголовных и административных дел, и количество репрессивных решений чиновников. Для этого не хватает одного, но простого обстоятельства:

Ведь именно соответствие актов правосудия Конституции гарантирует верховенство права, обозначенное в статье 2 Конституции РФ, тогда как принцип верховенства закона, закрепленный в статье 19 Конституции, призван защитить нас от произвола власть предержащих, то есть от права сильного. Это гарантия того, что мы живем в цивилизованном обществе, а не в джунглях — по Киплингу…

Да, пока такое развитие событий представляется ненаучной фантастикой. Потому что (приходилось уже писать об этом) в те самые девяностые был упущен шанс на кардинальное изменение судебной системы.

Тогда еще не было такого — как в последующие годы — давления власти на суды, и суды (вплоть до высших) нередко позволяли себе принимать решения, для власти неприятные. Тогда были возможны такие решения, как по «делу Александра Никитина»: эколог и капитан первого ранга, обвиненный в государственной измене и разглашении гостайны, был в результате полностью оправдан, несмотря на старания прокуратуры, которую представлял будущий замгенпрокурора России, а ныне полпред президента в Северо-Западном федеральном округе Александр Гуцан.

Тогда можно было реформировать систему, сделав суд основанным на праве, а не на мнении начальства.

В какой-то части реформа была проведена: исчезли «народные заседатели» (представители общественности), появился суд присяжных, расширили права адвокатов (хотя сейчас постепенно их стали опять ограничивать).

И к нынешним временам эта система пришла как одно из колес репрессивной машины, откуда изгоняются (или уходят сами) непослушные судьи. Как Анатолий Кононов из Конституционного суда или как Сергей Пашин из Мосгорсуда. А остались, в подавляющем большинстве, те, кто считает себя «государевыми людьми» и готов понимать «государственные интересы» в их предельно простой форме: граждане не должны иметь возможность через суд помешать власти делать то, что она считает нужным.

Об этой тенденции предупреждали многие, в том числе и судьи Конституционного суда РФ (увы, теперь уже бывшие, а то и ушедшие из жизни): Тамара Морщакова, Анатолий Кононов, Владимир Ярославцев. Последний еще 15 лет назад говорил, что «законодательные органы парализованы, а ключевую роль в управлении государством играет вертикаль власти, центр принятия решений находится в Администрации президента» и что «органы безопасности могут делать, что хотят, а судам остается только утверждать их решения».

…Почему так происходит?

Да, в Конституции записаны и несменяемость, и независимость судей. Но на деле и первое, и второе оказываются весьма шаткими. Конституционная норма о несменяемости судей в той же статье дополняется положением о том, что полномочия судьи все-таки могут быть прекращены досрочно в порядке, установленном федеральным законом.

Этот закон называется «О статусе судей в Российской Федерации», и кроме таких оснований для досрочного увольнения, как заявление об отставке, достижение предельного возраста, получение иностранного гражданства или вида на жительство, занятие должности, несовместимой со статусом судьи, или обвинительный приговор по уголовному делу, предусматривает такое основание, как «совершение судьей дисциплинарного проступка, за который решением квалификационной коллегии судей на судью наложено дисциплинарное взыскание в виде досрочного прекращения полномочий судьи».

Иначе говоря, квалификационная коллегия вправе «уволить» судью за «дисциплинарные проступки»: нарушение закона или кодекса судейской этики при исполнении им своих обязанностей. А поскольку суды перегружены, нарушения при желании можно найти практически у любого судьи. Например, нарушены сроки рассмотрения дела (что неизбежно при «сверхнормативной» нагрузке). Или есть просчеты в делопроизводстве (за документооборот отвечают помощники, но ответственность — на судье). И это, конечно, создает возможности для давления на «непослушных» судей: кто не уступает, того, что называется, замучают проверками и обязательно что-то найдут.

А есть еще статья 18 Федерального конституционного закона о Конституционном суде РФ, которой предусмотрено прекращение полномочий любого из судей КС, включая председателя и заместителей, в случае «совершения действий, не совместимых с должностью судьи», или в случаях «свидетельствующих о невозможности осуществления судьей своих полномочий». Поскольку сам закон о КС определяет, о чем здесь идет речь, но лишь в самой общей форме, то все остается на усмотрение чиновников.

Таким образом, «под колпаком» президентской администрации оказывается вся судебная иерархия — от Верховного и Конституционного судов, до районных. Не говоря уже о том, что опыт Высшего арбитражного суда РФ показывает, что в крайних случаях сам суд можно просто ликвидировать…

Тот факт, что, например, в Петербурге судьи районных судов по наиболее важным делам «консультируются» с городским судом, в общем, не является тайной. И так далее — по судейской «вертикали».

…Да, суд — это часть государственной системы, одна из ветвей государственной власти, но ветвь особенная. Подчиняющаяся только Конституции и закону, а более никому. А в Конституции записано, что граждане — единственный источник власти, что высшей ценностью является человек, его права и свободы, признание, соблюдение и защита которых — обязанность государства.

Иными словами, априори нет и не может быть никаких собственных «интересов государства», не связанных с интересами граждан.

И когда нам говорят, что защищают «государственные интересы» — очень часто на самом деле речь идет о защите конкретных решений конкретных чиновников или правоохранителей, а вовсе не интересов граждан.

Именно для того, чтобы противостоять этим тенденциям, и вводятся гарантии независимости судей, чтобы судья не был чиновником, включенным в иерархическую модель, чтобы у него не было никакого вышестоящего начальника. Но на практике многие судьи — по не всегда понятным причинам — чувствуют себя чиновниками, встроенными в вертикаль. При этом связывающие их обязательства зачастую носят характер неписанный, а потому весьма неопределенный. И эта «тень» идет за судьей от момента выдвижения и согласования его кандидатуры и продолжается «кураторством» старших товарищей из вышестоящих инстанций, обладающих как правом отмены вынесенных нижестоящей инстанцией решений, так и правом наказания через квалификационные коллегии судей за слишком высокий коэффициент отмененных решений судьи или несоблюдение сроков…

…Теперь — о механизме назначения на судейские должности.

Всех судей (кроме мировых и судей самых высших судов) назначает президент России. Естественно, он сам не изучает документы кандидатов — для этого есть квалификационные коллегии, которые принимают экзамены у кандидатов и рекомендуют к назначению. При этом должны учитываться многие факторы, включая юридический стаж, опыт работы (в том числе в правоохранительных органах), наличие ученых степеней по юриспруденции. А если речь идет о действующих судьях, которые идут на «повышение», учитывается «качество и оперативность рассмотрения дел» (опять же, при перегрузке судов «неугодного» кандидата очень легко обвинить в недостаточной оперативности). Но и это не главное: без «добро» ФСБ судьей не стать.

В итоге нередко восхождение к должности судьи начинается с места секретаря судебных заседаний или помощника судьи. Или — с места в правоохранительных органах, прокуратуре или следствии. Бывает, что судьями становятся юрисконсульты и преподаватели вузов, но реже.

При этом в механизме назначения никак не учитывается (и никак не предусматривается законом) такой показатель, как репутация. Единственное исключение — судьи Конституционного суда, от которых требуется «безупречная репутация». Но кто оценивает эту репутацию?

По статье 128 Конституции РФ судьи КС назначаются Советом Федерации по представлению президента РФ. Иначе говоря, их репутацию оценивает президентская администрация. Что касается «сената», то времена, когда он мог с ней спорить, минули примерно четверть века назад. Вот и получается, что оценка репутации судей КС отдана в руки тех, от кого при занятии ими соответствующих должностей безупречная репутация не требуется. А при нынешней системе — скорее даже мешает…

Между тем именно фактор личной репутации играет ключевую роль во многих странах, где должность судьи — это вершина юридической карьеры, и судьями становятся юристы, которые имеют безупречную репутацию. И не бывает так, чтобы судьей стал человек, никому не известный и просто сдавший экзамен.

Наконец, что весьма существенно: в демократической стране судья всегда под контролем общества и средств массовой информации. И всегда заботится о своей репутации — потеряв ее, он будет вынужден уйти в отставку.

Есть немало примеров, когда судьи, выносившие обвинительные решения по «политическим» делам или отказывавшие в изменении меры пресечения политическим заключенным, затем пошли на повышение. Как судья Оксана Демяшева, рассматривавшая упомянутое дело Скочиленко, или судья Маргарита Котова, рассматривавшая одно из дел Навального. А вот примеров, когда бы судьи, вынесшие по «политическим» делам заведомо неправосудный приговор, были наказаны, не припомнить. Хотя в Уголовном кодексе для этого даже есть отдельная, 305-я, статья.

Новый виток перемен обязательно будет — когда понадобится восстанавливать и правовое государство, и независимый суд.

Но если еще 5–6 лет назад можно и нужно было обсуждать изменения судебной системы, то теперь этого категорически недостаточно.

Менять надо будет уже не только систему, но и персонал.

Потому что нужны будут не те, кто умеет улавливать направление ветра (и кто, конечно, легко «перестроится» под его изменение), а те, кто будет работать, руководствуясь исключительно правом. Кстати, упомянутая судебная реформа 1864 года сопровождалась почти полной заменой персонала судебных учреждений.

Тут можно еще вспомнить, что независимость судей — о чем еще в 1908 году в книге «Введение в изучение права и нравственности» писал правовед и депутат Первой Государственной Думы Лев Петражицкий, — складывается из двух компонентов: личные качества, выражающиеся в отсутствии предвзятых убеждений или личной заинтересованности при рассмотрении дела, и внешние признаки, которые исключают любые сомнения в его беспристрастности на основе анализа его поведения и стиля ведения судебного заседания.

Петражицкий писал, что для вынесения справедливого решения судье необходимо иметь «особое чутье, базирующееся на внутренних переживаниях», и, по сути, речь шла о наличии совести. Руководствоваться которой обещают все судьи, дающие присягу, но в следовании этой присяге заставляют сомневаться многие судебные процессы…

«Но в стране огромное количество судей — где же взять новых?» — может возникнуть резонный вопрос. Не так и много: на всю Россию сейчас около 28 тысяч судей, не считая мировых и военных. Найти столько профессиональных юристов в 150-миллионной стране — решаемая задача.

Да, нельзя сразу заменить всех. Значит, надо это делать поэтапно, начиная с Верховного, Конституционного, кассационных и апелляционных судов. А уже потом переходить к областным, городским и районным. Конечно, с одновременным изменением самой судебной системы.

Необходимые изменения обсуждаются уже много лет, но никак не воплощаются в жизнь.

Потому что нынешняя система, работающая во многих случаях как механизм легитимации начальственных указаний по принципу «что приказано, то и законно», оказывается для власти очень удобной.

И многим ее представителям страшно даже представить себе, что может появиться действительно независимый и справедливый суд, руководствующийся только правом.