Одинаков и формальный повод, который использует следствие: нет события преступления. То есть человек умер, в лучшем случае его спасли, но все это — не криминал: возможно, съел что-нибудь не то, лекарство перепутал…
Легализуют подобные умозаключения следователей результаты медицинских экспертиз (прижизненных или посмертных), в выводах которых пишется одна и та же фраза: токсин не установлен.
Исключения три: отравление Литвиненкои семьи Скрипалей, а также — болгарского бизнесмена Гебрева.
В двух последних случаях обнаружен печально известный «Новичок», в первом — радиоактивный полоний. Токсины обнаружены, поскольку и экспертизы, и само следствие проводились за пределами Российской Федерации.
А что в пределах.
2003 год. Отравлен заместитель главного редактора «Новой газеты», депутат Государственной думы Юрий Щекочихин.
Вроде бы убийство государственного деятеля, но по итогам доследственной проверки Кунцевская прокуратура в возбуждении уголовного дела отказала — сослались на результаты вскрытия.
Они впечатляющие:
как были проинформированы специалисты, проводившие исследование, на прозекторском столе лежал ветеран Великой Отечественной войны, участник ликвидации Чернобыльской аварии. Юра родился после войны, в Чернобыле не был.
Хотя внешнее сходство было. Щекочихин сгорел за несколько дней, одно из проявлений отравления — эффект моментального старения. Поставили редкий диагноз — синдром Лайелла (один случай в год на миллион), токсин (агент) не установлен. Впрочем, ведущий российский специалист по этому заболеванию поставила диагноз под сомнение.
Матери и сыновьям отказываются выдавать медицинские документы, ссылаясь на врачебную тайну. Карта больного, изъятая из ЦКБ, пропадает со стола следователя — говорят, что уборщица выкинула. Результаты исследования последнего прижизненного забора крови, которые проводили врачи МВД, никому так и не показали. А состав, который использовался для бальзамирования тела, был каким-то диким (чего туда только не напихали) — судебные медики говорили нам, что он более чем нестандартен.
В возбуждении уголовного дела отказывают в течение семи с половиной лет. После прямого вмешательства президента возбуждают-таки, но вскоре прекращают — нет события преступления.
Дело в том, что экспертиза уже слишком запоздала, хотя наконец-таки и была проведена эксгумация.
Позднее, когда я привез биологические образцы ведущему судебному токсикологу Евросоюза, он так и скажет: это нужно было делать сразу. По окончании исследования заметит: такое впечатление, что ваши специалисты ничего не искали, а напротив — делали все, чтобы ничего не найти.
2004 год. В самолете, следующем в Ростов, отравлена Анна Политковская— она договорилась об участии Масхадова в освобождении заложников из школы Беслана. В медпункте аэропорта чудом привели в сознание, забрали кровь на анализы. Но пробирки почему-то разбились по дороге в лабораторию. Врачам же в инфекционном отделении ростовской больницы было не до исследований — они спасали жизнь человеку, чье давление, согласно показаниям тонометра, составляло 40 на 20. В московской клинике, куда спустя сутки я и главный редактор Дмитрий Муратов доставили Анну, токсин установить не смогли, хотя и сказали, что он был привнесен извне.
Результаты доследственной проверки, которая будто бы проводилась транспортной милицией, никому так и не стали известны.
Уже после убийства Политковской в 2006 году следователи взяли в качестве рабочей версии и возможную связь между отравлением и расстрелом в подъезде. Проводились (и это мне известно доподлинно) оперативно-разыскные мероприятия. Результаты неизвестны, в материалах, переданных в суд, об этом эпизоде фактически нет упоминаний: документы либо остались в разыскном деле, хранящемся в ФСБ, либо перетекли в уголовное дело, возбужденное в отношении неизвестного заказчика и иных неустановленных лиц. На данный момент о том, что в целом происходит с расследованием, никому не известно.
Владимира Кара-Мурзу-младшего недавно травили дважды, выжил с трудом. Расследовать, после долгих позиционных боев со Следственным комитетом, стали лишь второй случай. Что с уголовным делом — никому не известно.
Валерий Амельченко, нанятый структурой, близкой к «кремлевскому повару» Пригожину, рассказал «Новой» о двух случаях предумышленных отравлений: в 2016 году укол ветеринарным дротиком Сергея Мохова (мужа юриста ФБК Любови Соболь) и убийство псковского блогера (тоже уколом) Сергея Тихонова. По первому эпизоду не было даже расследования, во втором случае сослались на сердечный приступ. И даже после публикации свидетельских показаний Амельченко, в которых он называл конкретных организаторов и исполнителей, у следственных органов никакого интереса не возникло.
Токсин (он же агент) во всех случаях неизвестен.
