К такой-то матери

Представьте: вам три года. Живете с мамой, папой, старшими сестрой и братом. Кроме них с вами регулярно возятся ваши любимые бабушка, дедушка и взрослые брат и сестра, живущие отдельно.

А потом приходят серьезные люди и показывают бумаги с печатями, где сказано, что жить вам теперь следует в другой семье с совершенно незнакомыми людьми.

И никому нет дела, что в семье вашей вас любят, лечат и воспитывают с первых месяцев жизни, то есть другой семьи, других близких, кроме этих людей, вы в свои три года просто не знаете.

А жить в другой семье вам теперь нужно потому, что регион ваш стал пилотным для федерального спецпроекта «Вызов», анонсированного детским омбудсменом Марией Львовой-Беловой. Задача его — вернуть как можно больше опекаемых детей их кровным родителям, заявлена даже цифра — 25%. И конечно, в своих отчетах региональные чиновники будут писать о количестве «воссоединившихся семей», а вовсе не о качестве жизни детей в них.

Нередко это оправданно и не вредит интересам детей. Но бывает по-разному.

4 декабря, после 8-месячного процесса, Железнодорожный суд Красноярска вынес решение по иску кровной матери 3-летнего Миши (имя изменено), которого она не видела с его рождения. В иске, составленном с помощью замдиректора бюджетного центра социальной помощи семье «Эдельвейс» Нины Миллер, мать просила восстановить ее в родительских правах.

И все бы ничего, но мальчик с его четырех месяцев и до сих пор воспитывается в замещающей семье под опекой. Более того, 5 февраля эта семья подала иск о его усыновлении.

Тут интересно: за несколько дней до того, как приемные родители подали иск об усыновлении, неожиданно, впервые за всё время опеки, появилась кровная бабушка Миши (мама мамы) с заявлением о желании встречаться с внуком.

А придя в суд, рассматривающий это заявление, приемные родители обнаружили там и кровную маму, которая в дальнейшем выступала как желающая восстановить родительские права и воспитывать Мишу самостоятельно.

На период суда по иску кровной мамы рассмотрение иска семьи об усыновлении было приостановлено.

Что это — совпадение или же специально обученные люди из числа госслужащих сообщили родне ребенка о желании приемной семьи его усыновить и помогли кровной маме подготовить документы о том же?

Со слов приемной мамы, на суде прозвучало, что чиновники по имеющимся у них спискам находят мам, лишенных родительских прав, и безвозмездно помогают им эти права восстанавливать.

Однако омбудсмен Львова-Белова говорит только о возвращении сирот, живущих в учреждениях, а не в приемных семьях. Значит, из Красноярска столичные тренды и пути достижения заветных 25% видятся иначе?

Узнав о таких делах, приемная мама пошла обивать пороги и в результате нашла меня, самозанятого психолога. Изучив документы и пообщавшись с Мишей, я подготовил для суда целую речь.

В ней я утверждал, что мнение врачей и психологов в подобных процессах должно быть решающим. Потому что, какими бы образованными и опытными ни были чиновники и юристы, вершащие судьбы детей, всё же специальными знаниями об особенностях психического развития в детском возрасте и о факторах, влияющих на него, они не обладают, а без учета этого можно сильно навредить и детям, и родителям. При этом закон гласит, что судебные решения по несовершеннолетним должны выноситься, прежде всего, в их интересах.

Подчеркивал: особенно важны для данного процесса знания по психологии развития, особенно о привязанности детей к родителям и о психической депривации.

Отмечал: я не противник передачи детей из учреждений для сирот и приемных семей их кровным родителем и напоминал, что уполномоченный при президенте РФ Мария Львова-Белова, выступая 26 июня на открытом заседании Общественного совета при президенте РФ по правам ребенка, подчеркнула, что возвращение ребенка в кровную семью предполагает соответствие семейных условий проживания тем условиям, которые необходимы для жизни и развития ребенка.

Пояснял: для нас, психологов, условия, о которых говорит главный детский омбудсмен, — это не только «материальное» (то есть место, где живет ребенок, его питание, одежда, игрушки и т.д.), но и качество его окружения в психологическом смысле — то, насколько воспитывающие его взрослые понимают и учитывают его особенности и потребности, в том числе эмоциональные, и способны адекватно их удовлетворять.

Если бы мальчик жил в доме ребенка, я не пошел бы на этот суд: семья лучше любого казенного учреждения (бывал в разных домах ребенка и детдомах и знаю, о чем говорю).

Не пошел бы я на суд и в случае, если бы у Миши был опыт общения с кровной мамой хотя бы в течение нескольких месяцев его жизни.

Но в данном случае ребенок 3,5 года не видел кровную маму с самого своего рождения. В возрасте четырех месяцев он попал из госучреждения в приемную семью, где живет до сих пор. Данные психологии развития свидетельствуют: эмоциональная связь с матерью и другими заботящимися о ребенке взрослыми, так называемая эмоциональная привязанность, формируется в первые два-три года жизни ребенка (это, прежде всего, исследования Дж. Боулби и его учеников; в России около 40 лет их идеи проверяют и развивают ученые СПбГУ под руководством доктора психологических наук проф. Р.Ж. Мухамедрахимова).

Окончание судебной речи приведу целиком.

— Поговорим о последствиях. Если иск кровной мамы будет удовлетворен и Миша попадет в ее семью, он получит серьезнейший стресс, который негативно отразится на его психическом и физическом здоровье и развитии. Это приведет к генерализованной регрессии (к «откату» поведения и развития ребенка на более ранние стадии), к дезорганизации поведения и эмоциональной сферы, к усугублению нарушений речи (которые есть и сейчас).

Подчеркну: в данном случае мы говорим о ребенке с особенностями здоровья и особыми образовательными потребностями. Опуская медицинские диагнозы, скажу, что он развивается, испытывая серьезные трудности по сравнению с большинством детей. (Если бы Миша воспитывался в госучреждении, то, скорее всего, он был бы кандидатом на образование по программе для детей с легкой степенью умственной отсталости, а то и для перевода в детский дом-интернат (ДДИ) для детей с отклонениями, откуда не попавшие под опеку или усыновление дети после 21 года переводятся во «взрослые» психоневрологические интернаты (ПНИ), где могут провести всю жизнь.)

То есть я утверждаю, что при перемещении Миши в семью кровной мамы, которая по факту для него совершенно чужой незнакомый человек, последствия для его психики и развития в целом будут еще более негативными, чем если бы на его месте находился ребенок с нормальным развитием.

Я далек от стигматизации кровной мамы. Но, говоря об интересах ребенка, отмечу, что для воспитания Миши взрослому нужно быть не только любящим, грамотным, выдержанным и т.д. — то есть обладать качествами, необходимыми каждому родителю, — но и иметь специальные познания и навыки, нужные для воспитания ребенка с особенностями здоровья и развития и для ухода за ним.

Обладает ли кровная мама этими знаниями и навыками, есть ли у нее длительный положительный опыт воспитания таких детей, особых с точки зрения медицины и психологии? Сможет ли она справиться с длительной регрессией ребенка, с серьезной дезорганизацией его поведения, эмоций и речи, которые неминуемы при переживании ребенком потери в столь раннем возрасте? Не приведет ли всё это к эмоциональным проблемам у самой кровной мамы, к чувству беспомощности и ожесточения, к нервным срывам и физической агрессии, направленной на ребенка, вплоть до причинения вреда его жизни и здоровью? Мой профессиональный опыт свидетельствует, что такой риск, к сожалению, есть.

Повторю: меня бы не было в суде, если бы речь шла о ребенке, воспитывающемся в учреждении, или о ребенке, который хотя бы несколько месяцев благополучно прожил с кровной мамой. Но тут ситуация иная. Мы имеем случай ребенка 3,5 года, который с рождения не видел кровную мать и с четырех месяцев воспитывается в любящей полной семье, где кроме родителей у него есть старшие братья и сестры и бабушка и дедушка, которые тоже его любят и постоянно с ним возятся, помогая ему постигать мир. К этим людям он всей душой привязался, они ему многое дали и продолжают давать, в том числе помощь в медицинской и психолого-педагогической абилитации. Всё это — с одной стороны. И с другой — есть совершенно незнакомая ему семья, в которой его гарантированно ожидают длительный стресс и полная непредсказуемость.

Очень надеюсь, что судебное решение будет принято с учетом интересов этого конкретного ребенка.

На суде я смог сказать от силы десятую часть от заготовленного. К счастью, разум победил бы и без меня: опеки Октябрьского и Железнодорожного районов Красноярска подготовили заключения, опираясь на которые, суд вынес решение отказать кровной маме в иске и оставить Мишу в приемной семье. В определении суда есть даже фраза об «отсутствии стойкого материнского инстинкта» у кровной мамы (что спорно). Но может появиться апелляция. Продолжаем наблюдать.

Приятно, что споткнувшаяся на уровне отдельно взятого «Эдельвейса» система всё же сработала «исходя из принципов гуманности, законности и защиты интересов ребенка», как сказано в определении суда.

Омбудсмен Львова-Белова говорит, что ведающие детскими судьбами службы нужно снабдить супервизиями (методической поддержкой более компетентных специалистов). Жаль лишь, что мысль эта, очень разумная, предана гласности только сейчас.

Мишина семья, даром что приемная, нашла силы побороться за него и без супервизий. Несмотря на то что случай курировала аж советник губернатора Наталья Малащук, отвечающая за спецпроект «Вызов» в крае. Встретив ее осенью в коридоре суда после одного из заседаний (Малащук пришла узнать, как дела у кровной мамы и у представлявшей ее в суде Нины Миллер из «Эдельвейса»), приемная мама спросила, не хочет ли она узнать и мнение другой стороны.

Видимо, у ответчицы проявился тот самый «стойкий материнский инстинкт», отсутствие которого у истицы констатировал Железнодорожный райсуд Красноярска.

Боюсь, у других приемных родителей, столкнувшихся с аналогичным «Вызовом», может не случиться ни инстинкта, ни сил отстаивать интересы детей в судах. Или же опеки под давлением краевых чиновников напишут заключения, что дети могут жить с кровными матерями, которых не видели с рождения, — стерпится-слюбится, ко всему подлец человек привыкает, да и полезно же иногда внести в детскую жизнь разнообразие и новые эмоции… И что? И пойдут другие Миши все к таким-то матерям?

Измененные имена и фамилии этих детей, переписанные биографии. Прожитые чужие жизни. Этот чудовищный опыт нами почти не осмыслен, более того, в последние годы попытки его осмысления встречают сопротивление на высшем госуровне.

Казалось бы, инициатива омбудсмена Львовой-Беловой по возвращению приемных детей кровным родителям, этот проект «Вызов» — про обратное, про восстановление родственных связей. Но вот вам история, когда, пытаясь восстановить отношения, которых не было, государство едва не разрушило отношения, которые налицо, более того, которые составляют фундамент и залог нормального развития растущего человека. Снова деструкция, «атака на связи», очередной абсурд от госорганов. Интересы чиновников против интересов детей.

Противоядие от этого, конечно, есть. Такие дела обязательно должны рассматриваться с привлечением квалифицированных психологов и врачей, хорошо бы независимых, мнение которых должно быть решающим. Не в обиду чиновникам и юристам, интересы детей мы понимаем иногда гораздо лучше.

Красноярск