Сама норма о «секретном свидетеле» (в редакции 2015 года) спрятана в ст. 166 УПК РФ про «протокол следственного действия», где ее и не придет в голову искать: «При необходимости обеспечить безопасность потерпевшего, его представителя, свидетеля, их близких родственников… следователь вправе в протоколе… не приводить данные об их личности». Испросив разрешения только начальства, следователь помещает подлинные данные такого свидетеля в запечатанный конверт, после чего вскрыть его имеют право только новый следователь или судья. Ст. 278 УПК переносит это правило на судебное следствие: в суде такой свидетель допрашивается в условиях, исключающих его предъявление участникам процесса и с изменением голоса при помощи специального устройства.

Норма такая нужна, но действительные основания для ее использования чаще встречаются в кино, чем в жизни. Так, если развить сюжет сериала «Место встречи изменить нельзя», то Шарапова в суде над бандой «Черной кошки» по понятным причинам следовало бы допрашивать под псевдонимом. А в жизни — это штучные истории, связанные с оперативным внедрением агентуры в преступные сообщества или с вербовкой их участников.

Между тем в практике российских правоохранительных органов «засекречивание» применяется направо и налево — чаще всего по мелким делам о наркосбыте, но в последнее время и в откровенно политических.

На самом деле, вопреки декларируемой «защите», такие свидетели, наоборот, подвергаются опасности, пусть часто и смехотворной: остальные участники процесса разгадывают «псевдоним» путем простейших логических операций, и следователи и оперативники фактически безжалостно «палят» своих «агентов» (нарушая к тому же государственную тайну, теоретически охраняющую любые сведения о них).

Так, в «деле Нового величия» никто не только не питал никаких иллюзий по поводу настоящего имени «засекреченного Руслана Д.», но и сам он, как и два других «агента», его не скрывал, а ролью провокатора даже бахвалился.

В эпическом деле Айгуль Махмутовой о разборках на рынке в Кузьминках в 2006 году (после неоднократного вмешательства президентов Медведева и Путина по нему ей только что был вынесен очередной приговор) все держалось на показаниях завербованного на том же рынке стукача, и по этой причине дело слушалось полностью в закрытом режиме.

В таком же режиме целых шесть секретных свидетелей (а других и не было) на процессе с присяжными по двойному убийству в Тамбовской области помогали обвинению придумать для подсудимого мотив преступления, на самом деле напрочь у него отсутствующий. Там под псевдонимом давал показания персонаж, уже «признавшийся» в совершении приписываемого им обоим преступления по так называемой «сделке», а другой «инкогнито» лжесвидетельствовал под угрозой оказаться в СИЗО.

Белорусские товарищи сообщают, что у них в судах, вопреки закону, секретные свидетели доказывают уже и административные правонарушения на публичных протестных акциях — значит, такая практика может скоро добраться и до РФ.

Все эти незаконные — в отсутствие действительных оснований для засекречивания — игры возможны, поскольку не работают или работают извращенно и другие нормы УПК, УК и закона об оперативно-разыскной деятельности. Так, последний запрещает использование прямых провокаций, для которых часто используются секретные свидетели. Чаще всего они становятся «добровольными помощниками органов» по недобросовестным досудебным соглашениям о сотрудничестве, а иногда и в обмен на неформальные обещания, когда оперативники и следователи «выявляют» и сажают одних, покрывая других, нередко более опасных, преступников.

Наконец,

— независимо от того, даются ли они открыто, или под псевдонимом.