Словоохотливый московский таксист, узнав, что я из Беларуси, почему-то непременно спрашивает, похохатывая: «Ну как там батька?»

Год, маршрут, возраст таксиста меняется, а вопрос остается прежним. Российский политолог или журналист, пишущий о Беларуси, непременно вынесет в заголовок что-нибудь вроде «Цугцванг для батьки». Причем журналист может хорошо знать ситуацию в Беларуси или не знать вообще, но он непременно упомянет слово «батька» — если не в заголовке, то в тексте. Российский турист где-нибудь на инакоговорящем море обязательно спросит что-нибудь вроде:

Так и живем. Четверть века доказываем, что мы не бедные сиротки. Что у каждого из нас есть собственный отец. Что даже если у кого-то его и не было — ладно, переживем, но уж такого отца нам точно не нужно, обойдемся. Что называть чужого дядьку «батькой» — это вообще категорически не белорусское свойство, это скорее глоссарий военизированных станичников.

Александр Лукашенко, как известно, соврет — недорого возьмет. И любит рассказывать, будто «батькой» его назвал когдатошний краснодарский губернатор Николай Кондратенко. Это неправда. Батькой Кондратенко называл исключительно себя — «батькой Кондратом».

С другими он этим званием не делился. Впрочем, Лукашенко тоже так назвал себя сам. В августе девяносто четвертого, в одном из первых интервью российским журналистам, он скромно сказал о себе: «Я — батька». Возможно, даже мечтал им стать, да силенок не хватило. А может, просто станичная стилистика с большим количеством ряженых привлекала. В любом случае, это слово мгновенно подхватили российские журналисты. Белорусы скромно промолчали.

Вообще-то белорусы в школе учили, что в истории родной страны был только один человек с таким прозвищем: батька Минай, Минай Шмырев, командир одного из первых партизанских отрядов, позже ставшего бригадой.

Четверых его детей немцы взяли в заложники и требовали, чтобы он сдался. Минай не сдался, детей расстреляли. Не будем сейчас обсуждать, что он должен был сделать, — не о нем речь. Но это единственный известный в Беларуси батька. Других нет.

А еще Лукашенко любит рассказывать, будто последним диктатором Европы его назвала Мадлен Олбрайт. Тоже вранье. Это выражение появилось в Беларуси. Так называли Лукашенко независимые журналисты в своих статьях и оппозиционные политики во время публичных выступлений. А среди мирового истеблишмента первый раз его публично назвала последним диктатором Европы Кондолиза Райс, а вовсе не Олбрайт.

Впрочем, для Лукашенко, наверное, все госсекретари США на одно лицо, даром что одна из республиканцев, а другая из демократов.

И Ельцина не называли. То есть слово вовсе не обиходное. А потом поняла: в этом есть нечто пренебрежительно-снисходительное — даже не к нему, а к белорусам.

«Батька» — слово не для обозначения главы государства. «Батька» — это сельский староста или в лучшем случае губернатор. Провинция, далекая от метрополии. Или близкая.

Возможно, в России кажется, что это забавно. Называть Лукашенко батькой — действительно, что может быть забавнее? Разве что называть белорусов бульбашами.

— Ну чё там, бульбаши, батьку прогнали? — Не, пока сопротивляется, у него автомат.

С таким ключевым словом и предложения, и диалоги строятся исключительно в гопническом стиле. Так что не стоит обманываться: всякий, кто произносит «батька» по отношению к Лукашенко, — гопник, к тому же необразованный. Обскурант, одним словом.

Только представьте себе: у вас есть папа. Или был, но присутствует в виде фотографии, воспоминаний, рассказов. И вдруг в этот ваш семейный альбом, в прянично-цирковые детские воспоминания, в запах леденцов и апельсинов засовывается чья-то наглая рожа и утверждает, что она теперь здесь — батька. Что вы с ней сделаете?.. То-то же.

У мяне, дарэчы, таксама ёсць бацька. Яго імя — Уладзімір Халіп. Ці проста — Трафімыч. Бацька, я люблю цябе.