Мало кто из россиян точно знает, сколько их соотечественников ушли на фронт, сколько вернулись. И сколько вернется, когда «все это кончится». Но все понимают, что вернется много людей, повидавших и испытавших то, что неведомо оставшимся в тылу. По опыту других боевых действий известно, что массовое возвращение ветеранов — ситуация сложная и для них, и для общества, в которое они вернулись.

Обсудить перспективы этой ситуации мы попробовали в рамках исследования, которое проводится «Левада-центром»* совместно с «Лабораторией будущего» «Новой газеты».

Россиянам были заданы два вопроса про то, какая судьба ожидает тех, кто вернется с фронта. Варианты ответов были взяты из дискуссий, которые ведутся в обществе по этому вопросу.

Широко известно, что со стороны высоких властных инстанций были сделаны заявления о том, что вернувшиеся составят элиту российского общества.

Далее, известно: высказывались идеи, что участие в СВО делает людей особо патриотичными, и потому они лучше всех подходят для того, чтобы воспитывать подрастающее поколение в соответствующем духе.

Некоторые участники дискуссий, те, кто не хочет признавать какое-то особое влияние спецоперации на жизнь российского общества, уверяют, что пришедшие с фронта смогут без проблем вернуться к своим оставленным занятиям. И все будет тихо и спокойно: их нужды и потребности будут обеспечены государством, и таких проблем, какие, по рассказам, возникали для «афганцев» в их отношениях с госинстанциями, больше не будет.

Известно и совсем другое мнение: людям, вернувшимся к мирной жизни после боевых действий, которые покалечили их психику, будет тяжело найти себя в мирной жизни. Выражаются опасения, что привыкшие к насилию, бывшие солдаты пополнят ряды организованной и неорганизованной преступности. В лучшем случае этим людям дорога в силовые структуры.

Все эти позиции были превращены в подсказы-ответы к вопросам, которые «Левада-центр» задал гражданам России в июне нынешнего года.

Вот какие задавались вопросы и как распределились полученные ответы.

Первое, что приходится отметить: славную перспективу для вернувшихся стать российской элитой, видят чуть не вдвое меньше граждан, чем невеселую перспективу остаться никем, не найти себе места в мирной жизни.

Примечательно, что те из опрошенных, кто сейчас занимает руководящие должности, реже других отметили вариант, что вернувшихся будут назначать на таковые, а вариант, что вернувшиеся пополнят ряды преступников и хулиганов — чаще других. Чего здесь больше — трезвого взгляда и понимания ситуации или простой боязни конкуренции, — оставим судить читателям.

Но отметим, что среди критически настроенных респондентов, тех, кто считает, что страна движется по неверному пути (их в июне было 17%), наблюдаются те же тенденции: они реже прочих поддерживают версии о радужных карьерных перспективах демобилизованных и чаще прочих пророчат им судьбу потерянных или выбравших преступный путь. Они гораздо более скептически оценивают вероятность того, что государство проявит о них особую заботу, что их возьмут в наставники молодежи. И даже шанс для демобилизованных вернуться на оставленные рабочие места эти скептики оценивают ниже.

Они вместо этого чаще других намечают для уходящих из армии карьеру в силовых структурах. Пусть, мол, там, а не в школах, они используют свой опыт.

Если же говорить о мнениях большинства, а оно и задает основные результаты, показанные на приведенных выше таблицах, то большинство в вопросе о судьбе воевавших проявляет то же спокойствие и невозмутимость, которые отмечаются наблюдателями в самых разных областях жизни. Да и опросы показывают, что у 66% «нормальное ровное состояние», а у 14% вообще «прекрасное настроение».

В самом деле, наиболее массовое мнение о том, как сложится судьба вернувшихся, можно передать самым популярным нынче словом — «нормально!». Они придут снова на свои рабочие места, а если у них будут проблемы, государство им поможет в решении этих проблем.

И нечего волноваться ни по поводу того, что по стране пойдет гулять насилие, что судьбы поломаны, что в наставниках дембеля будут учить детей тому, чему их учили в боевых частях, и такие же из них будут полицейские — ничего из этого нам особенно не грозит. Так решило благодушное наше большинство.

Оно у нас мирное. У нас 58% говорят, что они за то, чтобы «начать мирные переговоры». Впрочем, и «действия российских Вооруженных сил РФ в Украине» они говорят, что тоже поддерживают.

Результаты опроса побуждают сказать кое-что о самой идее назначать отставных военных на руководящие посты в мирной или тыловой жизни, переводить их из чрезвычайного в обыденное. Тут ключевое значение имеет вопрос, как организована система управления в этой мирной жизни. Возьмем такую вынужденно милитаризованную страну, как Израиль. Там принято выходящих в отставку старших офицеров приглашать в советы директоров крупных компаний. Это своего рода признание их заслуг перед обществом. Их таким образом интегрируют в гражданскую жизнь, в демократическое общество и в рыночную экономику.

Но есть и другой опыт. Он наш, отечественный. Когда в молодой Советской стране окончилась Гражданская война, именно бывшие командиры Красной армии образовали корпус первых советских руководителей, управленцев. Номенклатурой они назвали себя — командиров-начальников, которые ничего не умеют, кроме как командовать неважно чем. (Кстати, имя «эффективного менеджера», управленца, которому все равно, чем управлять, это новое имя для персонажа из той же номенклатурной системы власти.) Они стали управлять экономикой, культурой, бытом так, как им было привычно управлять: «по-военному». На ведущем армейском принципе единоначалия оказалась построена партия большевиков — направляющая и правящая сила. На военный лад было организовано управление в ведущих наркоматах. Именно эта система пришла на смену НЭПу — рыночной форме организации экономической, да и общественной жизни с ее свободой людей самостоятельно предпринимать и решать.

На шесть десятилетий вперед заложилась тогда эта система, которую в конце ее драматической истории назвали «командно-административной».

От этого она лечила себя ужасными, но тоже военного рода способами: массовыми судами на манер военно-полевых, без адвокатов и прочей штатской волокиты, знающих два приговора — штрафбат и расстрел.

Одно поколение номенклатуры сменяло другое, чтоб быть смененным третьим, ну и т.д. Перестройка была попыткой лечить мирно, без расстрелов. Но оказалось, что без этого система не может. И вот тогда ее пришлось менять.

Но система была системой всей жизни, а не только экономики. Она создала свой быт, свой строй, со своей бытовой и художественной культурой, своей эстетикой и романтикой. По ней тоскуют старшие, по ней они учат тосковать младших. Из этой их тоски родилась и идея снова по-военному построить жизнь и поставить командовать мирными людьми тех, кто привык командовать солдатами. Только вот общество, хоть и испытывает ностальгию по советской жизни, таких чрезвычайных начальников, как показал опрос, больше себе не хочет.

*Признан в России «иностранным агентом».