Сегодня, 30 августа, к белому мраморному камню на Троекуровском кладбище — он похож на лист из блокнота, простреленный насквозь в пяти местах, — придут люди с цветами. Потому что Анне Степановне Политковской исполнилось 60 лет.

У мемориальной доски на здании «Новой газеты» живые розы появились ранним утром.

Сад, открытый недавно в ее честь, очень осторожно обходят ремонтники, что добрались до Потаповского переулка с заменой бордюров, — чтобы не пострадал ни один цветок.

Тысячи людей поделились в фейсбуке ее фотографиями.

Но я все равно, уж извините, не могу быть в этот день благодушным — в день, когда вроде бы надо вспоминать что-то хорошее.

Потому что месяц спустя — иная дата.

Та, которая приводит в ярость.

Случается такая иссушающая нутро ярость, которая заставляет что-то делать, куда-то бежать, с кем-то встречаться, писать посты или орать на перекрестке, притом что ни первое, ни второе, ни десятое ни к чему привести не сможет.

Эту ярость я видел в глазах у Анны Степановны дважды. И во втором случае у нее, возможно, получилось бы изменить ход событий.

2003 год, осень, выборы в Госдуму — ну, те самые, после которых можно было забыть о демократии и по результатам которых отравленный несколькими месяцами ранее зам главного редактора «Новой» Юрий Щекочихин никогда не смог бы стать депутатом от партии «Яблоко». В ночную редакцию, выставлявшую на сайт очередные цифры от ЦИК, приехала Анна Политковская. С бутылкой водки. В пять утра. Водку она не уважала, в визите не было никакой прикладной пользы, но бессильная ярость сделать хоть что-нибудь — вот к этому и привела.

2004 год. Беслан, дети — заложники. С утра в редакции — гневные диалоги. Один, второй, третий… С боевиками, с генералами, с чеченскими эмигрантами. Политковская хотела, чтобы лидер сепаратистов Масхадов приехал в школу и спас бы, кого смог. Бессильная ярость привела к результату — Масхадов обещал, но просил коридор безопасности. За тем Политковская и полетела в Беслан. По дороге, в самолете, ее отравили.

В глазах этой чудом выжившей женщины, лежавшей в палате ростовской клиники, где ее спасли, обкладывая бутылками из-под колы, наполненными кипятком, поскольку из других медикаментов была в наличии только зеленка, — кипела та самая ярость. Ведь никто никого спасти уже не сумел.

Так вот, о ярости.

7 октября будет иная дата. 12 лет с того момента, как ее расстреляли, — пока Аня пыталась выстроить логистику передвижений от больницы, где лежит заболевшая мама, до кладбища, где лежит только что похороненный папа, к дочери, которая должна была подарить ей внучку.

Внучку Аня не увидела.

Как и внука, который родился в этом году, совсем недавно.

За все это время, что прошло с момента убийства, неизмеримые тысячи генералов и полковников, которыми так гордится государство, позволившее совершить расправу над женщиной не без помощи сотрудников МВД, не смогли найти заказчиков преступления.

Да, исполнители и часть организаторов получили сроки. За это требуется говорить «спасибо»? Особенно если учесть, что без адвокатов потерпевших — Анны Ставицкой и Каринны Москаленко, — а также журналистов «Новой газеты» этого бы не случилось.

Тем временем дело из «особо важных» перетекло в разряд обыденных. Никто не знает даже фамилии следователя (может, хоть на эту статью он откликнется?).

Тем временем умер в колонии один из организаторов убийства, который знал все, но которого либо не захотели, либо не смогли допросить.

Тем временем были убиты/посажены/выгнаны из России люди, которые, с большой долей очевидности, пострадали от тех же заказчиков.