Выиграть этот иск тем более принципиально, что сама компания Yves Rocher не только не принесла никаких извинений незаконно осужденным людям, но и настаивала в коммюнике, выпущенном в январе 2021-го сразу после ареста Алексея Навального: «Подозрения в мошенничестве братьев Навальных в отношении частных компаний были подтверждены тремя судебными решениями, так что это дело закрыто и вернуться к нему уже невозможно». И компания настойчиво попросила не приставать к ней с вопросами: «Ив Роше» — абсолютно аполитичное предприятие, мы никогда не участвуем, ни в какой форме, в политических дебатах и поэтому не желаем комментировать российскую ситуацию». Собственно, на запросы «Новой» компания так никогда и не ответила.

В свою очередь, Амели Лефевр и Вильям Бурдон из бюро Bourdon & Associés, адвокаты Навальных во Франции, заявили тогда о том, что арест Алексея является «результатом применения старой и целиком сфальсифицированной [в России] судебной процедуры», и подчеркнули, что ее бы не было «без активного участия группы Yves Rocher, которая прекрасно была осведомлена о ложности этих обвинений» (выдвинутых в «заявлении о преступлении», которое написал в декабре 2012 года на братьев Навальных председателю Следственного комитета Бастрыкину глава российского подразделения компании — Yves Rocher Vostok — г-н Брюно Лепру).

Сам Навальный перед своим приездом на разговор с французским следственным судьей в 2019 году (судья решал, стоит ли передавать иск против Yves Rocher в суд, и вот теперь решение принято) подчеркивал, что, хотя позднее «компания поняла, во что ввязалась, и заявила, что ущерба им никто не наносил, они ни к кому претензий не имеют», «главная бумажка» уже «лежала в папке» судьи Замоскворецкого суда г. Москвы: «заявление от Лепру из «Ив Роше».

«Это заявление он согласовал с французским офисом», — уверен Навальный.

И вот 11 октября 2021-го, через три с лишним года после подачи Навальными жалобы в суд бретонского города Ван (рядом с которым находится головной офис Yves Rocher), местная г-жа следственный судья вынесла постановление о закрытии дела.

Адвокат компании Жан Тамале в интервью изданию Challenges похвалил «нормально проведенное расследование, которое привело к принятию наиболее логичного решения» и предостерег от любого желания превращать «коммерческий спор в политический процесс». То есть представитель Yves Rocher гнет знакомую линию о «споре хозяйствующих субъектов».

При этом адвокат Навального уверена, что и решение от 11 октября не является «логичным», а спор еще не закончен.

— Мэтр Лефевр, расскажите в двух словах, что привело к тому решению, которое было вынесено на прошлой неделе о прекращении расследования против компании Yves Rocher по иску о «ложном доносе», который подали в 2018 году братья Навальные?

— После подачи жалобы в июне 2018 года было проведено определенное количество следственных действий. И когда следственный судья (фр. juge d’instruction) при суде города Вана закончил те действия, которые считал необходимыми, он в конце 2019 года выпустил то, что во Франции называется un avis de fin d’information — такое уведомление. Перед тем как закрыть следствие, он обязан отправить всем сторонам дела это уведомление, которое означает: я закончил следствие, я сейчас закрою досье либо с формулировкой об «отсутствии состава…», либо отправив его в суд. Но перед тем, как принять какое-либо решение, я прошу ваших последних замечаний — по поводу всего дела и той работы, которую я проделал. А мы по такому случаю можем не только представить замечания, но и потребовать проведения дополнительных следственных действий — по целой куче вещей, которые не были сделаны и которые мы считаем полезными для расследования дела. Именно это мы и сделали в начале 2020 года. Но следственный судья нам отказал.

— Какие именно следственные действия вы просили провести?

— В их числе — изъятие документов и проверка переписки между тем, кто руководил российским подразделением «Ив Роше» (и подписал донос), и материнской компанией во Франции. Кроме того, мы потребовали провести опрос сотрудников, работавших в компании в то время — и в России, и во Франции. Всех тех, кто участвовал или мог участвовать в принятии этого решения. Но следственный судья, как я и сказала, нам отказал — это было в мае 2020 года.

И вот по поводу этого отказа мы тогда в первый раз обратились в апелляционный суд города Ренна (административный центр региона Бретань. — Ред.). И в мае 2021 года в апелляционном суде было заседание — исключительно по этому вопросу. Но суд решил, что судебный следователь прав и что не было необходимости проводить дополнительные следственные действия. При этом генеральный прокурор при апелляционном суде Ренна (то есть представитель прокуратуры в апелляционном суде. — Ю.С.) выразил согласие с нами. Так что дело вернулось на нижестоящий уровень — снова к следственному судье. И вот на прошлой неделе дело было закрыто.

— Как зовут следственного судью, закрывшего дело?

— Госпожа Риваллан. Но это не так важно в данном случае, потому что это не она вела все расследование. Это был другой следственный судья, господин Бланши, но его перевели на другое место — как это принято делать со всеми juges d’instruction по истечении определенного количества лет. Так что Риваллан только лишь подхватила это «чужое» дело и закрыла его. Конечно, она могла бы выразить свое несогласие, но, с учетом прежнего решения апелляционного суда Ренна, у нее было не так много пространства для маневра.

— Чем было мотивировано решение?

А во французском праве для того, чтобы доказать, что есть факт ложного доноса, нужно, в частности, найти то, что называется «умыслом». То есть я пишу на кого-то донос и знаю, что то, что я рассказываю, — это ложь. И делаю это только для того, чтобы навредить кому-то. Но нужно иметь доказательства этого. А это всегда немного трудно…

— Но вы все-таки думаете, что найдете доводы, чтобы доказать этот самый «умысел»?

— Мы сейчас, по согласованию с нашими клиентами, подаем аппеляцию (интервью взято за несколько часов до решения по поводу апелляции. — Ред.), потому что следственные действия, которых мы требовали, так и не были проведены. А чтобы найти ответ на вопрос об умысле, по нашему мнению, необходимо дойти в расследовании до самого конца. И мы думаем, что следственный судья должен был бы и мог бы зайти дальше, чтобы найти ответы на эти вопросы.

— И почему же следствие не пошло «до конца»?

— Потому что они посчитали, что этого достаточно для того, чтобы сказать, что умысла не было.

— Возможно, у следствия был «умысел» найти решение, которое бы устроило компанию Yves Rocher?

— Это не то, что я сказала. (Смеется.) Вы можете это сказать, я — нет.

— Хорошо. Но после вынесения этого решения вы заявили: «Мы сожалеем о чрезмерной осторожности (это можно также перевести как «боязливость до дрожи» — фр. frilosité — Ю.С.) следственных судей в этом деле». Не могли бы вы пояснить, что вы подразумевали под этим термином? И кто или что вызвало у следственных судей вот это состояние frilosité?

— (Пауза.) Вы задали действительно хороший вопрос. Я не могу утверждать, что это «дрожь», вызванная кем-то… Или чем-то. (Пауза.) Даже если исторически Yves Rocher — это важный экономический субъект во Франции. Но я не делаю на этот счет никаких заявлений. Я не могу вам сказать, что «мы подозреваем», или что «мы воображаем», или что «это возможно…», что «был какой-то вид давления на французские судебные органы». <…>

Но есть те следственные действия, которые могли бы быть проведены, и в других делах они проводятся…, а в этом — нет. Вот почему мы говорим: frilosité.

— Известно, что в России существует возможность политического влияния на суд. Во Франции это возможно — в этом деле или в каком-либо другом?

— У меня есть желание сказать вам: «Во Франции это невозможно, потому что в ином случае я бы просто завтра же закрыла свой кабинет и пошла торговать цветами на улице», но… Но, но, но… Мы знаем, что это возможно, хотя бы потому, что во Франции уже были приговоры по обвинению в «торговле влиянием» и так далее. Но все-таки у нас существует правовое государство. Оно не такое, к несчастью, как то, что мы знаем и видим в России…

— «К несчастью» или к «счастью»?

— (Смеется.) Нет: не такое, как мы, к несчастью, видим в России.

— А, понятно, хорошо. Уточню: в такого рода делах подобное давление возможно во Франции? Можем мы сделать такое предположение или нет?

— Нет.

— Нет?

— Нет. У меня нет никаких доказательств. <…> Это было бы очернением с моей стороны. <…>

— Куда вы подаете апелляцию?

— Это снова будет апелляционный суд Ренна.

— Вы до сих пор думаете, что есть шанс выиграть это дело, или этот иск с самого начала скорее эффективный способ привлечь внимание к тому, что сотворила компания Yves Rocher, а также к несправедливому осуждению Навальных?

— Я абсолютно уверена, что есть все основания верить и надеяться на то, что история с этим иском будет доведена до конца. Здесь все-таки есть чрезвычайно красноречивые детали. <…> Для продолжения процедуры, безусловно, нужно возобновить расследование и добиться проведения дополнительных следственных действий…

— А если вы получите еще один отказ, какие возможности у вас останутся?

— Если нам откажут еще раз, то на этом все и остановится. <…> Можно пойти в Кассационный суд, но, скорее всего, это ничего не даст. Хотя, конечно, зависит от того, как будет проходить апелляция…