Что начнется, когда все это кончится?

Как много и поводов россиянам регулярно вспоминать о существовании рядом с ними людей, получивших свежий боевой опыт. Чаще всего эти воспоминания связаны либо с личным опытом пересечения с ними, либо с чтением криминальных хроник разной степени ужасности. Так, этой осенью широко разошлось по стране видео, на котором стюардесса пытается утихомирить разбушевавшихся на высоте десять тысяч метров изрядно нетрезвых вояк в камуфляже. А прошлым летом моих знакомых и их соседей по вагону от таких же попутчиков спасала поездная бригада. И практически каждую неделю минимум пару раз в новостных лентах возникают сообщения вроде такого: «в Якутии задержали ранее осужденного по прозвищу Кошмар участника СВО, обвиняемого в нанесении побоев группе лиц».

У одного из отечественных СМИ даже есть специальная страница под названием «Участники СВО: драки, преступления, нападения», где сплошной лентой день за днем появляются соответствующие новости. Совершенно не удивительно, что

С другой стороны, власть старательно пытается создать участникам специальной военной операции образ, никак не вяжущийся со всем вышеописанным. Погибшим участникам боевых действий открывают мемориальные знаки там, где они жили или учились. Ставят им коллективные и индивидуальные памятники. Приглашают выступать перед студентами, школьниками и даже дошколятами. Порой идут и дальше, приглашая работать в школы учителями нового предмета «Основы безопасности и защиты Родины» и не только, а спикер Госдумы Вячеслав Володин заявил, что участники боевых действий должны преподавать в каждой российской школе.

Чтобы родителям школьников «не было обидно», вчерашних фронтовиков все активнее и все чаще пытаются интегрировать в гражданскую жизнь на многочисленных управленческих позициях в местных органах власти. Для самых же продвинутых из них вовсю действует программа «Время героев» федерального и регионального уровней, после прохождения которой новоявленные ветераны становятся заместителями министров, вице-губернаторами, федеральными инспекторами и так далее.

Интересно, кстати, что именно термин «ветераны специальной военной операции» не так часто используется публично. Значительно чаще почему-то встречается формулировка «участник СВО». Может быть, как раз потому, что контекст упоминания чаще всего таков, что его сложно приладить к слову «ветеран», которое в нашей стране крепко и глубоко связано в первую очередь со славной памятью о вернувшихся с Великой Отечественной, с памятью, которую бережно хранят практически в каждой российской семье.

Статус ветерана боевых действий у всех возвращающихся с фронта действительно есть. Многочисленными поправками в Федеральный закон 1995 года «О ветеранах» после февраля двадцать второго года добавлены категории людей, которые так или иначе оказались задействованы в боевых действиях: тут и первый состав военнослужащих, вошедших на территорию Украины, и контрактники, и мобилизованные, и добровольцы, впоследствии заключившие контракт, и те, кто участвовал в боевых действиях на территории России и приграничных территориях, включая росгвардейцев, эмчеэсников и прикомандированных гражданских. А также «лица, заключившие контракт (имевшие иные правоотношения) с организациями, содействующими выполнению задач, возложенных на Вооруженные Силы Российской Федерации» (имеются в виду частные военные компании), «лица, принимавшие в соответствии с решениями органов государственной власти Донецкой Народной Республики, Луганской Народной Республики участие в боевых действиях в составе Вооруженных сил Донецкой Народной Республики, Народной милиции Луганской Народной Республики, воинских формирований и органов Донецкой Народной Республики и Луганской Народной Республики начиная с 11 мая 2014 года» (к вопросу о том, кто где был и что делал «восемь лет») и совсем недавно добавленные в закон категории тех, кто заключил контракт с Минобороны России в период с 1 октября 2022 года по 1 сентября 2023 года и выполнял задачи в составе специальных подразделений воинских частей в качестве штурмовиков.

Все эти люди, согласно требованиям закона, получают помимо ветеранских корочек пакет социальных гарантий. Которые в том случае, если участник боевых действий получил ранение, а с ним и статус инвалида (а таких много), изрядно увеличиваются. Ветераны, кроме всевозможных выплат вроде компенсаций за ранение и пособий при увольнении, имеют право на ежемесячную денежную выплату, которая сейчас составляет 4582 рубля (у инвалидов значительно больше), право на сохранение рабочего места с удвоением засчитываемого стажа, право на получение образования с получением государственной стипендии, право на кредитные каникулы и остановку исполнительного производства, право на льготную ипотеку, право на бесплатную юридическую помощь, право на санаторно-курортное обеспечение и медицинскую реабилитацию, право на получение социальных льгот при покупке жилья, право на многочисленные налоговые льготы плюс даже освобождение от уплаты пени при неоплате коммунальных платежей. Все это, само собой, не берется из воздуха, а ровным увесистым слоем ложится на отечественные социальную систему и бюджет.

К чему, прямо скажем, они не были готовы. Впрочем, как и все мы, как и вся страна не были готовы к тому, что началось в феврале двадцать второго. А те, кто это все начал, так же оказались не готовы к тому, что все это настолько затянется, продлится сначала месяц, потом три, потом полгода, год и так далее, а со всем этим продлением государству на руки начнут в изрядном числе валиться люди, которым надо платить, которых надо лечить, опекать и всячески обустраивать.

Практически только через год, к весне 2023-го, во властных головах устаканился размах проблемы, и 3 апреля был подписан президентский указ о создании Государственного фонда поддержки участников специальной военной операции «Защитники Отечества». Главой была назначена Анна Цивилева, которую в прессе часто называют родственницей президента. И, надо сказать, она очевидно оказалась ровно тем человеком, который был необходим для решения всей Джомолунгмы задач, связанных с необходимостью практически с нуля организовать все, что касается ветеранов и инвалидов специальной военной.

Фонд «Защитники Отечества» получил изрядное финансирование: в 2023‒2024 годах — 28 миллиардов рублей, в 2025-м — 25 миллиардов, а в бюджете на 2026‒2028 годы ему отписывается более 50 миллиардов. Размах его деятельности покрывает практически все, что только можно себе вообразить. Он занимается социальной поддержкой участников боевых действий, ветеранов, инвалидов и их семей, помощью в обучении и трудоустройстве, медицинской помощью и реабилитацией, санаторно-курортным обеспечением и паллиативной помощью, юридическими консультациями и помощью в получении и восстановлении документов, поиском без вести пропавших военнослужащих и адаптацией жилых помещений под нужны ветеранов и инвалидов. Фонд покрывает не только бренные материальные потребности, но и активно вовлечен в продвижение всего духовного и, так сказать, ценностного: он организует патриотическое просвещение детей и молодежи с целью «прославления подвига ветеранов СВО», способствует историко-культурному просвещению самих ветеранов, занимается их интеграцией в систему патриотического воспитания и не забывает про ветеранские спортивные мероприятия и «вовлечение инвалидов в паралимпийское движение». Много всего? Очень много. Равно как и нынешних, а особенно будущих получателей всех этих услуг.

Но и этого оказалось мало. 17 июня 2024 года Анна Цивилева получает назначение заместителем министра обороны России, а уже 1 июля в Москве открывается новое подразделение военного ведомства — Военно-социальный центр, главный офис которого занял здание одного из крупных банков в центре Москвы, и функции которого один в один похожи на функции Фонда «Защитники Отечества». Только теперь все на солидной институциональной основе, со всеми обязательными официальными процедурами и регламентами, и с бюджетом, который совершенно не обязательно кому-то сообщать. И так они, Фонд, зарегистрированный в одном из тихих московских переулков неподалеку от Министерства обороны, и Центр, монументально возвышающийся над Чистопрудным бульваром, рука об руку и под руководством женщины с явно железной хваткой и волей, пытаются сделать так, чтобы система обеспечения и интеграции в мирную жизнь ветеранов и инвалидов специальной военной операции работала как часы. И чтобы эти ветераны и инвалиды были настолько окутаны помощью (и контролем), чтобы остальное общество не сильно напрягалось по их поводу.

Многочисленные источники свидетельствуют, что дело в Фонде организовано на самых, какие только есть, передовых управленческих основах, в него подобраны эффективные менеджеры и координаторы, и многочисленные, весьма сложные и сенситивные задачи (например, работа с инвалидами вообще и с инвалидами-ампутантами в частности) они решают насколько возможно технологично и с привлечением множества иных структур, вроде Ростеха, Федерального медико-биологического агентства, Сбербанка, ВЭБ, Школы управления «Сколково» и многих других.

Например, на базе специально созданного в 2020 году в рамках борьбы с COVID-19 Московского медицинского клинического центра «Вороновское» в этом году был открыт центр замкнутого цикла оказания помощи участникам СВО, который включает в себя комплексное лечение, протезно-ортопедическую помощь, реабилитацию, а также психологическое сопровождение и социальную адаптацию. И с точки зрения специфики локации, и учитывая изначальные конструкционные особенности данного лечебного учреждения, невозможно представить себе его более эффективного использования в рамках решения текущих задач. Как прямых, так и косвенных: потому что проходящие реабилитацию возвращаются в общество уже после полного цикла лечения, с протезами и с навыками с этими протезами жить, то есть не становятся дополнительным раздражителем для общества, каковыми выступали когда-то ветераны Великой Отечественной с пустыми рукавами или на самодельных дощечках с колёсиками.

Особняком и перед Фондом, и перед Центром, да и если подумать, то и перед всей страной, нависает задача психологической реабилитации участников военных действий.

(на полном серьезе, с такой инициативой выступила руководитель «Комитета семей воинов Отечества» Юлия Белехова).

Где-то, как, например, в ХМАО открывают специальные центры семейного загородного отдыха для борьбы с ПТСР, а у Фонда есть специальный онлайн-ресурс «Свои родные», на котором можно узнать номер горячей линии, чтобы звонить, если что (на всякий случай — 117, добавочный 1), и посмотреть видео, в которых специалисты вкрадчивыми голосами рассказывают, как распознать ПТСР и что делать, если рядом с тобой обнаружился человек «с последствиями боевого стресса». А еще там есть страничка сценариев, которые, как там сказано, «помогут близким ветеранов выстроить тактичное и эффективное общение». Вот первые из перечня таких сценариев, которые предлагается изучить: «Если человек ведет себя агрессивно, видит галлюцинации и берет оружие», «Если человек часто плачет и кричит во сне», «Если человек переживает приступы паники и паранойи», «Если человек подавлен и говорит о *****»… Без комментариев.

В прошлом году российские социальные сети облетела памятка для жен ветеранов, а в этом году еще одна. И можно предположить, что будут еще и еще. В тех, что существуют на данный момент (кто-то считает, что какие-то из них фейк, а кто-то настаивает, что они нормальные и полезные), можно найти нелепые общие советы, вроде «поменьше плакать» и «не нервировать, проявлять терпение», и вполне полезный перечень признаков ПТСР и рекомендации о том, как заманить супруга если не к психиатру, то хотя бы к психологу. А еще перечень того, что не стоит говорить, например: «Ты сильно изменился, ты раньше был другим» и «Ты что, ненормальный? Я тебя туда не посылала!»

О том, что те, кто возвращается с украинского фронта обратно в мирную жизнь могут услышать от окружающих в свой адрес много разного, легко предположить, вспомнив, что только не говорили, понаблюдав их поведение в быту и социуме, в адрес и афганцев, и участников военных действий в Чечне. Да уже и сегодня в обществе можно заметить разное отношение к ветеранам. Вот аналитический центр ВЦИОМ сообщает, что 73% россиян считают участников специальной военной такими же героями, как и участников Великой Отечественной войны, 19% с этим не согласны, а 8% затруднились ответить на этот вопрос (что скрывать, вопрос действительно, что называется, «в лоб»). Но сами же вциомовцы отмечают, что этот тезис о равном героизме в основном поддерживают люди старшего возраста, а вот молодежь думает иначе: среди молодых людей 29‒35% с ним не согласились.

Чуть ранее проект «Хроники» опубликовал результаты своего исследования отношения россиян к мобилизации, уклонистам и к тем, кто добровольно идет на фронт. Из них видно, что менее четверти россиян (23%) готовы отправиться воевать, если вдруг позовут, 38% совсем не готовы, а 19% зависли в размышлениях. Уклонистов понимает больше половины (51%) респондентов, а осуждает 27%. Вопрос же о мотивации тех, кто сам идет подписывать контракт, разделяет общество на трети: 35% считает, что люди так решают свои материальные проблемы, 33% — что ими движет моральный долг, а 21% — что люди руководствуются и тем, и другим в равной степени. Понятно, что на тех, кто возвращается и будет возвращаться обратно домой, окружающие будут смотреть как раз через призму такого восприятия и оценивать героизм соответственно.

Еще более говорящими оказались совсем недавние данные «Левада-центра»*, которые показывают, что общество видит участников боевых действий в Украине очень и очень разными: кто-то видит в них героев, кто-то людей, пострадавших от сложившихся обстоятельств, а кто-то циничных и жестоких оппортунистов. Причем первый и второй варианты получили практически одинаковую поддержку. Отвечая на вопрос «Как спецоперация повлияла на тех, то ее прошел», 43% опрошенных ответили, что она сделала их стойкими и мужественными, а 41% — что она искалечила их души. Еще 19% ответили, что СВО сделала людей жестокими и склонными к насилию, и сюда же можно добавить 11%, которые сочли, что участники специальной военной стали равнодушными и циничными. 17%, похоже, верит в «благородную сторону» военных действий: они посчитали, что те, кто через них прошел, стали нетерпимыми к злу и несправедливости. И опять изрядное число людей (12%) не нашли, что ответить. Я бы точно попала в их число. Поскольку мне кажется, что нет достаточно точных слов, чтобы описать, какая темная пустота поселяется внутри любого человека, который отнял жизнь у другого.

Кажется, что подобные мысли были еще у как минимум двух категорий участников данного опроса: целых 47% респондентов в возрасте от 40 до 54 лет (спасибо, ровесники!) с большим опережением выбрали ответ про покалеченные души. Среди тех, кто считает, что наша страна движется по несколько неверному пути, таких оказалось аж 57%. Страшно думать об этом, но кажется, что эта их эмпатия и человеколюбие не сильно их защитят в случаях (с такими-то их взглядами!) будущих пересечений и столкновений с участниками спецоперации. Возможно, они об этом догадываются: именно эта же категория больше других (27%) ожидает в нынешних и будущих ветеранах прирост жестокости и склонности к насилию, как его же ожидает и молодежь (24%) и те, кто читает телеграм-каналы (аж 32% — и это понятно, поскольку, если в тот телеграм нырнуть, особенно в его Z-часть, то могло бы выйти и все 100).

Где произошло совсем явное разделение взглядов, так это в ответах на вопрос, чего ждать в целом от жизни вокруг, когда все участники боевых действий вернутся домой. Эти ответы разделились буквально пополам: 44% считают, что, когда все вернутся, мы получим рост правопорядка и общественного согласия, а 39% полагают, что вокруг будет рост конфликтов и преступности (17% затруднились с ответом).

Вот ведь действительно, очевидно же нам прямо в этих числах явлена устойчивая платформа и непоколебимая основа для будущего национального общественного согласия, когда одна половина общества в восторгах и готовится чепчики в воздух бросать, а вторая затаилась в ужасе предчувствий. Таких, предчувствующих, больше всего среди людей среднего (45%) и все того же старшего среднего возраста (42%), жителей больших городов (45%), тех, кому в целом все и сейчас не сильно нравится (57%), тех, кто в принципе не поддерживает военные действия в Украине (58%), и тех, кто очень ждет скорейших мирных переговоров (44%). Очередная причина госрегулятору косо смотреть в сторону телеграма: среди тех, кто им пользуется как источником информации, таких 51%.

Вы спросите, 

Можно поспекулировать, что это все потому, что они знают, что большинство вернется вовсе не в столицу, из нее и уходило не так много, как из других городов и регионов. Или они просто устали, так устали, настолько хотят нормальность обратно, что таким ответом подманивают ее: вот все кончится, полный стоп — и обратно в нулевые. А может, когда-то протестная и либеральная Москва за последнее время изменилась, и нашла в насильственном приращении величия нечто притягательное. Так или иначе, она в таких своих ожиданиях выглядит странновато.

Как странновато для меня самой выглядит моя собственная немота, когда буквально на днях, заметив вполне дружелюбно весьма приятной даме, что ее довольно крупного щенка, наверное, не стоит отпускать бегать по улицам не вполне безопасного города без поводка, и получив в ответ небрежное: «Ничего страшного, он с мужем с СВО приехал!», я не нашлась что ответить, совсем не нашлась. Стушевалась и, наверное, немного испугалась продолжения разговора. И это пока только щенок. С мужем. А потом вернется еще много, очень много мужей, отцов и братьев со щенками и без, безусловно, привыкших иначе жить, чем мы тут, и ставить во главу угла совсем иное. И не факт, что у нас, у всего общества, да и у государства со всеми его программами и фондами, будет что им ответить, когда они решат переустроить здесь все под себя. Они ведь владеют навыками принудительного убеждения. Обучились.

* Признан в России «иноагентом».