Руслан Шаведдинов, сотрудник Фонда борьбы с коррупцией, на этой неделе вернулся в Москву после воинской службы на Новой Земле в Архангельской области. Год назад его фактически похитили из собственной квартиры и отправили служить в одну из самых дальних воинских частей в стране, лишив на долгое время связи с родными и близкими. Нет сомнений, что таким образом Шаведдинову мстили и за его общественную деятельность — он является одним из активных пропагандистов концепции «Умного голосования». Отправка в арктические условия выглядела дополнительной мерой устрашения для всех молодых людей, кто намерен бороться с властью, а случай Шаведдинова стал прецедентом: после этого в армию стали интенсивно отправлять и других политических активистов.

Сам Шаведдинов служил в ультратяжелых условиях: после обычной казармы его перевели в «бочку»: так он сам из-за малых размеров помещения назвал пост в 300 километрах от ближайшего населенного пункта, куда его отправили. В интервью спецкору «Новой» Шаведдинов вспоминает, как даже в таких условиях можно заставить нервничать начальство и остаться человеком.

— Что ты знал о Новой Земле до того, как тебя туда увезли?

— К своему стыду, ничего, и первый вопрос, когда я там оказался, был: где это я? То же самое все близкие и знакомые, когда я им сообщил про Новую Землю, переспросили у меня: где-где-где?

— То есть это был сильный культурный и географический шок?

— Представь: меня забирают из Москвы, когда здесь +4 и дождь, я еще обедал дома — а ужинаю я уже в месте, где четырехметровые сугробы, полярная ночь и очень холодно. Не то чтобы культурный шок, но я был удивлен, когда там оказался, да.

— Чем ужинал, кстати?

— Боюсь ошибиться, но, кажется, это была обычная гречка с мясом — что-то такое.

— О чем ты разговаривал с конвоирами, которые забирали тебя год назад из Москвы?

— Когда меня сначала везли в микроавтобусе, в салоне были только сотрудники полиции — в масках и без них. Они присутствовали при обыске и везли меня, понимая, что происходит что-то очень мутное. Потом меня пересадили в автозак, добавились еще несколько сотрудников: у них я уже пытался спрашивать, куда мы едем, и понимаете ли вы, что творите?

Это стандартная фраза, ничем не отличающаяся от тех диалогов, которые происходят у полиции с сотрудниками ФБК в момент наших административных арестов.

Точно так же и на Новой Земле мне говорили офицеры: да, Шаведдинов, мы все понимаем, но мы ничего не можем поделать, у нас звонок из Москвы. Я для себя решил, что не принимаю и не понимаю эту позицию — но этим людям, возможно, так просто легче живется, когда можно оправдать свои действия звонками и приказами.

— А в самолете ты с сопровождающими тебя разговаривал?

— В самолете они не разговаривали. Единственное — я бесконечно просил у них телефон, чтобы позвонить и сообщить родным, где я.

Мне было бесконечно страшно за то, что переживают мои близкие, поэтому я и просил позвонить.

— В какой момент на Новой Земле становится скучно?

— (Смеется, потом задумывается.) Примерно сразу. Долгое время я был лишен и мобильной связи, и корреспонденции. Это отрывает тебя от происходящего здесь, и ты начинаешь додумывать какие-то конструкции из возможного развития событий. Это тяжело психологически. А скучно в «бочке», где я жил, становится практически сразу: ты живешь с одними и теми же людьми в четырех стенах девять месяцев, вы уже все друг другу рассказали. Кажется, я своим соседям рассказал все расследования Фонда борьбы с коррупцией с момента его основания во всех деталях.

— Все твои соседи стали сторонниками ФБК?

— Два факта.

А второй факт — когда у меня был суд в Архангельске, <юрист ФБК> Люба Соболь привезла мне три толстовки с символикой Фонда. Так у меня очередь была на эти вещи, я даже был вынужден сказать: ребята, две я отдам, но третью оставлю, чтобы хотя бы в ней приехать в Москву.

Если отвечать на вопрос серьезно: все ребята, кроме меня, в части были родом из Архангельской области. Мне не нужно было объяснять лишний раз, почему в нашей стране все довольно плохо. Они видят, как бедно живет их регион, как их родители получают 13 тысяч рублей и еле сводят концы с концами. Мне оставалось лишь конкретизировать, кто в этом виноват и что с этим делать. Не для красного словца, чистый факт: среди солдат срочной службы ни одного сторонника Владимира Путина не было. Среди офицеров были те, кто не поддерживает власть, но и к нам скептически относится — но ярых «запутинцев» я тоже не встретил.

— При этом разговоры с тобой, если я правильно понимаю, воспринимались там как нежелательное действие?

— Когда меня доставили на Новую Землю, я первые три месяца находился в воинской части, где, кроме меня, были еще солдаты-срочники. Среди них был инструктаж: сейчас приедет вот такой Шаведдинов, будьте с ним осторожнее и ни в коем случае не давайте ему свой мобильный телефон. Но всем ребятам там по 18–19 лет. Вспомните свои 18 лет: вам говорят не общаться с этим парнем, и первым делом вам хочется узнать, что это за опасный чувак. Проблем с коммуникацией, в общем, у меня не было никогда. Солдаты-контрактники со мной разговаривали даже не меньше, поскольку у них огромное количество проблем — и я вернулся с большой такой тетрадкой, где записал все интересующие их вопросы: и по поводу воинской ипотеки, и по поводу лишения премий.

— Вы можете со своими сослуживцами теперь называться приятелями или друзьями?

— В воинской части — именно в казарме — я провел слишком мало времени, чтобы называть тамошних ребят друзьями. Товарищами — да, наверное. А вот с теми, с кем я жил в «бочке», может прозвучать пошло, но мы там выживали вместе, поэтому нам всем нужно было сплотиться. Они все уехали чуть раньше, я один декабрьский был — и когда я вернулся, все позвонили и поздравили меня с тем, что все кончилось. Мы поддерживаем связь, и я надеюсь, что так и дальше будет.

— Многие в 2020 году могли себя ощутить как в «бочке» с самоизоляцией…

— Единственное отличие — у вас работала доставка и был Zoom. А так все то же самое, да (смеется).

— Ага, и медведи за окном не ходят. Я это к тому, что, когда долгое время находишься в одном помещении с одними и теми же людьми, все, даже мелкие противоречия, могут привести к конфликтам. Как вы это для себя решали?

— Противоречия, конечно, были, но там не такая обстановка, что ты можешь встать и сказать: «Как же вы меня все достали!»…

— Уйду я от вас.

— Да. Во-первых, никуда ты не уйдешь. Во-вторых, если кто-то поругался и пробует уйти, все сразу лишаются дополнительной пары рук, а работы очень много. В какой-то момент, с сентября месяца, нас осталось трое — было достаточно тяжеловато, ведь нужно было успевать и за водой ходить, и какие-то текущие ремонтные работы, чтобы просто не окочуриться от холода, и за этим проклятым дизелем следить. Но вообще я ребят вспоминаю добрым словом, несмотря на то, что мы много времени провели вместе.

— Были ли у тебя хоть какие-то развлечения? Книги, музыка, хотя бы радио?

— Нет, радио там не было, кроме радиосвязи. Что касается книг, то в конце мая — начале июня Кира (Кира Ярмыш, пресс-секретарь Алексея Навального, девушка Руслана Шаведдинова. — «Новая») собрала мне вместе с коллегами и передала большой мешок с десятками книг — их там было штук 70.

Прилетел вертолетик, разгрузили обычное продовольствие — муку, консервы, и я вижу этот мешок с надписью «Шаведдинов». Я был счастлив. Не всегда было время на чтение, но потом книги все равно начали заканчиваться, и появилось другое «развлечение»: я стоял у окна и наблюдал, как проходит моя жизнь. Ждал, пока пройдет очередной день, и ты станешь чуть ближе к дому. Когда была полярная ночь — за окном было довольно печально.

— Книги — новинки?

— Да, в основном. 2019 года, 2018-го. Современный нон-фикшн и художественная литература.

— Что из прочитанного в этом году больше всего запомнилось?

— Очень сложно что-то выбрать. Я вообще люблю нон-фикшн, и мне много что подобрали по советам в специальной группе на фейсбуке, когда собирали посылку.

• Я прочитал классную книгу про Ближний Восток «Черные флаги» (Джобби Уоррик. Черные флаги. Ближний Восток на рубеже тысячелетий. Corpus, 2018. — «Новая»).
• Была отличная книжка про компанию «Теранос» и их грандиозную аферу (Джон Каррейру. Дурная кровь. Тайны и ложь одного стартапа Кремниевой долины. АСТ, 2019. — «Новая»).
• Из художественных — я прочитал «Петровых в гриппе и вокруг него» (Алексей Сальников. Петровы в гриппе и вокруг него. АСТ, 2017. — «Новая»), поскольку пропустил за год до этого, когда все читали и обсуждали — сейчас прочел и очень хохотал.
• Плюс книжка Киры, конечно (Кира Ярмыш. Невероятные происшествия в женской камере № 3. Corpus, 2020. — «Новая»).
• А также упущенная раньше мною классика черного юмора — [Курт] Воннегут и «Поправка-22» (в других переводах — «Уловка-22». — «Новая») [Джозефа Хеллера].

— Твои товарищи по «бочке» книгу Киры читали?

— Она мне передала большую папку с рукописью. Мне показалось, что не надо никому ее показывать, поскольку она готовилась в секрете — о книге знали разве что я да Алексей Навальный. А уже потом начал всем говорить, что в октябре книга выйдет и угадал: в конце октября она и вышла.

— Из твоей фразы на «Эхо Москвы» следует, что армия в России — это где-то «2 из 5» по твоим собственным оценкам. А как же постоянные слова Сергея Шойгу, что в армии становится только лучше?

— Я не знаю, в какой армии Сергея Кужугетовича Шойгу становится лучше. Лично я видел часть, в которой огромное количество проблем. Наверное, с моей стороны будет голословно говорить, что во всех частях российской армии так, поэтому буду говорить только о том, что видел сам. Я видел ужасные условия: в части нет воды, проблемы с электричеством. Пока я жил в казарме, по ней туда-сюда все время бегала мышка, которая практически стала членом нашей «большой кучки». Условия, которые видел я, говорят, скорее, о том, что наша армия пребывает в печальном состоянии. Я всегда говорю, что хотел бы, чтобы в России была сильная армия и чтобы она была обеспечена всем необходимым. Считаю, что армия должна быть полностью профессиональной, и там должны быть все условия и достойная зарплата. Меня очень печалит, что

— Когда ты узнал по радиосвязи об отравлении Алексея, как на это отреагировали твои сослуживцы?

— Я благодарен людям, которые были рядом. Они видели, что в этот момент я был очень… грустненьким и ошарашенным, и говорили слова поддержки: держись, чувак, все будет хорошо. Позже я получил письмо с подробностями всей истории с Навальным, я чуть выдохнул, и все тоже обрадовались, что все в порядке.

— Как вас заставляли голосовать за обнуление? Стереотипно ведь считается, что есть установка: в армии все голосуют «за».

— Когда настало время голосования, я уже был в «бочке», поэтому со мной голосующих было человек пять-шесть. Поскольку там был я, никакой принудиловки не было. Более того, прилетела комиссия с урной и даже шторкой для голосования и камерой: они сняли, как я голосую, а еще провели беседу — все ли в порядке, нет ли нарушений. На моем участке фальсификаций не было, все голосовали сами, по своей воле.

А вот когда в единый день голосования на моем участке единоросс Цыбульский разгромно проиграл на выборах губернатора Архангельской области (у меня только один человек из пяти — контрактник — проголосовал за него), на следующий день ко мне прилетели с беседой: ты что, создал политическую ячейку тут? А просто мои коллеги из ФБК увидели, что моя «бочка» была избирательным участком, посмотрели результаты — ха-ха, смотрите, у Руслана единоросс проиграл.

Но я сказал: все голосовали сами, я никого не убеждал — и вопросов больше не было.

— Этот контрактник, который голосовал за Цыбульского, ему потом не было неудобно среди вас?

— Он даже как-то очень странно разъяснил мне свои мотивы. «Единую Россию» он тоже ненавидит, она его бесит, просто родители этого человека выходили против свалок на Шиесе — он и его семья из Котласа, — а Цыбульский вроде как тоже связан с протестами. То есть это было голосование не за власть, а против свалки.

— Многие в России голосовали в этом году даже на пеньках. Как чисто технически выглядел ваш участок в условиях небольшого помещения?

— Прилетает вертолет, выходит оттуда человек с урной, у него есть плакат, на котором написано, что за повод мероприятия. Урна располагается на кухне, все стоят в коридоре: заходили по очереди, всем выдавалась ручка и маска, потому что снимали это все на камеру. Подходишь и опускаешь бюллетень.

— Для многих граждан голосование это по-прежнему такой праздничный день, и они стараются в костюмы хотя бы одеться.

— Было бы смешно, если бы какие-нибудь скоморохи с частушками и блинами появились бы в «бочке» в этот день. Но единственное отличие от других дней было лишь в том, что приехала пара новых людей — и ты радуешься, что какая-то движуха происходит.

— Ты говорил, что, несмотря на прохладную погоду, все равно уже в это время ходил в футболке и шортах.

— Да, но когда-то кто-то прилетал, нужно было надевать свою форму, чтобы не было вопросов, чего это вы в своей «бочке» ходите в майках, а не в тулупах, как положено.

— Много вообще было формальностей в части дисциплины или, учитывая небольшое количество людей и маленькое помещение, вам дозволялось больше остальных?

— Это не совсем удачный оборот. Из-за того, что в «бочке» гораздо больше грязной работы, чем в обычной воинской части, так что ты можешь испачкаться и порвать одежду, мы часто носили «рабочку». Это тоже камуфляжная форма, просто очень-очень старая, практически лохмотья. Я даже рад, что у меня нет фотографий из «бочки»: я бы на них выглядел как болотная кикимора в оборванной одежде.

— Каких бытовых вещей очень не хватало?

— Если я сейчас скажу, что не хватало возможности сходить в душ, все будут говорить, будто бы я рос в тепличных условиях, и для меня стала шоком необходимость мыться снегом из бочки. Не хватало, скорее, продуктов. Фруктами я отъедаюсь сейчас, а там всего однажды нам прилетали апельсины. Яиц в «бочке» не было совсем, молоко было один раз — то есть не хватало того, что составляет рацион обычного среднестатистического человека. Консервы и хлеб, каким бы ты вкусным не пек его собственноручно, со временем приедаются. И, конечно, не хватало мобильной связи.

— Многие пошутили про то, что ты являешься человеком, который пропустил 2020 год. Назови три новости, которые изумили тебя по возвращении.

— Сложно (задумывается).

• Во-первых, закрыты границы — и никто не может уехать.
• Изумили приговоры по очень многим делам: по делу «Сети» (организация признана террористической и запрещена в РФ.— «Новая»), по делу Юлии Галяминой по «дадинской» статье, по делу Юлии Цветковой.
• Ну и история с Алексеем: я знал про нее, но, когда я сейчас приехал и прочитал все подробно, это шокировало меня ничуть не меньше, чем в самом начале.

— Уже посмотрел видео разговора Навального с Кудрявцевым?

— Посмотрел и получил огромное удовольствие. Великолепный разговор с этим «застирщиком» из ФСБ. Довольно страшная вещь, с одной стороны, когда человек открыто признается в отравлении, а с другой — я восхищаюсь нашим отделом расследований, Bellingcat и ребятами, которые смогли так досконально, с именами и адресами, все узнать.

— А тебе не стало грустно? Год назад силовики — в том числе те, кто забирал тебя, — олицетворяли пусть и грубую, но силу, а теперь это какая-то клоунада.

— Одно другому не противоречит.

— Ты вернулся в другую Россию?

— Тяжело сформулировать определенно: я замечаю, что жизнь у людей за этот год поменялась, изменились привычки. Но глобально, кажется, ничего не изменилась: такая же новогодняя суета, все бегают и улыбаются, покупают подарки.

— Как, к слову, ты встречал Новый год там?

— Когда меня привезли, подготовка к празднику шла вовсю, и бойцам нужно было сбрасываться по 1500–2000 рублей на праздничный стол. Он включал в себя мандарины, колбасу, газировку — не самый стыдный набор, кстати. Стол неплохой, а суммы такие тоже понятны: там такие цены, что контрактники стараются есть не продукты из магазина, а вместе со всеми — иначе ты оставишь там всю зарплату и будешь служить бесплатно.

— У тебя с собой, выходит, были деньги?

— Когда меня туда привезли, то выдали карту одного из банков, но так спешили, что выдали ее без пароля, то есть воспользоваться ею я не мог. После того, как я начал скандалить и ругаться, мне все выдали. За все время в тамошнем магазине я был дважды: система так устроена, что магазин находится в отдалении, и если тебе разрешат, то тогда тебя туда заводят по дороге.

— Вкус от московских отличается?

— Я полагаю, это те же самые бананы, просто привезенные туда. Надо сказать, что их мгновенно сметают, потому что знают: в этот день был завоз.

— Этот год для тебя потерян?

— Жизненный опыт в течение него я, конечно, приобрел, но другой вопрос: нужен ли он кому-то?

можно было потратить его на личные или профессиональные достижения, а я только ждал, когда время поскорее закончится.

— Ты Киру или родных уже угостил хлебом, который научился выпекать в армии?

— Пока нет (смеется). Но я планирую это сделать, нужно только приобрести в магазине специальные формочки, чтобы хлеб был кирпичиками.

— Ты зол из-за того, что произошло?

— Я зол. Неправильно говорить слово «обида», но я все запомню, и когда все поменяется, и мы добьемся справедливого суда для всех, кто совершал противоправные действия в отношении моих коллег, меня и огромного количества людей в стране, эти люди ответят. Но я надеюсь, что когда это случится, они будут иметь право на связь с родными и честный суд — а не на то, что происходит сейчас с нами.