Антиутопия без берегов

1.

«Розенкранц и Гильдестерн мертвы», пьеса, а затем фильм, принесшие ему славу, очень похожа на «В ожидании Годо» Беккета. Ранние работы — театр абсурда. Но приходит 1968 год, и в англичанине Томе Стоппарде просыпается чешский, точнее, даже моравский еврей Томаш Штраусслер. Он присоединяется к Amnesty International** — даром что ли ее спустя десятилетия в России признают нежелательной организацией.

В конце 1970-х одну свою пьесу он посвящает советским диссидентам Виктору Файнбергу и Владимиру Буковскому, другую — Вацлаву Гавелу. Россия не отпускает — и появляется беспрецедентный научный проект, большое исследование интеллектуальных российских мучений в драматургической форме — «Берег утопии». Подготовка к «Берегу» заняла несколько лет настоящей исследовательской работы. Точно так же Стоппард готовился к «Аркадии», революционной для театра пьесы. Революционной, потому что в тексте, сложном, приспособленном в том числе для чтения после просмотра (или наоборот), перемешано время. Речь не о разных временных пластах — Стоппард часто использовал такой прием, а именно о перемешанности времени в декорациях одного и того же пространства. В некотором роде это исследование природы времени.

«Берег утопии» — трагикомедия. Зрители, приходившие в театр Алексея Бородина, РАМТ, заранее держали фиги в кармане, потому что начиналась карусель не намеков даже, а прямых указаний на повторяющиеся сюжеты русской политической истории. Иной раз спектакль сопровождался горьким гомерическим смехом зрительного зала.

Где сейчас эти люди? Кто-то затаился, кто-то уехал, кто-то продолжает ходить в театр, где еще можно найти аллюзии и подмигивания, подтверждающие безысходную повторяемость настоящего времени.

Эпиграф ко всему, что мы видели, видим и будем видеть вложен в уста Герцена: «Поразительная страна!… Нигде власть не ощущает себя свободнее, чем здесь. Ее ничто не сдерживает: ни стыд перед соседями, ни суд истории».

Дугину с Малофеевым, Харичеву с Мединским стоило бы сыграть в этой мизансцене:

«А к с а к о в (29 лет. На нем вышитая косоворотка.)

О г а р е в. Аксаков, отчего ты так нарядился?

А к с а к о в. Потому что я горжусь тем, что я русский!

О г а р е в. Но люди думают, что ты перс.

А к с а к о в. Мы еще можем найти наш особый русский путь развития. Без социализма или капитализма, без буржуазии. С нашей собственной культурой, не испорченной Возрождением. С нашей собственной Церковью, не испорченной папством и Реформацией».

Все это сильно напоминает диалоги, представленные в «Трех разговорах о войне, прогрессе и конце всемирной истории» Владимира Соловьева. В смысле Владимира Соловьева настоящего, из 1900 года. Эти споры и диалоги идут в той же тональности и аргументации по сию пору.

А вот снова Герцен: «Церковь, которую рисуют ваши иконописцы, существует только в их воспаленном воображении, а на самом деле это компания кабацких попов и лоснящихся жиром царедворцев на содержании у полиции».

Ну, и такой сюжет, словно из сегодняшнего YouTube, — говорит Полевой: «Все слышат мой голос в поддержку реформ… Но реформ сверху, а не революции снизу. Чего может добиться горстка студентов. Они погубят себя ни за что».

И так до бесконечности. В 2007-м-то году хотелось обхватить голову руками, а уж двадцать лет спустя после постановки, хочется выть: «Нигде власть не ощущает себя свободнее, чем здесь. Ее ничто не сдерживает: ни стыд перед соседями, ни суд истории. Самые мерзкие режимы в худшие из времен не подвергали Спинозу порке. Гейне не отправляли на рудники за поэму, никто не приходил за Руссо среди ночи за то, что он пел революционные песни на пьяной вечеринке. В деспотизме — России нет равных».

2.

Драматургия Стоппарда насыщенна аллюзиями, понятными российскому зрителю-читателю, ее можно разобрать на цитаты, констатирующие наше сегодняшнее, как, впрочем, и вчерашнее, состояние. Строго говоря, это не аллюзии, а исследование антропологического и политического генезиса и нозологии авторитаризма и тоталитаризма, торможения и отмены модернизации.

Российская система растет кроной вниз. В том смысле, что ее видимая часть — голый, серый, как портянка, бетонный ствол властной вертикали, а корневая система — раскидистая, витиеватая и запутанная, как борода «почвенника», в которой запутались и капуста квасного патриотизма, и «мед-пиво» ресентимента.

Вместо нас самих в этом художественными средствами разбирался Стоппард.

3.

Премьера «Берега утопии» состоялась в 2007-м, в год Мюнхенской речи Путина. Спектакль, предсказавший уверенный заход России на новый виток порочного круга истории, продержался десять лет. Премьера «Рок-н-ролла» в РАМТе состоялась за три месяца до начала декабрьских, 2011 года, протестов на Чистых прудах, которые переросли в Сахарова и Болотную. Пьеса вроде бы о вторжении в Чехословакию в 1968-м, но она трактует генезис вторжений как таковых: «…просто наши соседи волнуются, как бы их собственные рабы не взбунтовались, если увидят, что нам все сошло с рук». Есть тут кое-что о музыке: «Журналисты никогда не пишут о музыке… Только о том, что она — символ сопротивления». И о простой механике тоталитарности: «Оккупация превращается в братскую помощь, тунеядец — это тот, кто в наказание лишен работы, а потом наказан за то, что не работает».

Для уставших бороться есть выход — по капле принимать правила игры, а потом полностью сдаться: «Искуситель говорит: "Постригись чуть покороче, и мы позволим вам играть". Потом он скажет: "Просто смени название группы, и можете петь". Потом: "Просто не пой эту песню". Йиорус считает, что со стрижкой… нельзя начинать. Тогда ничто не сможет случайно поддержать ощущение, что в стране все в порядке».

Счастливый конец «Рок-н-ролла» — концерт «Роллинг стоунс» в Праге в августе 1990-го. Путин тоже был вынужден в 2003-м на Красной площади слушать Пола Маккартни. Почти два десятка лет понадобилось, чтобы отомстить нации за то, что она пела песни «Битлз» на площади. Нельзя выходить на площадь «в тот назначенный час», такой музыкой можно потревожить вурдалаков, лежащих в кремлевской стене, хранителей наших традиций и незыблемости порочных кругов русской истории.

Песни тоже надо судить: «Ваш процесс обнажил и выставил напоказ всю систему так, что прокурора было даже жалко. Абсурд нарастал, пока не накрыл с головой и его, и судью… но они оказались заложниками ритуала». Система разоблачается, но что тут можно сделать — It’s all over now.

4.

И вот 2023-й год — время и место для «Леопольдштадта» Стоппарда в том же РАМТе. Опять драматург, с печальной иронией вытащивший себя молодого на сцену в образе Лео, напророчил — 7 октября того же года ХАМАС устроил резню. А потом волна дикого антисемитизма покатилась по миру. Агрессоры, как и всегда бывает в истории, представляют себя жертвами. Во всем виноваты евреи, если даже они комически-историческим образом объединяют крещение с обрезанием: «Все равно виноватыми окажутся евреи — забастовки, инфляция, банковский кризис, большевизм, черный рынок, современное искусство. Евреи были во всем виноваты и до войны, а когда война была проиграна, они оказались виноваты и в этом». На выходе — универсальный псевдоним: Аушвиц, Аушвиц, Аушвиц…

5.

Стоппард писал заметки на полях мировой истории. У нее есть уроки.

Стоппард оставил утешение и тем, кто терзается коллективной и индивидуальной виной, в одной фразе, оброненной на пресс-брифинге в Москве: «Если ты не часть игры — значит, ты против».

Английскому драматургу чешско-еврейского происхождения, родившемуся в темные времена, 1937 году, и ушедшему в не менее темный год, 2025-й, виднее.

«Картинка постепенно исчезает. Затемнение».

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов»

** Признана властями РФ нежелательной организации, ее деятельность запрещена