Трофим Уваров (имя и фамилия изменены в целях безопасности) освободился из ИК-3 в ноябре 2018 года:
«Прямо на плацу перед дежурной частью Жилу [Жилина] потыкали в грудь, четыре раны. Этот тувинец, фамилия его Куупар, что пырнул его, тоже в пятом отряде был. Жилин до этого был завхозом в девятом адаптационном отряде».
Адаптацию закрыли в первых числах ноября. Видно, ждали комиссию какую-то, и всех активистов раскидали по разным отрядам. Жилина — в пятый режимный отряд отправили, опасный рецидив. Он там буквально несколько дней пробыл, и это случилось. Видимо, над этим тувинцем он сильно издевался. Заточкой он его. Заточку на промке, видать, сделал. Но она короткая оказалась. Жила-то здоровый, толстый. Чего ему худым-то быть, не баланду ж ест.
Когда его пырнули, все думали, что на глушняк его замочили, а он выжил. Сейчас, говорят, его шесть человек ментов у палаты на больничке охраняют.
У Жилина передвижение по лагерю было свободное, когда он в адаптации был. Он в любое время дня и ночи мог двигаться по лагерю, куда захотел, туда и пошел. Позвонить ему давали, его помощники могли у пенсионеров забрать на магазине сигареты, чай. У Жилина отдельный кубрик был. Жил он на шикарную ногу. Унего не было никаких друзей на зоне. Какие у него могут быть друзья? По-нашему, по-зэковски, он гадом считался, работал на администрацию. Он мог избить, мог обоссать… Жилин 1979 года рождения, срок у него 8 лет. У него статья 111 ч. 4 [«Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть»]. Он мужика одного сильно избил палкой и табуретом по голове. У мужика этого открытая черепно-мозговая травма, отек мозга, умер он. Жилин уже четвертый год сидит в этой колонии. Он уже четвертый год сидит в этой колонии. Ему обещали УДО, и поэтому он такие расправы делал.
Всех дневальных, активистов, которые были в пятом отряде, в то утро на зарядке избили. Еще у первого отряда запинали осужденного активиста Тарасова. Это был дневальный у Жилина в адаптации. Он тоже издевался.
Когда все это произошло, сотрудники быстро всех растащили. А активистов после этого всех забрали из отрядов и закрыли обратно в девятый отряд, чтобы они отдельно от всех были, чтобы их не перебили.
В тот день нас на работу так и не вывели. Мы часа два просто стояли на плацу на улице. Погода плохая была: сырость, слякоть. Вся зона не работала в тот день.
Когда я освобождался, нас снимали на камеру и заставляли сказать, что мы не имеем претензий ни к активу, ни к администрации. Снимали сотрудники колонии.
Меня снимал прапорщик Эранасян. Если бы я сказал, что имею претензии к администрации, то все равно бы заставили сказать, что не имею».
Нападения на активистов не редкость для современной уголовно-исполнительной системы. Сама система УИС, построенная на унижении и угнетении одних заключенных другими, провоцирует насилие. Актив получает в зоне не только часть должностных полномочий сотрудников колоний, но и жизнь-«малину» вместо назначенного судом наказания. Причем сотрудники ФСИН подбирают в актив заключенных с большими сроками, осужденных за тяжкие и особо тяжкие преступления, порой крайне жестоких и извращенных, которым, что называется, терять нечего. Вот только один пример, после которого становится понятным, что Жилину еще сильно повезло.
Посещая этим летом колонии Новосибирской области и Тывы, я встретила двух подельников — Константина Щукина и Руслана Шайхутдинова, отрезавших голову главактивисту одной из колоний Иркутской области Геннадию Кожухарю. Кожухарь, осужденный за убийства у себя на родине в Молдавии, но сумевший каким-то образом избежать наказания, оказался в России, где убил шестерых человек, за что был осужден на двадцать лет лишения свободы.
39-летний Кожухарь работал на должности дневального в карантине и, по словам заключенных, был правой рукой начальника колонии. К тому времени в колонии он провел уже почти 13 лет. От администрации Кожухарь получил большую власть, и это несмотря на то, что по тюремным законам он считался «опущенным».
Кожухарь принимал этапы и изощренно издевался как над прибывающими в колонию, так и над работающими в карантине. Обращался ко всем в женском роде, осужденных называл «бабы-дуры», склонял к сожительству. Нескольких осужденных изнасиловал. Вновь прибывших зэков Кожухарь заставлял часами стоять и повторять всякие речевки, самая невинная из которых, пожалуй, такая:
Чем с ворами чифирь пить, Жижу вонючую, Лучше в СДиП вступить, Партию могучую.
19-летний Константин Щукин также работал дневальным в карантине. Кожухарь неоднократно его избивал, оскорблял и хотел изнасиловать. Эти издевательства стали системой и чуть не довели Щукина до самоубийства.
И над Русланом Шайхутдиновым Кожухарь издевался, избивал и обещал убить. Накануне убийства Кожухаря у Шайхутдинова был день рождения, ему исполнилось 22 года. И в качестве поздравления Кожухарь сильно избил именинника по голове. Ну а Щукину Кожухарь в тот день сказал: «Я тебя сегодня угоню [совершу сексуальное насилие]».
Будущие подельники решились на убийство. Ночью, после обхода администрации, Щукин снял металлическую перекладину с уличного турникета, а Шайхутдинов сломал ножницы и обмотал тряпкой рукоятку. Дождались, когда Кожухарь уснет. Шайхутдинов позвал Кожухаря к телефону (якобы звонит начальник колонии). При выходе из спальни Щукин ударил сонного Кожухаря перекладиной по голове. Кожухарь упал, потеряв сознание. После этого Шайхутдинов многократно ударил Кожухаря ножом в горло, а затем ножницами отрезал ему голову.
Труп Кожухаря отнесли на его кровать и накрыли одеялом. Замыли полы и стены от крови, затем пошли в кабинет начальника отряда и дождались его прихода. Щукин и Шайхутдинов, по словам свидетелей, рассказывая о совершенном ими убийстве, улыбались и смеялись.
На суде оба признали свою вину. Щукину дали 11 лет, а Шайхутдинову — 12 лет строгого режима.
Не совершив убийство активиста Кожухаря, Щукин и Шайхутдинов уже давно были бы на свободе. Но о том, что они сделали, не жалеют. Находясь в колониях в разных регионах России, они сказали мне одно и то же: мы бы и сейчас его убили.
Заключенные Щукин и Шайхутдинов за совершенное ими убийство получили большие сроки, но из сотрудников колонии не был наказан никто. А ведь именно офицеры ФСИН допускали и поощряли издевательства Кожухаря над другими осужденными. И надо понимать, что, пока тюремщики будут управлять колониями с помощью актива, нападения на активистов не прекратятся. А заключенные, подвергшиеся изощренному насилию и издевательствам, будут выходить на волю с искореженной психикой.
«Ты — животное!»
Вернемся к ИК-3 Омска. Несколько заключенных, освободившихся в этом году из колонии № 3, на днях пошли в следственное управление Следственного комитета по Омской области и дали показания на тех сотрудников и активистов ИК-3, кто подвергал их пыткам и унижениям (копии официальных показаний имеются в редакции). Эти открытые обращения заключенных крайне важны: они больше не боятся, они требуют наказания.
Из показаний Ивана Белоглаза (освободился из ИК-3 Омска в сентябре 2018 года): «Приезжает этап на зону, сотрудники сразу заставляют упасть на корты, то есть сесть на корточки, руки вытянуть над головой. Появляются осужденные активисты, начинают задавать вопросы: кто, что, кем будешь работать, что у тебя есть? Активисты ушли, появляются сотрудники администрации. Сразу корпус — 90 градусов, побежал до карантина, руки за спину, сумки за спиной, затем построились в одну линию и начинают заставлять приседать, падать, кричать всякую ахинею на себя: «Я петух, я … [совершаю половой акт] в жопу» и т.д. Это требовала кричать администрация, а именно майор Роман Юрьевич Мищенков, начальник оперотдела ИК-3.
В ИК-3 просто творится беспредел, там опускают осужденных, там нет человеческих прав вообще. Пока ты не скажешь, что ты «пидорас», до тех пор ты будешь просто страдать. И я говорил. Это было в карантине. Меня заставлял это говорить Мищенков Роман Юрьевич. Все это было в присутствии активистов. Они унижали очень сильно. Сажают на колени. Активисты говорят: «Ты кто?» Например, ты крикнул: «Я человек». Тебя просто бах, бах, убили… Потом водичкой облили тебя, в себя пришел: «Ты кто?» Мищенков стоит над тобой: «Ты должен говорить, что ты пидорас». И у тебя нету варианта, ты кричишь.
(Необходимо отметить, что не только бывшие осужденные ИК-3 говорят о приказах тюремщиков и активистов оскорблять и унижать себя. Аналогичные заявления делали как бывшие, так и нынешние заключенные других колоний Омска, о чем неоднократно писала «Новая газета». То есть происходящее в ИК-3 — это не аномалия, а традиция омских тюремщиков, которые, по всей видимости, посещают одни и те же курсы повышения квалификации по сексуальному насилию. — Е. М.)
И так поступают со всеми, кто в эту колонию прибывал. Какой смысл требовать от осужденного, чтобы он называл себя «пидорасом»? Я вам сейчас расскажу. Чтобы дальше в адаптационном отряде (это тот самый девятый отряд, где завхозом был ныне пострадавший активист Владимир Жилин. — Е. М.) тебя унижали, а потом, когда ты в колонию вышел, чтобы ты там рот вообще не открывал, а мыл полы, приседал, стоял, тебя могли по лицу ударить…
В общем, все, что они требуют, ты должен выполнить. Если не признаешься, что ты «пидорас», сделают «пидорасом», кинут на матрас и проведут членом по губам или помахают им перед лицом. Это могут сделать завхозы Жилин Владимир Иванович, Коврига Максим Сергеевич, Адаев Евгений Абузидович, Полозков Алексей, Назаров Сергей Александрович.
А Роман Юрьевич Мищенков, начальник оперотряда, может посадить голого осужденного на ремень, то есть привязать ремень к горлу и заставлять его лаять. Потом на карачках тащить его на поводке, как собаку, по коридору в КВР (комнату воспитательной работы) отряда. А там весь отряд стоит и смотрит.
На ремень Мищенков мог посадить заключенного за любой отказ. Например, Мищенков мог сказать: «Упал и отжался». Осужденный ему говорит: «А в правилах внутреннего распорядка не написано, что я должен отжиматься». И все, здоровье свое оставил.
До недавнего времени в девятом отряде не было видеокамер, их только недавно установили в коридоре. Только сейчас там перестали ходить по коридору в 90 градусов. В КВР отряда стоит камера, но она не работает. Там осужденных заставляют и приседать, и прыгать, и бьют их там активисты Жилин и Белоусов.
Меня шесть раз отправляли в адаптационный отряд. Я находился в первом отряде, ходил с тросточкой, потому что нога была сломана. Меня сотрудник отдела безопасности, куратор первого и второго отрядов капитан Капович Иван Сергеевич, избил, разбил мне все лицо за то, что он мне запрещал пить чай из алюминиевой кружки, а я ему сказал: «Иван Сергеевич, у нас в правилах внутреннего распорядка не записано, что нельзя алюминиевые кружки». И после этого он отправил меня в адаптацию в девятый отряд. Там надо мной в первый день издевались, я не буду дальше рассказывать, у меня аж как-то до слез…
На следующее утро пришел начальник оперативного отдела Мищенков и заставил меня стоять с тросточкой по 16 часов в день. Если осужденные отказываются убираться в отряде (а убираться-то должен дневальный, ему же за это деньги платят, он же на ставке), то активисты заставляют их есть половые тряпки. Кто ел из заключенных тряпки? Например, Литвинов Виктор Петрович. Он приехал в колонию нормальным человеком, а сейчас он находится в «гареме», куда его непосредственно загнал Жилин. Заключенный, который по приказу администрации или Жилина может «опустить» заключенного, это дневальный адаптации Драбудько Вячеслав Сергеевич.
В третьем отряде у инвалидов отбирают деньги, передачи.
Это делает завхоз отряда Сотников Виктор, до него делали другие завхозы. И это все устраивает администрацию колонии. Администрация кормится тем, что они приходят на работу, им не нужно с собой брать ни сигареты, ни покушать, ни попить. Осужденному мамка привезла передачу, они у него отобрали полпередачи, унесли в дежурную часть. Могут ходить в магазин с инвалидами и там у них забирать чай, сигареты, еду. Отоваривались они на чеки инвалидов и в кафе-баре.
Когда я пожаловался старшему помощнику прокурора по надзору Ивану Марковичу на то, что меня по голове дубинкой избил начальник оперотдела Мищенков, то Маркович мне ответил: «Если ты будешь продолжать жаловаться, хоть одно слово где-то скажешь, ты будешь сидеть в ПКТ или в СУС (ПКТ — помещение камерного типа, а СУС — это строгие условия содержания)».
А Мищенков за жалобы вызывал меня к себе в кабинет и отбивал башку пакетами. Это скрученные полиэтиленовые пакеты, перемотанные скотчем (пакеты эти делают в колонии, в пакетном цеху). Вот ими и отбивают голову.
Мищенков мне еще палец большой сломал на левой руке, даже гипс после этого не наложили. За то, что я сказал, что когда я освобожусь, то напишу жалобу заместителю прокурора по Омской области Тебеньковой Елене Михайловне.
В ИК-3 есть бомбоубежище, оно в том же помещении, где медчасть. И когда с проверкой колонии приезжала прокурор Тебенькова Елена Михайловна в мае 2017 года, то нас (на тот момент 24 человека) удерживали в бомбоубежище, чтобы мы не рассказали, что происходит на ИК-3, непосредственно про всех активистов: Жилина, Белова, Комарова, Макарова, Ковригу, Назарова и всех остальных. Удерживал нас непосредственно Мищенков Роман Юрьевич вместе с активистом Жилиным.
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите [email protected] или звоните:
+7 (929) 612-03-68
В ИК-3 просто беспредел. Если ты осужденный, то все, ты не человек, ты не гражданин, ты — животное. Для начальника колонии Турбанова Алексея Владимировича это все приемлемо, это все им поставлено, это все он диктует делать».
«Угрожать Валерой»
Из показаний Владимира Рогожина(освободился из ИК-3 Омска в мае 2018 года): «Когда я приехал в карантин, меня стали бить сотрудники безопасности — Сапович Иван Сергеевич и Олейник Александр Андреевич. Они забрали все мои вещи, на квиток не разрешили положить (сдать на хранение).
Потом нас всех с этапа построили, заставили орать, что мы «красные», потом: «АУЕ — … [мужской половой член] во рте». Мы кричим, они: «Громче!» — и бьют всех.
На мне было темно-синее нательное белье, и мне Сапович говорит: «Снимай!» Я говорю: «Это положено». Он ничего не ответил, а когда я отвернулся, то он подкатнулся сбоку и ударил меня по голове со всей силы с размаха полиэтиленовой дубиной. Эта дубина — полиэтилен, смотанный скотчем, около метра длиной, тяжелая, но следов не оставляет. Я не ожидал такого удара, расслабленный стоял, упал, спину повредил. Они стали меня поднимать, пинать, заставлять приседать, отжиматься… Вот такие спецэффекты устраивали. Я присел, наверное, больше 150 раз. У меня спина начала отказывать, меня двое поддерживали с двух сторон, мы приседали. Нас четверо человек приехало из СИЗО по этапу и так всех заставляли кричать и приседать.
Я уже отбывал наказание на «тройке». Раньше как было: приехал, побили и все, больше не трогают. Сейчас же приходит Иван Сергеевич Сапович с активистами, а еще они с собой опущенного приводят — осужденного Валеру (он на зоне с апреля 2016 года).
Нас в карантине человек двадцать пять стоит, и Валера начинает орать, на себя наговаривать: «Я пидорас, я … [буду совершать половой акт]». А мы слова гимна России читаем.
Если кто плохо читает или чего-нибудь не сделал, как приказывали, то Сапович с активистами и Валерой уводит в комнату, где бьют дубиной и угрожают Валерой. То есть Сапович показывает, что здесь ломка идет. Травят они зэков козлами [активистами].
Потом в карантине сотрудники с видеокамерами заставляют осужденных кричать, что они «красные» и мыть унитазы. Они снимают и говорят: «Бери тряпку, проведи по краю унитаза, имитируй, что унитаз моешь». Я протирал унитаз, и все протирают, потому что иначе пугают обиженным, что тебя «опустят», если ты не будешь выполнять их требования. Там все проходят через эту тряпку. Это стандартная их установка.
Если заключенный протрет унитаз, ничего такого в этом нет, за собой все убираются в камерах. Они этим пытаются унизить. А на видео снимают на случай, если человек попытается возвыситься среди осужденных, то могут показать видео и сказать: «Вот ты унитазы тер, как «дырявый» [«опущенный»], куда ты лезешь».
Дальше приседания, отжимания, чтобы человек все силы растратил, чтобы ничего сделать не мог. После карантина адаптация идет. Завхоз и дневальный заставляют стоять и орать правила. Две недели так стоишь. В карантине орешь и здесь орешь. Рядом со мной там мужичок был старенький, лет 60, Сидорский его фамилия, он прямо стоял и писался в штаны.
Ну дед, стоять уже не мог. Потом я увидел его в первом отряде, он там очень быстро умер, не выдержал этих издевательств.
Еще у нас в первом отряде был осужденный около 50 лет, он болел сахарным диабетом. Так его не пускали в санчасть за лекарствами. Он зависимый от инсулина был. И через недолгое время он умер без инсулина.
После адаптации, если ты сопротивляешься режиму, не делаешь, что тебе приказывают, тебя списывают в четвертый и в пятый отряды, это вторая адаптация. Там всю почту, которую ты хочешь отправить, ты должен отдать руководителю отряда — завхозу. Они сами читают, потом оперативникам дают почитать, потом только отправляют цензору. Следят, чтобы никакая информация оттуда не вышла. Никаких жалоб оттуда написать невозможно. И на все вопросы надо отвечать «никак нет» и «так точно».
Меня списывали в пятый отряд, там невыносимые условия. Там загоняют всех в одну секцию, «телевизионка» (КВР) называется, рассчитанная всего человек на сорок, а там больше ста человек. Туберкулезные, больные ВИЧ — все вместе. Заставляют читать правила во весь голос: один читает, все повторяют, дважды в день — в 11 и вечером. Все передвижения только строем по парам. Еще на улице на холоде могут держать много часов, а у многих теплых вещей нет.
После того как я освободился и дал показания следователю, на меня через несколько дней надели браслет. Я освобождался по статье о замене наказания более мягким — это браслет. В Омске браслетов нету в наличии, но для меня почему-то нашли. Курирует меня наш районный инспектор, он меня вызвал и говорит: «Ты понимаешь, что это не от меня исходит, это от начальства свыше». Вот так».
«Мне пришлось отказаться от веры»
Из показаний Адиса Шабданова(освободился из ИК-3 Омска в августе 2018 года): «Когда я был в ИК-3, мне там запрещали молиться и надо мной из-за этого была физическая расправа. Я работал в ночную смену швейником. Инспектор увидел, что я во время работы намаз делал на коврике. И старший оперативник Мищенков Роман Юрьевич знал, и все оперативники знали, что я молюсь. Я целый год работал, не было никакого инцидента.
Но потом меня за намаз посадили в изолятор (в феврале этого года). В ШИЗО я тоже читал намаз, и меня потащили в адаптацию. В адаптацию меня уводили капитан Мамонов Павел Вячеславович, инспектор отдела безопасности, и оперативник Олейников Александр Андреевич. Руки за спину, загнули корпусом 90 и понесли туда, начали там меня вдвоем избивать. И еще к ним присоединились двое осужденных из адаптации — активисты Жилин и Анохин. Руками, ногами били. Сломали мне два ребра, они криво срослись.
«Требовали, чтобы я не молился. Потом они раздели меня догола, Жилин снял с себя штаны, вытащил член и грозился провести им по моим губам. Мне пришлось отказаться от веры, сказать, что не буду больше молиться. У них такие методы, что второго не дано».
Когда сотрудники администрации ушли, Жилин ко мне подошел и сказал: «Ничего личного». Но ведь Жилин знаком с моим отцом. Как это все возможно?
Естественно, я потом молился, но это я делал тайно, про себя, чтобы никто не видел и не слышал. Они не давали молиться не только мне, но и другим мусульманам. Заставляли их отказываться от веры. Вначале они это делали потихоньку, говорили: «На ковриках нельзя молиться, молитесь так», а потом вообще запретили молиться.
Система создавалась непосредственно начальником колонии Турбановым и его замом по БИОР [безопасности и оперативной работе] Карбаиновым Дмитрием Матвеевичем. Он сейчас начальник тюремной больницы в Омске [ОБЛПУ-11]. Это все от них исходит. У начальника колонии Турбанова отец генерал. Начальнику колонии 35 лет, а он уже полковник, он карьерист, и он не брезгует такими методами работы».
«Девочка моя…»
Из показаний Камала Рагимова (освободился из ИК-3 Омска в июне 2018 года): «Жилину что говорят делать сотрудники, то он и делает, что-то от себя добавляет. Отжимает деньги у осужденных. Например, Жилин за деньги освобождает от всяких своих придуманных программ. Заставляет по 4 тысячи раз присесть каждого. Чтобы освободил, надо платить деньги. Поэтому, кто может дать денег, все дают.
Вот стоят зэки часами, только пошевелился, его сразу же утянули и избили.
А утаскивают в специальную комнатку для пыток, она замурованная. Я, когда давал показания, объяснял следователю схему, где найти эту комнатку, она там спрятанная в девятом отряде, за дверью кухни.
Весь отдел безопасности и оперативный отдел занимаются избиениями. Они по очереди приходят, строят и по одному начинают бить, ты даже не понимаешь, кто тебя бьет. Они там все бьют. Просто минут 15 себя ощущаешь футбольным мячиком. От кого прилетает удар — в такой ситуации не успеваешь запомнить.
Я называл следователю фамилии, кого помнил: Семейкин Станислав Андреевич — начальник отдела безопасности. Сайтбагин — оперативник, Мищенков. Они меня избивали вместе с осужденными, когда я был в карантине.
Зачем избивать заключенных в карантине? Чтобы запугать. Ты даже ничего не успеваешь сказать, а тебя уже бьют. Говорят: «Вы, пидораски, приехали сюда … [совершать половые акты]. Всем все понятно?»
Потом бьют и заставляют кричать: «Я проститутка, приехала … [совершать половые акты]». В карантине в углу видеокамера висит, но они ее просто закрывают.
Если не орать, что они требуют, то будут бить, пытать, в тазике топить. Но я не кричал. И меня топили, я сознание терял.
Топят они так: стелят матрас, кладут тебя на матрас, руки за спиной связывают скотчем, ноги заматывают. На тебя встают два человека, третий берет тебя за руки, выворачивает их, и у тебя непроизвольно поднимается голова и грудь, тазик подставляют и спокойно тебя опускают в тазик, и ты не можешь пошевелиться. А четвертый тебя за шею берет и топит в тазике, поднимает и опять топит.
Но я все равно не кричал, что они требовали. Мне повезло, что приехал кто-то из управления, им позвонили и приказали прекратить. Они мне сказали: «Мы еще к этому вернемся».
Потом я опять отказывался приседать и другие их издевательства выполнять, тогда меня привели к Турбанову, к начальнику колонии в кабинет. Турбанов мне говорит: «Чего ты здесь … [права качаешь]? Чего, вор приехал?» Я говорю: «Нет». Ну поговорили с ним. Он говорит: «Ну давай … [иди] в адаптацию, я о тебе еще услышу, в гареме у меня всплывешь». Гарем — это «обиженные»… Во всех отрядах они есть. При мне там «опустили» человек пять. Они уходили со строя мужиками, а приходили «петухами».
Я многих таких видел, кого активисты для морального унижения человека за жопу щупали, называли «девочка моя», «женщина», ну всякое разное. Эти мужики не были худенькими, маленькими. Они выглядели как нормальные мужики. Причем делали активисты все это при сотрудниках. А сотрудники смеются: вот, мол, послушный какой стал».
P.S.
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите [email protected] или звоните:
+7 (929) 612-03-68
