Деревянный дом в самом центре города — на улице Никитинской — загорелся 16 ноября. В пожаре погиб хозяин постройки, которому было почти девяносто. Когда соседей расселяли, старик категорически отказался съезжать: просто хотел доживать жизнь в родных стенах.
Нынешней осенью в историческом центре Самары горел не только этот дом. Идейные злопыхатели регулярно получали поводы подлить масла в огонь: сколько можно носиться с этими деревяшками, туда им и дорога. Весьма распространенное, надо заметить, мнение.
Трепетное отношение к домам архитектурной или исторической ценности — далеко не единая позиция горожан. Руководитель регионального отделения ВООПиК Нина Казачкова, начав с пожара на Буянова, который случился под занавес 2024-го, перечисляет знаковые возгорания. И все — в историческом центре. «Ленинская, 103 — ОКН, пожар был 22 октября. После этого исчезло окно с «Фальконье» (стеклянный кирпич, излюбленный материал эпохи модерна). Написано заявление в полицию. Садовая 102, 104 (усадьба А. Богатовой и И. Мейзеншильдера 1877–1902 гг.) — пожар случился 3 октября. Дом — ценный градоформирующий объект. 31 августа на Самарской 94, 96 сгорели дома, состоящие в предмете охраны исторического поселения как ЦГФО. В октябре же горело здание на Самарской, 109 (определенное под снос по программе Комплексного развития территории (КРТ). — О. П.). Более 230 домов в старом городе утрачено за последние приблизительно 15 лет». Они не только горели, но и сносились. Законно ли это происходило? По словам Казачковой, нет.
Летом прошлого года губернским руководством был наконец утвержден перечень ценных градоформирующих объектов — всего 631 здание. Почему «наконец»? Да потому что решение об установлении статуса исторического поселения регионального значения на территории старого центра было принято еще в 2019 году.
Оно должно защитить архитектурное и культурное наследие Самары — одного из немногих городов-миллионников, где деревянное зодчество сохранилось в таком качестве и в таком количестве.
Зимой 2020 года ценных объектов в вышеназванном перечне было значительно больше. И это не всем нравилось. Ценные объекты требовали должного содержания. Пока шли затяжные дебаты, перечень потихоньку сокращался — не сам собой, естественно.
Например, дом на Галактионовской, 153 довели сначала до аварийного состояния, организовав какой-то нелепый ремонт, приведший к обрушению стены. А затем определили под снос. Обоснование железное: попал в зону строительства метро. Иные (кроме сноса) решения даже не рассматривались. К концу 2022 года почти 40 ЦГФО из неподписанного перечня были снесены. Теперь же областным правительством он утвержден. Осталось понять, будет ли охранный статус работать или останется изящной формулировкой.
Фото: Ольга Путилова
Еще 10 лет назад самарцы обращались к властям с просьбой решить проблему коммерческих поджогов. Тогда и прецедент был создан — правда, в Томской области. Тамошний губернатор запретил выделять земельные участки на месте сгоревших деревянных домов под строительство жилья, административных зданий и объектов торговли.
Из разговора с самарцами, чьи дома не так давно пострадали от пожара, становится понятно, что поселиться в историческом центре города — это точно не про спокойную жизнь. В зону чьих-либо высоких интересов постройки попадают регулярно. Упомянутое здание включили в программу комплексного развития территорий (КРТ). Оно шло под снос одним из последних. Почему-то никак не могли расселить. И вдруг пожар…
— Мы крепко спали уже, — рассказывает одна из жительниц о той ночи. — И я сквозь сон услышала какой-то треск навязчивый. Сначала не поняла. Потом слышу — за окном что-то происходит. Выбегаем на улицу, а там все пламенем объято, дом соседний как свечка горит.
— У вас, как я понимаю, несколько домов соединены одним двором?
— Да, — подключается к разговору еще одна женщина. — Здесь шесть семей живет. Можете пройти по двору посмотреть. Сильнейший пожар начался здесь (показывает на остов здания) и пошел дальше. У нас крыша загорелась. Тут много не надо, чтобы пожар моментально перекинулся на соседние строения.
Наши собеседники попросили не указывать точный адрес (назовем его улицей Х). Опасения людей понятны и обоснованны. Дом за ночь горел трижды.
Знакомый пожарный рассказал, что выезжать на один и тот же объект по несколько раз — дело обычное. Особенно когда он деревянный и горит ночью. Если потушили и что-то уцелело, с высокой вероятностью подожгут снова — чтобы уж наверняка. И лучше дотла.
Слово «подожгут» неслучайное. Мало кто сомневается, что дело обстоит именно так. И даже если возгорание возникнет, скажем, из-за неисправной проводки, горожане вряд ли поверят в эту версию.
— Нас тогда поджигали еще второй раз, — продолжают наши собеседники. — Следующей ночью просыпаемся, а у нас по крыше бегают какие-то люди. Вышли на улицу, я уже ору им: чего вы нас жжете? Дайте нам жить, нам идти некуда! Аж голос от испуга потеряла, до сих пор не могу восстановить.
— Второй раз подожгли сарай за домом. А третий раз прямо здесь (женщина показывает вглубь дома), внутри квартиры. Горело очень серьезно. Потом на всю улицу вонь такая стояла, вы не представляете!
— Пожарные быстро приехали? — уточняю у жителей.
— Минут через двадцать после того, как вызвали. У нас еще и гидрант сломан. Пожарные к нему присоединяются, а напора нет.
Если обобщить версии, появляющиеся в публичном поле, то выходит, что живущие в старых домах горожане курить любят исключительно ночью и непременно в постели.
Версия заснувшего курильщика, по халатности которого случился пожар, — штатная и нещадно эксплуатируемая. При таких вводных легче вынести вердикт: «сами виноваты».
— В разных источниках фигурирует мужчина, куривший в постели. Якобы он и стал виновником возгорания. Это действительно так? — спрашиваю у пострадавших жителей.
— Ой, да он вообще не курил, зря эти глупости пишут. Мы столько лет его знаем.
Фото: Ольга Путилова
Есть твердое мнение, что добровольно жить в старых домах без удобств (их наличие заведомо исключается) могут только маргиналы. Сами люди приходят к подобным умозаключениям или им педантично внушают подобное? Жители горевшего дома рассказали, что их двор после пожара превратили в свалку. Регулярно через забор швыряют мусорные пакеты. И дело не в отсутствии сознательности у отдельных граждан, а в организованной травле.
Погорельцы перестали ходить в ближайший магазин. Невозможно, говорят, без конца натыкаться на злобные взгляды и такие же злобные реплики: «Чего вы уцепились за эти развалины?» или «Когда вы отсюда съедете наконец?».
Кто-то реально верит (или дал себя убедить), что жители исторического центра не желают освобождать территорию для светлого будущего других достойных горожан исключительно из упертости. А сами даже не способны нормально содержать свое жилье — оттого и горят постоянно.
Между тем у наших собеседников дом полностью кирпичный, с солидным фундаментом и крышей, которая пережила возгорание. Нам показывают запись в домовой книге: дом покупала еще прабабушка нынешней хозяйки. Когда люди рассказывают об этом, возникает ощущение, что их вынуждают оправдываться.
Градозащитникам и неравнодушным горожанам видится и ценность, и уникальность подобных зданий. Определенным группам людей при власти и финансах — исключительно ветхость и занимаемое место: ценно лишь то, что дорого продается. Одни делают все, чтобы сохранить историческое лицо Самары, другие пытаются (и небезуспешно) стереть его. Компромисс между первым и вторым как-то не складывается. Строительство идет точечно, но весомо. Так, чтобы издалека было видно — с откровенной претензией на городские доминанты. А потому типовая картинка центра Самары — это низкий деревянный дом на фоне многоэтажного «стакана» из стекла и бетона.
Снос дома — мероприятие не из дешевых. Пожар в этом смысле — менее затратный способ освободить территорию под будущую застройку. Да и с компенсацией за строение, которого уже нет, как-то проще. «Разница в цифрах, — уточняет муниципальный депутат Дмитрий Асеев. — Если расселять не аварийный, пригодный для проживания дом, оценка происходит по рыночной себестоимости. С учетом расположения в центре это несколько миллионов рублей. После пожара жилье приходит в негодность, становится аварийным, ветхим, и оценка компенсации происходит уже с учетом именно этого состояния, уменьшая стоимость в несколько раз».
Дом, включенный в программу КРТ, зоной ответственности застройщика не становится (а надо бы). Зато его могут посчитать помехой. Вот и жителям дома на улице Х внятных предложений по переселению не делали, лишь давали туманные обещания.
— Знаете, как получилось? — описывает свое положение моя собеседница. — Вон ту часть выселили, и два дома этих, — показывает на многоэтажки, — построили. Потом другую часть начали расселять. Шесть лет прошло. Нам ничего не предлагали.
— Когда в 2019 году часть улицы до нас выселяли, оставили четыре двора и сказали: подождите, в августе вас расселим, — добавляет еще одна местная жительница. — Август проходит, обещают в сентябре. Сентябрь прошел, говорят — в конце года. И вот до сих пор тянется…
— Объясняли, в чем дело?
— Ничего не объясняли. Денег, наверное, не хватило. Выселяли-выселяли, деньги закончились, и нас бросили.
— Статьи потом читали в «Волга Ньюс», что застройщику 500 млн выделили на расселение и на подготовку участка. А после аудиторской проверки обнаружилось нецелевое использование этих средств.
— Выходит, это не вы съезжать отсюда не хотите, а расселять вас не на что?
— Да.
— А изначально что предлагали — денежную компенсацию или жилье?
— Нам — ничего. Другим людям предлагали три-четыре миллиона. Они, я знаю, сами искали квартиры. Но это шесть лет назад было.
— На выплаченные суммы в вашем районе можно было что-то купить?
— Кто мог, свои деньги добавлял, и тогда что-то более приличное покупали. Кредиты люди брали.
— Нас застройщик собрал после пожара, — добавляет одна из жительниц, — говорит: сейчас большие проценты по кредитам. Вот будут они под 10–12%, тогда я вас расселю.
— А при чем здесь кредиты, если у застройщика на расселение были деньги?
— Ну где они? Их нет.
Фото: Ольга Путилова
— К кому обращались со своей проблемой?
— На следующий же день после пожара мы собрались всем двором и пошли в прокуратуру, в горадминистрацию, к губернатору — везде оставили заявления. Нам потом отписки какие-то прислали. И всё…
По большому счету основная ценность в историческом центре — не строения, а земля. Ее приходится буквально отвоевывать. Точнее, отсуживать.
— Суд у нас будет, уже собрали все документы, — рассказывают жители дома на улице Х.
— Почему через суд?
— А нам по-другому не дают получить землю в собственность. Почему, вы думаете, мы не оформили до сих пор? Нам надо оформить землю, чтобы получить справедливую цену, а не три миллиона, как предлагают сейчас.
— И что дальше?
— Не знаю. Никто ничего не решает. Мы повсюду обращались.
— Невозможно ведь жить в вечном ожидании…
— Мы даже не в ожидании, а в полной прострации. Надеемся только на себя. Оформим землю — хоть какие-то права появятся. А без земли нас просто выкинут отсюда. Оформим и обратимся к застройщику — что он нам предложит?
«Интересантов (застройки) сразу несколько, — говорит Дмитрий Асеев. — Тут и администрация. Как известно, налог на имущество и землю идет в местный бюджет. Разница очевидна: налог с дома ОКН площадью 40 квадратных метров или налоги с многоквартирного дома с тысячи квадратных метров. Еще есть интерес застройщика, цель которого — извлечение прибыли. И интерес обоих с возможной коррупционной составляющей». Когда интересы двух столь влиятельных сторон чудесным образом совпадают, появляются программы, способные удовлетворить и девелопера, и власть. «Одни из самых активно набирающих обороты в Самаре, — продолжает депутат, —
это программы КРТ и РЗТ (развитие застроенных территорий). Их целью заявлено улучшение жилищных условий, но по факту они стремятся к улучшению условий застройщика».
Возможность получить участок в центре города — одно из самых настойчивых пожеланий девелопера. И тут подобная программа ему как раз в помощь. Скажем, заняться комплексным развитием территории в границах первого квартала Мехзавода желающих в свое время не нашлось. Три гектара на окраине города оказались для застройщиков не особо привлекательными. В общей же сложности в 2023 году в Самаре были приняты решения о комплексном развитии 12 территорий жилой застройки. Одна из них, для примера, выглядит так: три квартала в границах шести улиц общей площадью 16 га на Безымянке. Зачистив участок, его упакуют жильем комфорт-класса и коммерческой недвижимостью.
Фото: Ольга Путилова
По стране подобных проектов почти восемь сотен, под них задействовано более 20 тысяч гектаров земли. Дело поставлено с размахом. Например, правительство Самарской области принимает летом постановление № 340, позволяющее снести буквально любое здание ниже пяти этажей, построенное до 1975 года. Можно бы добавить, что такие дома — лицо той же Безымянки, старейшего района города. Но только при чем здесь лицо, когда есть девелопер с экскаватором и финансовый интерес! Жить в малоквартирном доме в условиях города-миллионника — роскошь непозволительная. Вот чиновники и борются с этим пережитком. А жители Безымянки, попавшие в одну из программ, подают коллективный иск в суд. Они оспаривают сразу четыре нормативно-правовых акта (НПА) областного правительства, которые должны регулировать процесс КРТ, а по факту нарушают права людей при переселении.
«На мой взгляд, самарские НПА допускают произвольное определение рыночной стоимости изымаемого имущества, — объясняет Светлана, одна из истцов. — Для исключения коррупциогенных факторов расчет должен быть простым, понятным, не допускающим разночтений, привязанным к конкретным объективным показателям. Однако инициаторы и реализаторы КРТ понуждают жителей к заключению сделки купли-продажи по заниженной оценке имущества». А это уже противоречит Конституции РФ, которая предусматривает право граждан на защиту частной собственности.
Большие вопросы вызывает и одна из норм Жилищного кодекса. Ее пытались оспорить уже не раз, и не только в Самаре. «Если совсем просто, то в нашем конкретном случае оценка возмещения должна быть произведена по состоянию на 2023 год, — поясняет одна из жительниц. — А переселять нас по графику будут только в 2028 году».
Абсурдная норма позволяет определять размер возмещения переселенцам накануне дня, когда было принято решение о КРТ. Спрогнозировать дальнейшее несложно: время идет, цены растут, компенсация остается той же, шансы на покупку достойной альтернативы стремительно уменьшаются.
Фото: Ольга Путилова
Программе комплексного развития территорий постоянно что-то мешает: малоэтажные дома, слишком большие дворы, избыточное озеленение, наконец сами жители. Вступив в нее (а отказаться не так просто), человек, по сути, лишается права голоса. Волеизъявление отдельного жителя в сравнении с грандиозными планами целого застройщика ничтожно. Люди считают, что в случаях принудительного выселения суд не защищает их права, а лишь формально подтверждает заранее принятое административное решение.
У попавшего в программу КРТ практически нет шансов получить вердикт, отменяющий выселение. По-хорошему, в аббревиатуру надо бы добавить еще одно слово — «коммерческое». Именно в таком варианте точнее отражена суть. Обманутым дольщикам если что-то и выделят на освоенной территории, то по минимуму — чтобы общественное мнение успокоить. Да и расселяемым жильцам квартиры там вряд ли предложат. А все потому, что одно из постановлений губернского правительства допускает их выселение в жилые помещения в границах всей Самары. Требование остаться в своем районе озвучить, конечно, можно. Только апеллировать не к чему. Не предусмотрена такая норма местной властью.
Это означает, что из своего привычного района ты можешь принудительно поехать в любую точку города, радуясь, что не оказался за его пределами.
Вот как комментируют спорную норму сами жители: «Допускается ухудшение жилищных условий: переселенцы лишаются привычной инфраструктуры, нарушается устоявшийся образ их жизни, разрушаются многолетние социальные связи, что влечет за собой моральные и материальные потери, механизм возмещения которых никак не учитывается региональными НПА». Более того, жителям могут дать жилье такого же года постройки как изъятое. И кто в этом случае гарантирует, что им не придется освобождать квартиру повторно?
Еще одно из оспариваемых постановлений предусматривает покупку жилья за доплату. А именно: человека выселяют, предлагаемый вариант его не устраивает — он доплачивает и получает лучше. Но кто гарантирует, что доплата будет справедливой, спрашивают жители, и кто защитит от вымогательства со стороны застройщика-инвестора? В его интересах выплаты снизить, а средства на переселение сэкономить. И все это вместе взятое не похоже на улучшение качества жизни.
Фото: Ольга Путилова
Сам механизм основан на принципах публично-частного партнерства. Но на региональном уровне исполнительная власть не контролирует, как при переселении соблюдаются права граждан. Не закреплена такая норма законодательно. «Согласно постановлению № 340, в Самарской области представители региональной и муниципальной власти принимают решение о КРТ, — объясняет наша собеседница Светлана, — являются одной из сторон заключаемых договоров, но при этом ни одно ведомство по существующим НПА не несет ответственности за расселение граждан». Процесс полностью отдан в частные руки.
Региональный министр градостроительной политики Грачев в своем ответе на обращение самарцев так и пишет:
«Расселение МКД, не признанных аварийными и подлежащими сносу или реконструкции, находящихся в границах территорий, подлежащих КРТ в соответствии с критериями, установленными правительством области, согласно ГрК РФ, находится в зоне ответственности застройщика-инвестора».
У застройщика, таким образом, и карт-бланш, и нормативная база в помощь. А переселенец поедет на окраину города, не понимая, чем же его дом (не аварийный, замечу, и не ветхий) помешал городскому развитию. Люди с региональной властью категорически не согласны. Считают, что это может вызвать рост социальной напряженности, а передача переселения в частные руки чревата повторением ситуации с обманутыми дольщиками, когда к регулированию запущенных вопросов власть вынужденно подключилась уже на федеральном уровне.
Самара
{{subtitle}}
{{/subtitle}}