— Что значит — «контролируют каждые пять минут»?

— Да очень просто: сейчас я в своем кабинете, но меня вызывают каждые пять минут то к одному начальнику, то к другому. Заставляют писать объяснительные. Сначала вызывали к начальнику отдела кадров — я там писал четыре вида объяснительных. Потом писал записку, что обязуюсь еще три объяснительных предоставить к среде. Потому что я не хотел их сразу писать, мне надо посоветоваться с юристом. В общем, всего от меня требуют семь видов объяснительных.

— Семь? О чем можно писать семь объяснительных?

— По разным поводам. Какие-то инструкции я якобы нарушил. Откуда я взял форму. Откуда я взяли листки с требованиями, которые предлагал подписывать. Зачем появился на работе… В общем, по каждому пункту — отдельный листик, развернутый ответ. Плюс — постоянно приходят люди из управления кадров. Приходят из отдела труда и зарплаты — проверить, чем я занимаюсь на рабочем месте. Сказали с рабочего места не отлучаться, только в столовую можно сходить.

— Насчет формы я не поняла: какую форму вы где-то взяли?

— А нельзя ходить по улицам в форме завода колесных тягачей?

— У нас с некоторых пор нельзя выносить ее с предприятия. Но раньше-то ее можно было выносить, ее списывали — можно было забрать домой. А теперь это нарушение.

— Вас ведь и задерживали на рабочем месте?

— Да, заместитель гендиректора по идеологии и кадрам Павел Викторович Огер вызвал на меня милицию. Они приехали «по гражданке», на машине без раскраски. Отвезли меня в РУВД, а после допроса уже был суд.

— Я не поняла: должность Павла Викторовича так и называется — зам. по идеологии?

У него же надо подписывать смещение рабочего времени в графике, если надо. Он же вопросы отпусков курирует. Если кто-то провинился, он имеет право не пустить человека в отпуск, запретить ему взять отгулы.

— Это только на вашем заводе такого завели?

— Нет, на любом предприятии, во всяком случае — на государственном, такая должность точно есть. У нас он всегда участвует в избирательных комиссиях, в фальсификации выборов и так далее. Опытный, в общем, человек. Производства он не касается, он — по бумажным вопросам. Если, например, надо на кого-нибудь надавить.

— А если его действия мешают производству, то генеральный может принять другое решение?

— Так он все делает вроде бы для производства: с его слов — так я проводил митинг, отрывал людей от работы, срывал производственный график и так далее. Поэтому с его слов мне и дали срок за организацию митингов. Хотя люди приходили и подписывались по одному.

— Но в суде ведь наверняка были свидетели, которые рассказали, что приходили по одному, митинга не было? Или слово замдиректора по идеологии «весит» больше?

В нашем суде до обеда всем давали штрафы — 25-30 базовых («базовая величина» в Белорусском КоАП — 27 местных рублей, это около тысячи российских, — И. Т.). После обеда приехали сотрудники КГБ, был какой-то перерыв, а потом всем начали давать 7, 8, 10 суток.

— Раз вы теперь на рабочем месте и пишете объяснительные, значит, стачки на МЗКТ не будет?

— Сначала люди подписались под стачкой. Но потом меня задержали. На завод приехала куча «тихарей». После моего задержания они тут два дня ходили по цехам, по всем этажам в черных масках. Что тут сделаешь, если тебя за любую попытку заберут и посадят потом на любой срок? Все уже знают, как это делается. Со мной в камере в Жодине сидел парень, который просто сфотографировал 24-го числа ученых и студентов, вышедших у Академии поддержать протест. К нему подошли двое в штатском. И человек получил 10 суток, ему написали участие в митинге. Так что все уже поняли: любого возьмут — и никакие доводы не помогут.

— И как же можно бороться без стачки, если ваши же товарищи говорят, что Лукашенко больше всего боится трудовых коллективов?

— Ну а как еще?

Мне ведь в Жодине не выдали никакого оправдательного документа.

— Оправдательного?

— Где я находился 10 дней. Мы там все, каждый задержанный, писали заявления, что просим выдать нам оправдательный документ для работы. Нам отвечали — все будет. А по факту просто сажали по четыре человека в бус и выбрасывали в Жодине в разных местах. Родственники ждали возле тюрьмы, а нас вывозили и просто выбрасывали, кого в парке, кого где. И никаких документов не дали. Сейчас надо идти в суд за копией постановления: что я отсутствовал на том основании, что у меня было десять суток ареста.

— По уважительной причине.

— Да. Или надо ехать в Жодино и брать справку, что я там содержался весь срок. Никаких документов нам там не давали. Мне только дали бумагу, что я должен заплатить за весь срок моего содержания, за 10 дней — 135 рублей (около 500 российских рублей в сутки, — И. Т.).

— Вы сами должны оплатить свое содержание в тюрьме?

— Нет, если тюрьма уголовная, то платят налогоплательщики. А если дело административное, то люди оплачивают сами. Половина базовой в сутки. Я должен заплатить за те дни, что был в ЦИП в Окрестине, а потом в Жодине. То есть Жодино — это тюрьма, но там сделали изолятор для административно задержанных (ЦИП – Центр изоляции правонарушителей, во всех белорусских СИЗО и ЦИП всего 7000 мест, после арестов 9-11 августа пришлось приспосабливать еще камеры тюрьмы особого режима в Жодине, потому что места в изоляторах кончились, — И. Т.).

— Люди, которых били и пытали в Окрестине, тоже за это должны заплатить?

— Если их успели записать и оформить, что они приняты в этот ЦИП, то да — должны. Но в ЦИПах ведь и сами какое-то время не знали, сколько у них людей находится даже просто по числу, а не то что по фамилиям. Их в первые дни даже не могли пересчитать. Два дня людей не кормили, не оказывали им никакой помощи, кто-то пытался просить помощи — его вытаскивали в коридор и избивали. Мне об этом рассказывал один из соседей по камере, который с 10-го по 13-е (августа) был в Окрестине.

— Ясно. Но я все-таки хочу спросить насчет вашей стачки: вы считаете, что без стачек у ваших протестов есть какая-то перспектива?

— Вся надежда на мирные протесты. Надежда на то, что кто-то из силовых структур, какой-то адекватный офицер вспомнит слова своей присяги, что он обещал служить народу… Если кто-то это вспомнит, то произойдет раскол во власти. Люди будут продолжать выходить, выйдет миллион. Представляете, выйдет миллион? Офицеры это увидят, у них что-то в головах щелкнет, тут стоит народ, а они — за уголовников. Надежда вся на это.

— Как-то в вашем голосе я большой надежды не слышу.

— Заводы хотели это поддержать. Но мы опоздали минимум на неделю. А то и на две. Это надо было делать намного раньше. Сейчас уже со всех сторон навезли кучу инструкций.

Вот трое соберутся — им уже по документам могут сделать организованное массовое мероприятие.

— А когда-то по трое собирались мирно выпить.

— А за «выпить» меньше дадут. У нас людей задерживали за кражу спиртного из магазина — давали по трое суток. А человеку, который сфотографировал задержания, видите, дали десять.

— Вы верите в успех мирных акций?

— Хочется верить. Я стараюсь верить. Стараюсь. Другое дело — насколько получается.

— Но вы сами теперь и в мирных акциях участвовать не можете? Потому что следующее задержание, по белорусским законам, для вас уже — уголовная статья.

— Скорее всего, это будет еще административное, но оформят как повторное. Я даже уверен, что будет повторное задержание в любом случае. Может быть, прямо сегодня — на предприятии. Или после работы. Потому что мы должны были выйти в один день с Ольгой Ковальковой и Сергеем Дылевским (доверенное лицо Светланы Тихановской и лидер стачкома МТЗ, — И. Т.). Нас задерживали в разных местах, но в одно время. И суды у нас были одинаковые, и везли нас в Жодино в одно время. Они тоже вчера выходили из тюрьмы — и на выходе их снова задержали, дали еще по 15 суток. За что — не знаю.

— Что вы успели сделать как лидер стачкома? Как вообще получилось, что вы его возглавили?

— Вы же помните, наверное: во время приезда Лукашенко у нас собралось много людей. Тогда у всех даже телефоны не забирали. Кто хотел покричать — тот покричал. Хотя охраны у президента много было, человек двести в штатском. Это было, если не ошибаюсь, 17-го числа.

После этого у нас собиралось огромное количество людей. Их разгоняли. Люди собирались в обед — начальство вызывало машины, чтобы их парковать, чтобы просто занимали пространство. Чтобы на площади люди не собирались. Потом руководители вызывали нас по одному — проводили беседы. Потом приходили бумаги с Главкомвоенпрома — о недопущении забастовок. Надо было подписать, что мы с этим ознакомлены, ответственность такая-то. В общем, руководители свою задачу выполняли. Шла идеологическая обработка — людей собиралось все меньше.

У нас было два варианта заявления под забастовку. Решили выбрать максимально корректный, чтоб никого не подставлять. Это касалось трудовых договоров, потому что политические забастовки у нас вне закона.

Потом мы хотели провести независимый опрос — такое независимое голосование на забастовку. Волонтеры нам помогали. Но сотрудники милиции не позволили его провести — пригрозили задерживать, если мы будем продолжать. И на завод нас не пустили.

Потом я сам, уже в одиночку, начал собирать подписи под забастовку — меня задержали и дали срок за проведение митинга. Сказали, что я проводил митинг на территории предприятия.

— Почему вы только после этих выборов решили протестовать? Разве раньше не было фальсификаций?

— Фальсификации — это ладно. Хотя если бы не было фальсификаций, не было бы и всего остального, это ж пошло как снежный ком. Но воровать может любая власть. То есть я понимаю, что это может быть при любой власти, это не так страшно. Для меня главное — чтоб не нарушались права человека. Чтоб человека не могли схватить на улице, избить и ни за что посадить в тюрьму. А тут люди, которые давали присягу народу, совершили преступления — и еще получили за это награды. Это уже просто верх наглости.

— На что вы теперь рассчитываете?

— А на что тут рассчитывать, кроме мирного протеста? У людей семьи, дети — и вы считаете, кто-то должен идти и силовыми методами решать? Надеемся на мирный протест и на раскол во власти, в силовых структурах. А все забастовки на всех предприятиях начальство уже пресекло.

— Почему завод вас не увольняет? Казалось бы — проще простого.

— Так вот у меня и собирают все эти объяснительные. Напишу — потом будет приказ о моем наказании. Лишат премии или еще что-то. А уже на основании этого приказа они будут подводить это под увольнение, чтобы сделать это максимально по закону. Ну, так, чтоб не было с их стороны особых проколов. Может, и не уволят. Это только мое предположение пока. Если не уволят — хорошо.

— У вас ведь семья есть, которую надо кормить, сын?

— Вот именно. Я и так уже потерял зарплату за полмесяца, теперь надо будет заплатить за содержание. Но я же не один такой, всем надо семьи кормить.

— Вы инженер, поэтому вряд ли останетесь без работы, пусть и не на госпредприятии.

— Да, я ведущий инженер-электроник по ремонту оборудования — станков с ЧПУ, электроавтоматики. У меня есть и рабочие специальности, я техникум заканчивал на механика. Могу работать токарем. В общем, работу-то я найду. Просто я уже привык к этому коллективу, коллектив у нас хороший. Так что если не уволят, буду работать.

— Этот хороший коллектив вас поддерживает? Или люди злятся, что вы воду мутите?

— Нет, коллектив, конечно, поддерживает. Просто у всех семьи, близкие, родные, все за них боятся. До приезда к нам Лукашенко порыв был такой единодушный, все почти единогласно готовы были выйти куда-то, как-то высказывать позицию. Потом таких становилось меньше, меньше, меньше.

— Мирные акции, на которые вы рассчитываете, тоже могут рано или поздно затухнуть. Как вы представляете себе развитие ситуации?

— Нет, акции будут продолжаться долго. Они будут продолжаться настолько долго, насколько возможно. Вся надежда только на это. Людей, конечно, задерживают очень много, а будут задерживать еще больше. Во вторник, 25 августа, когда нас заселяли в ЦИП в Окрестине, там здание из трех этажей, где-то 150 мест, почти все было свободно. К пятнице оно было все заполнено, и нас перевели в Жодино. За четыре дня они только в один ЦИП привезли минимум 150 человек. Задержания идут каждый день. Людей будут максимально хватать. В Жодине тюрьма большая, если более-менее яркая личность — будут давать еще и сверху сутки. Задержали журналистов Дениса Дудинского и Дмитрия Кохно, а они не призывали ни к каким силовым действиям. Просто приняли участие в митинге — и им нарисовали по 10 суток.

Вот мне тоже звонят ваши коллеги, а я им говорю: если дозвонитесь через такое-то время — конечно, отвечу. А если телефон недоступен — вы понимаете, что это будет означать.