На прошлой неделе премьер-министр Михаил Мишустин поддержал предложение «Единой России» об ограничении наценки на продукты до 10% на каждом этапе цепочки. Аналогичное ограничение уже ввели для ряда медицинских изделий. Правительство разрешило продавать их только организациям с лицензией на фармацевтическую деятельность. 14 апреля ограничения временно сняли.

Обсуждение заморозки цен на продукты началось после того, как в СМИ появились сообщения о росте цен на лимоны и имбирь. Собеседники «Ведомостей» заявили, что в феврале имбирь в опте стоил от 250 рублей/кг, а в начале апреля цены выросли до 3000–4000 рублей. Генпрокуратура поручила ФАС проверить завышение цен на лимон, имбирь и чеснок. Позже в службе сообщили о стабилизации цен на имбирь.

В ФАС «Новой газете» рассказали, что ежедневно мониторят цены на социально значимые товары и продукты, а в случае нарушений проводят проверки. «В стране нет объективных экономических причин для роста цен на большинство продовольственных товаров. Сейчас у нас может быть только одна проблема: ажиотажный спрос, который может приводить к созданию дефицита и росту цен. В современных условиях попытки посеять панику на рынке и призывы поднять цены — это преступление против населения страны», — заявили в ведомстве.

Ряд компаний в разных регионах страны ФАС уже проходят проверку. Предостережения выдали исполнительному директору Руспродсоюза и вице-президенту Российского топливного союза, которые публично объявили о предстоящем повышении цен.

За это может грозить не только штраф в размере до 5% от годового оборота, но и уголовная ответственность.

О скачках цен во время кризиса и о том, что с этим может сделать правительство, «Новой» рассказал антимонопольный экономист и старший научный сотрудник РАНХиГС Вадим Новиков.

— В марте продовольственная инфляция в России ускорилась до 8,7%. С чем это связано?

— Ускорение инфляции имеет несколько объективных причин. Первая — это недавняя девальвация рубля. Она в конечном счете приводит к пересмотру цен импортных поставок и вообще всех поставок по цепочке. Изменение курса рубля не может не сказаться на цене товара на прилавке. Думаю, мы в ближайшее время лучше увидим все последствия девальвации.

Карантин, особенно если он продлится долгое время, тоже скажется на ценах. В магазинах меньше покупателей, они приобретают меньше товаров, даже если говорить только про продовольствие (розничная торговля в апреле сократилась на 35%.— Н.Г.). Позиции, которыми люди интересуются, в целом более узкие, меньше предметов роскоши с высокой наценкой. Меньшее количество покупок и меньшее количество покупателей, которые при этом пока что обслуживаются более-менее прежними торговыми площадями, — это большой элемент затрат ритейлера.

Наверное, сокращено количество продавцов, но факт остается фактом: существенная часть затрат ритейлера — холодильники, электричество, логистика, помещения — фиксированы, и при сокращении покупок затраты в расчете на покупки становятся более высокими. Конечно, это тоже негативно влияет на цены.

— Есть ли у правительства инструменты, чтобы ограничивать чрезмерный рост цен?

— Вообще я противник регулирования цен. Подорожание некоторых товаров отражает новую экономическую реальность: люди стали нуждаться в них намного больше, чем нуждались до сих пор. Здесь есть объективная сторона. И в этой экономической ситуации изменившиеся цены позволяют решить сразу две проблемы.

Во-первых, повышение цен при всей его неприятности позволяет решать, кому достанется продукт. Желающих много, продуктов мало — все равно нужен какой-то способ принятия решений. Один способ — изменение ценника, другой — занимать очередь с глубокого утра, третий — продуктовые карточки, четвертый способ, который комбинируется с другими, — отдавать продукт по блату знакомым, друзьям.

А вторая проблема, которую решают цены, — это поощрение производителей скорее начинать производство самого необходимого. Если цена будет пересмотрена, намного больше людей решат, что это хорошая сфера для деятельности, и захотят развернуть там производство. Например, сейчас россиянам интересны респираторы и антисептики, а не шампанское и икра. По мере того как новые производители попадают на рынок, цена будет снижаться, пока прибыль не вернется к норме.

— Но есть же что-то, что государство могло бы сделать в этой ситуации?

— О чем можно было бы говорить, так это о повышении доступности соответствующих товаров. Здесь у меня есть два дежурных соображения.

Первое — наше государство довольно сильно ограничивает импорт продовольствия. Даже на социально значимые товары уровень пошлин у нас довольно высок (от 5% на соль и 10% на гречку, до 80% на курицу при поставке свыше квоты), да и в принципе они довольно высокие.

Есть множество нетарифных ограничений, среди которых особенно выдаются так называемые антисанкции. Если бы Россия, пусть даже под давлением кризиса, открыла границы, снизила пошлины, даже если только по списку социальных значимых товаров, — без сомнения, это сказалось бы на ценах.

Как до этого мы видели подорожание после антисанкций, так и в случае их отмены будет некое подешевение. По оценкам исследователей, на мерах тарифной защиты до 2014 года средний потребитель терял около 100 долларов США в год, а антисанкции увеличили эти потери еще примерно на 4000 рублей.

Второе соображение. Когда мы говорим про доступность той же самой гречки, даже если она подорожает, есть множество людей, которые об этом вообще не узнают. Есть люди, которые помнят цены в магазинах, в которые они ходят, и есть люди, которые просто берут товары и платят на кассе, и их довольно много. Вероятно, правительство волнуется о тех покупателях, которые помнят цены. Для них государство могло бы предложить натуральную, а лучше — прямую денежную помощь. Это лучше, потому что, получив денежную помощь, человек имеет возможность выбрать и купить то, что больше соответствует его вкусам.

— А как быть с возможными сговорами производителей, которые попытаются манипулировать ценами под предлогом высокого спроса?

— Кризис если что-то и меняет в плане сговора, то скорее мешает производителям договариваться. Это дело в общем и целом конфиденциальное, тайное, тихое, а возможностей для какой-то негласной коммуникации сейчас меньше, чем было еще совсем недавно.

У нас принято говорить, что сговоров много, но даже если опираться на суждения ФАС, то около 90% сговоров — это сговоры на торгах. Это не сговоры, которые касаются ежедневных закупок обычных людей. Сфера госзакупок совершенно особая. Никто не говорит, что в закупках частных компаний, Сбербанка или «Лукойла», много сговоров между поставщиками.

А в нынешних обстоятельствах я не вижу особой проблемы: карантин и какой-то скачок потребления отдельных продуктов не повышает вероятность сговора по сравнению с предыдущими периодами.

Дальше надо смотреть на те или иные рынки. Если есть озабоченность сговорами, то она в первую очередь должна опираться не на мониторинг цен (они сейчас повсеместно корректируются), а просто на структуру рынка. Далеко не везде сговор в принципе возможен. Если брать типичный пример,

Она, так или иначе, выращивается много где, причем далеко не только в России. Здесь сговориться просто сложно.

При этом розничная торговля, какова ни была бы консолидация, довольно раздроблена. Можно задавать этот вопрос применительно к каждому этапу цепочки. Могут ли все производители гречки сговориться, есть ли какие-то предпосылки для того, чтобы сговорились дистрибьюторы, торговые сети? В России в среднем сектор ритейла намного менее консолидирован, чем в Западной Европе. Даже если бы торговые сети все слились в одну, то эта сеть занимала бы, по данным Росстата, около 30% рынка, что по стандартным критериям закона о конкуренции не дает ей доминирующего положения.